Медвежонок Топтыжка лежал на еще холодной, но уже медленно теплеющей земле и мечтательно вглядывался в плывущие по прохладным небесам пушистые облачка. Какие они веселые, радостные, как легко вытягиваются и расширяются, словно хотят забрать в свои белые объятия весь лес вместе с медвежонком! Вот бы здорово было оказаться внутри их пушистого тепла, прокатиться по всему небу, посмотреть сверху на макушки деревьев! А что, если смотреть не вниз, а, наоборот, вверх? Что тогда можно увидеть?
Тем временем одно облачко подплыло к золотому шару солнца и, как будто, остановилось. Кто бы знал, зачем?! Может, оно с ним беседует, и солнышко сейчас шепчет ему о чем-то очень интересном? Как жаль, что ни одно из этих мягких творений не спустится на землю, не подхватит Топтыжку и не поднимет в ласковую небесную синь, не принесет его к ослепительному светилу.
- Эй, облачка! – тихонько позвал он, но ни одно из них не услышало маленького медвежонка, даже не повернулось в его сторону, будто небесные странники и вовсе не заметили крохотного земного существа.
Лазал он и на высоченную ель, откуда, казалось, до облаков – лапой подать. Но облачка, как будто, подшучивали над ним, и всякий раз, когда бурая медвежья мордочка выглядывала с самой елочной верхушки, они взмывали еще выше, оставаясь по-прежнему недосягаемыми, и все такими же манящими.
Глаза Топтыжки опять устремились в бескрайний верхний простор, и мысленно оседлали одного из его обитателей, поплыли на нем туда, где дрожали красные закатные лучи. Тем временем облачко почему-то изменило свой цвет и из холодно - белого превратилось в теплое и розовое.
Папа – медведь и мама – медведица тем временем охотились. Сегодня им повезло, ибо на их пути попалось большое овечье стадо, смиренное и беззащитное перед двумя горами бурого меха. Наевшись бараниной, медведь прихватил теплую, живую овечку и потащил ее к своей берлоге.
- Дам Топтыжке, пускай он охотиться учится, а то, что мы ему всегда готовое приносим! Он даже не знает, с какой стороны к своей добыче подойти! – пояснил Медведь.
- Да, правильно, пускай учится! Сначала на овечках, а потом, глядишь, и злого кабана добыть сможет! – ответила мать.
- Приглашаю тебя на наш обед, только в качестве пищи! – шутливо прорычал он овце.
Когда Топтыжка, задремавший от беспрестанного созерцания диких облаков, проснулся, то даже не поверил своим глазам. Ведь перед ним стояло самое настоящее пушистое облачко, которое каким-то чудом спустилось прямо к нему! Мишутка даже не расслышал, как отец прорычал:
- Вот, сынок, тебе еда! Разорви и кушай на здоровье!
Топтыжка подошел к белому чуду и понюхал его. От овечки пахло домашним теплом и молоком. Бедное животное так испугалось, что даже не могло пошевелиться, и медвежонок сумел его внимательно обнюхать, потом лизнуть языком, и ткнуться мордочкой прямо в его лоснящийся носик.
- Какое хорошее облачко! – прорычал он.
Тем временем овечка успокоилась и пришла в себя, но уходить не спешила. Что-то в ней смогло уловить невероятную любовь, идущую из нутра бурого зверя, которого все законы природы именуют ее злейшим врагом. Овечка внимательно посмотрела на хищника, потом в свою очередь тоже понюхала его ушки, после чего смиренно склонила свою голову.
Когда отец и мать вернулись со своих медвежьих дел, то едва не упали от удивления. Их сынок весело играл и резвился с тем существом, которое уже давно должно было перевариваться в его желудке. Большой медведь даже высунул язык от удивления, и с большим трудом едва смог прорычать:
- Сынок, ты что?! Что с тобой!
- Папа, я с ним дружу, с этим облачком!
- Ты что?! – едва выдохнул из себя мишка, - Ведь это же – еда! С ней не играют, ее едят!
