Ночь тихо, словно тонкая полупрозрачная ткань, брошенная на разбросанные в середине комнаты детские игрушки, опускалась на город. Она нежно обволакивала дома и улицы, людей и животных.
Старая, немного слеповатая, немного глуховатая вахтерша закрывала большие, тяжелые входные двери здания и начинала свой ежедневный обход. Она медленно поднималась на самый верхний, четвертый этаж и заглядывала во все открытые аудитории и кабинеты, кряхтя и ворча, выключала свет там, где про него забыли. Так, проверяя кабинет за кабинетом, этаж за этажом она, наконец, спускалась к себе в комнатку на первом этаже, стелила постель и начинала очередную дуэль с бессонницей.
Теперь, когда в здании почти нигде не горел свет, а длинные коридоры и большие аудитории освещались лишь светом из соседних зданий через входные двери, без стука и бесшумно, ступая мягкими шагами, проникал он.
В конце тоннеля яркий свет, и я иду
Иду по выжженной траве, по тонкому льду
Пройдя незамеченным мимо вахтерши, он неторопливо поднимался на свой любимый третий этаж. Как только он переступал последнюю ступеньку на этаж, начинала звучать музыка. Какого времени, стиля или народа не имело для него особого значения. Это могло быть что угодно. Главное, чтоб было мелодично и под его настроение в этот вечер.
Боль в сердце только сильней,
Ты где-то в мире теней…
Через минут пять он зажигал первую за вечер сигарету. Он перемещался из одного помещения в другое, подходил к большим окнам, зажигал очередную сигарету и везде его сопровождала музыка – тихо, но, пронзительно проникая всюду, куда он заходил.
Он становился у большого окна, медленно курил и глядел на дорогу внизу. Друг против друга, не нарушая невидимую границу, текли желтый и красный ручьи света.
А сквозь кипу лет он видел себя.
То ещё неуверенного, только за пару дней до этого вступившего впервые в это здание, сидящего на парапете лестницы.
То себя намного осмелевшего, спустя пару лет весело любезничающего с юной первокурсницей.
Останусь пеплом на губах,
Останусь пламенем в глазах,
В твоих руках дыханьем ветра…
То сидя в аудитории после очередной бурной ночи и в унисон с Камазом и Халом клюющего прямо во время лекции.
То уже спустя каких-то пару лет с нескрываемым безразличием в глазах слушающего во дворе знакомую (которая давно его не видела, которая по нему,соскучилась, да и он по ней), оживленно спрашивающую о чем-то, что-то рассказывающую, безрезультатно пытающую его «встряхнуть».
Не плачь, я боли не боюсь – ее там нет
Я больше, может, не вернусь, а, может, я с тобой останусь
Он вспомнил, как часто, глядя на эти картины, стенды в коридорах, аудиториях задумывался о том, как было бы «прикольно» очутиться в этих стенах одному как-нибудь тихим вечером, блуждать по этажам, читать и перечитывать ветхие книги, обновленные стенды, всматриваться в умные, уставшие с годами глаза с картин…
Теперь вот он и блуждал один, совершенно один. Тихо прогуливался мимо знакомых дверей, слушая своё редкое, далеко не столь необходимое дыхание. Иногда, достигнув конца очередного длинного коридора, он оборачивался и глядел, как дым за его спиной медленно свернувшись в кулек поднимается вверх, а пототом, расширялся и полз вдоль потолка.
Уйдя отсюда когда-то ярким солнечным днем с целым ворохом противоположных чувств и мыслей, он вернулся сюда спустя много лет, потому что в какой-то момент посчитал это самым комфортным метом для ночи, потому что это неуклюжее, громоздкое, с высокими колонами здание он любил, потому что когда-то здесь любили его, потому что любил здесь и он…
Моё сердце только о тебе поёт,
Я просто жду с тобой свидания…
Его тень обитала здесь каждую ночь уже на протяжение нескольких лет. Ему было здесь уютно, спокойно. За пару минут до восхода он снова подходил к самому большому окну и зажигал последнюю сигарету и глядел на редкие машины, на ещё сонный город, город в котором когда-то умерла его любовь…
Докурив, он спускался на первый этаж, проходил мимо комнатки вахтерши и растворялся в капельках утренней росы, в первых лучах света…
Останусь снегом на щеке,
Останусь следом вдалеке.
Я для тебя останусь светом…
март 2006 г.