Былинки стебелёк – пылинка были.
Истёрт и непреклонен,как плита
На паперти. И чья-то подошва, -
Что непреклонна и истёрта тоже, -
Его примнёт к поверхности листа
Базальта. И огнём по коже
Ударит крик – сквозь ногу, до плеча.
И скажет человек: "Однако, я
Видать, давненько не менял обувки,
Коли любая тля за ради шутки
Пронзает до кости"... И так всегда.
И, осерчав, размажет, походя,
Сухую зелень по убогим плитам...
...Но тут же поймает себя на двойном грехе: гнева и убиения Божьей твари в святом месте. Он торопливо осенит себя крёстным знамением – в знак истой своей богобоязненности и в защиту от сглаза, кряхтя преклонит колени и примется молиться, чуть с несколько большим смирением (или рвением?), чем обычно...
Базальт плит впитает сухой сок былинки, сдобренный пылью подошвы и эманации молящегося человека - густой дух земли, пота, хлеба, лука, скотного двора, табака и соли; соединит его с духом масляных лампад – тяжёлым и ускользающим одновременно... смешает со своим собственным холодным духом основы властного слуги и... отразит ввысь, к сводам купола, где воспарившая смесь присоединится к мириадам ей подобных, и, как в алхимическом тигле, породит то неповторимое над-вещество, витающее именно и только над этой церковью, именно и только в этот знойный летний день исхода лета, и отличающий её ото всех прочих, столь схожих и всё же, разнящихся от неё...
По этой-то неповторимой смеси, Тот, Кто внимает молитвам, и отличит зов её – церкви сей, - возносящийся к Нему из юдоли земной, подобно тому, как каждая травинка полевая поёт свою песню Творцу и каждый колосок по-своему кланяется.
Так, гибель безымянной былинки обретёт своё место в молитве духа и путь свой к Тому, Кто молитве сией внемлет.
Около 2001г.