Сценка первая. Лето. Подъезд хрущевки. Жара.
Александра, рослая девица пяти лет, звонит к соседям по лестничной площадке. Дверь открывает сероглазый мальчишка. Ему уже шесть, но он как минимум на полголовы ниже. На его шею намотан полосатый шарф.
- Костька, пошли гулять?
- Не, меня мама не пустит, я еще болею.
Алька спускается вниз, отчасти съезжая по перилам. Выходит на улицу.
Одиноко бродит, пиная камушки, лопает стручки «недотроги», размышляет...
Очевидно, что влюбиться в того, кто смотрит снизу вверх, и у кого девчачьи колготы провисли на коленках, абсолютно невозможно. А влюбиться необходимо и давно пора. Придется в Игоря.
Сценка вторая. Через два года
Пыльный июльский двор. В густых кустах – шевеление и шебуршание. Там засада.
Ожидается наивный прохожий.
На тропинке лежит кошелек, к кошельку привязана нитка, тщательно замаскированная песком и пылью.
Дворовая команда уже неделю занята мелкими пакостями. До этого все были индейцами и следопытами. Новый девиз «устраиваем шкоды!» выдвинут, конечно, Костиком.
Вчера пристраивали пластмассовое ведро с водой над дверью в подъезд. Увы, облить никого не удалось, толстый Сергей Палыч со второго этажа мероприятие засек и пресек в зародыше.
Алька сидит в кустах вместе со всеми и переживает: почему в ее голову не приходят такие мысли, как эта великолепная, несравненная, сногсшибательная затея с кошельком?
На крыльце появляется Ирина Юрьевна в элегантном халатике (прозвище «Фифа», автор прозвища неизвестен, остается считать его народной мудростью). Фифа пальчиком поправляет прическу, осматривается и, умудряясь сохранять томное выражение лица, вопит на все окрестности, растягивая «о» до воющего «у»:
-Ко-тя! Котенька! Ко-оо-тик! Быстро домой, кушать су-упик!
Вот дура! Звать сына перед приятелями «котиком»!
И этот маменькин сынок вчера в любви признавался. Ха!
3. Еще пять лет спустя
Алька и Костик моют стену дома. Всю, от входа в подъезд - до угла. Необычная картина имеет простое объяснение: накануне днем стена была сплошь исписана мелками. А вечером родителей посетил Сергей Палыч, который за прошедшие годы потолстел еще сильнее. Стать еще вреднее было просто невозможно.
Мытье протекает в полном молчании. Александра и Константин несколько последних лет не разговаривают (именно поэтому вчерашнее их общение носило характер наскально-эпистолярный). Почему, собственно, так сложилось – уже не выяснишь, ссор и обид однозначно не было. Вспоминается только чей-то хохот, какое-то «тили-тили-тесто» - и все…
Смывать написанное нестерпимо жалко, там сплошь перлы мысли и фейерверки красноречия. Алька горестно возит тряпкой по замечательному диалогу:
- Почему бы благородному дону не пойти домой кушать супик? («Благородный дон» свидетельствует о недавно прочитанных Стругацких. Чтоб некоторые - знали).
- Какой супик? Эсторского! (некоторые - знают!)
Константин трет «Алька - куртизанка!», текст тоже информативный: роскошное слово почерпнуто из Бальзака, Оноре де.
Они уже почти одного роста, ему не хватает всего пары сантиметров.
4. Прошло еще десять лет
Александра выплывает на свидание: босоножки на шпильках, мамина блузка, удлиняющая ресницы тушь. Молодой человек, который топчется около дома, не слишком нравится ей и совсем не одобрен родителями. Но он высоченный и упорно ходит хвостом, что льстит самолюбию.
К дому от остановки движется Костик. Вероятно, возвращается с очередного сплава - «битловские» волосы собраны в хвостик, рюкзак и гитара, черт его возьми.
Алька берет под руку онемевшего от неожиданности кавалера. С соседом и другом детства она по-прежнему не разговаривает и даже не здоровается.
Через полгода она, удивив всех, выскочит замуж за куратора своей группы.
Сцена пятая, последняя, происходящая еще через пять лет
В песочнице возятся близнецы Сашка и Серега, шустрые как тараканы и принципиально неразличимые внешне. Отпуск; Александра привезла родителям внуков. Сама она печет пирожки и иногда поглядывает во двор, не вполне полагаясь на бдительность бабушки.
Шум.
К подъезду с дурацким гудением подруливает вереница иномарок. Ленты, цветы, шарики. Не машины, а торты в кремовых розочках.
На крыльце, путаясь в подоле люрексового платья, мечется Фифа. Какая-то тетка настойчиво тычет ей в руки хлеб-соль. Из первой машины выбирается Костик. Открывает дверку и выводит на свет белое… кружевное… трудно рассмотреть сквозь слезы с пятого этажа.
Пахнет палеными пирожками.
В небе беззвучно хохочет солнце.