Еда… До сего момента она представлялась медвежонку бездушными кусками окровавленного мяса, которые отец приносил откуда-то из глубин леса. Были эти куски молчаливыми и неподвижными, раскрывая себя лишь в нутре медвежонка через тяжесть, тепло и сытость. Снаружи же они выглядели так, что лучше даже и не говорить. Во всяком случае, короткое слово «еда» уж никак не походило на эту маленькую и забавную овечку.
- Папа, я не могу ее есть, я буду с ней дружить… - тихонько прошептал Топтыжка.
Отец едва не упал. Он почесал своими огромными когтями лохматый затылок и неожиданно разозлился:
- Что это еще такое! Да над нами весь лес смеяться будет, до последнего зайца или бобра какого-нибудь! Впрочем, какое там бобер, землеройки – и те обсмеют! Скажут, совсем медведи с ума сошли, уже еду не кушают, а балуются с ней! Ешь сейчас же!
- Не буду! – твердо прошептал мишутка, - Ведь она – мое облачко!
- Ах, не будешь, - уже яростно проревел зверь, - Ну, тогда сиди голодный, а овцу я сам съем!
Медведь открыл зубастую пасть, и, сверкнув огромными клыками, уверенно двинулся к дрожащей овце.
- Папа! Не надо! – прошептал медвежонок, загораживая своим телом подругу. Из его глаз катились огромные капли слез.
И огромный, матерый медведь отступил. Он сел прямо на землю, отвернулся в сторону и тихо прорычал:
- Ладно, посиди голодным, потом, небось, и сам съешь, лишь косточки ее захрустят…
Но вместо того, чтобы есть, Топтыжка продолжил играть со своей «добычей», потом помахал ей на прощание пушистой лапой, и отпустил домой, в деревню.
- Э – эх! – сердито рявкнул отец, наблюдая за «художествами» сына. Тем временем его позвала мама-медведица и принялась шептать в мохнатое ухо:
- Разве можно, чтобы наш Топтыжка голодным ходил? Ну, он еще маленький, всему сразу научиться нельзя. Ничего, поумнеет, когда подрастет!
- Не потерплю, чтобы мой сын был таким глупым! – продолжал сердиться отец.
- Но накормить-то все-таки мы его должны!
- Вот пойдем на кабанов, - изложил свой воспитательный план медведь-папа, - Я возьму на себя секача, а он будет поросят ловить, и пусть только попробует отказаться! Все, я так решил, и иначе не будет!
На полянке паслись свинья – кабаниха и несколько полосатых поросят. Тем временем в густые заросли ивняка пробралось медвежье семейство и прислушалось к аппетитным запахам, несущимся от лесных свинушек.
- Не нравится мне это! – сказал Медведь, - Секач-то где? Ну ладно, нет и хорошо, будем свинью с поросятами добывать.
Огромный зверь бесшумно вынырнул из кустов, и в одно мгновение оказался возле чушки. От пронзительного визга, казалось, задрожал весь мир, и луна вот-вот упадет на землю. В ту же секунду что-то тяжелое, многокилограммовое прогромыхало где-то рядом. На поляну, выставив острейшие клыки, мчался огромный кабан. Тяжести его пропитанного салом тела не выдержал бы даже медвежий хребет. Еще секунда – и он навалится на медведя, мощным ударом сломает его мохнатую шею. Казалось, что ярость отца кабаньего семейства вот-вот изничтожит весь большой лес со всеми обитателями.
Но что-то маленькое и бурое метнулось прямо на спину тяжеленной туши. Небольшие, детские когти вонзились в горло вепря, и тут же к ним присоединились такие же неокрепшие клыки. Кабан остановился, потом отчаянно замотал головой, и этой секундной заминки хватило для того, чтобы на него обрушилась вся мощь удара огромной лапы медведя-отца.
С тех пор все в лесу узнали, что Топтыжка – великий охотник, не побоявшийся в одиночку вступить в поединок с таким страшным зверем, как взрослый вепрь. Звери смотрели на него с нескрываемым уважением, и никто не смеялся над такой странностью маленького медведя, как его дружба с крошечной и беззащитной овечкой.
А овечка продолжала приходить в лес, кушать пряные и пахучие лесные травы и играть с Топтыжкой в незатейливые игры – прятки и догонялки. Иногда медвежонок неожиданно становился мечтательным, и просил овечку покатать его по небу, на что та многозначно молчала. Топтыжке казалось, что это молчание означает, будто надо подождать еще, что не пришло время, но когда-нибудь она обязательно возьмет своего лесного друга в синеющие дали.
Сама овечка, наверное, не очень понимала, чего от нее ожидает бурый мишка, ведь небеса и облака были от нее так же далеки, как и от Топтыжки. Сознание овечки отчаянно игнорировало все надежды маленького медвежонка, ибо их принятие неизбежно бы породило острую боязнь нанесения обиды этому хоть и хищному, но запредельно доброму зверю. Поэтому всякий раз, когда в черных медвежьих глазенках вспыхивала невероятная, ни на чем не основанная вера, овечка пускалась в пляс, или принималась усердно играть в догонялки. Вопрос всякий раз оказывался без ответа, и им обоим оставалось лишь успокоиться на этой волнующей, похожей на многоточие безответности.
Отец и мать уже не ругали сына, да и ни к чему теперь им было мясо. Вокруг созрело множество грибов и ягод, а дупла с дикими пчелами засочились ароматным солнечным медом. Соки земли оказались гораздо вкуснее и слаще, чем мякоть чужой убиенной плоти, и от их вкушения по огромным медвежьим телам растеклась невероятная доброта. Сказать по правде, они уже и забыли о том, что овечка когда-то предназначалась для весеннего прокорма, и ее пушистое, веселое тело уже давно могло бы быть переварено их огромными желудками, и превратиться в часть медвежьей плоти.
В лесу сперва вспыхнули золотые фонари осени, а потом в струях ветра закружилась и белоснежная моль. Пора было думать о долгой зимней ночевке, сооружать берлогу и укладываться в нее.
С невероятной, прожорливой тоской смотрел Топтыжка на овечку, и из его глаз текли тягучие, медленные слезы. Ему предстоит тихо сопеть всю зиму в недрах снежной утробы, ей – тереться боками об хозяйское стойло, и никто не знает, свидятся ли они весной снова. Но особую тоску доставляла Топтыжке грустнейшая мысль о том, что он погружается в свой немой сон, так и не взлетев к небу на своей овечке – облачке. Она уходит от него, не раскрыв самой главной своей тайны, и теперь, видно, эта тайна уже никогда и не раскроется, навсегда останется запрятанной в шелковистом белом тельце, и будет будоражить Топтыжку до самой его смерти…
Оставляя копытные следы на склизком первом снегу, овечка скрылась за поворотом лесной дорожке. А в снежном подвале берлоги мирно посасывая лапу сопел Топтыжка. Его сны были легкими, воздушными. Медвежонка то и дело подхватывали овечье – мягкие облака и несли ввысь, прямо к солнышку, которое пело что-то доброе и рассказывало мишке о своих сокровенных тайнах…
Облачко нечаянно качнулось в сторону, и Топтыжка увидел луну. Огромную, круглую, с выпученными глазищами. Это было столь неожиданно, что медвежонок даже отпрянул от желтого полупрозрачного шара.
- У – у – у! – завыл шар, как будто затосковав о своей вторичности, подчиненности главному светилу, превзойти которое он не сможет никогда, ведь даже песня у него тоскливая и совсем не мелодичная.
Утробный, нехороший вой, вызвал в Топтыжке приступ отчаянной жути, и он засуетился, заворочался с боку на бок.
- У – у – у, - повторился вой, и мишка проснулся.
Древняя, непролазная темень сдавила его маленькие глазенки, от струящейся тишины заложило уши. Вокруг был лишь белый и водянистый снег, он непролазно громоздился и справа, и слева, и снизу, и даже сверху. Казалось, будто весь мир на время зимы распылился в огромную снежную массу, кроме которой теперь уже ничего и не осталось. В холодную крупу обратилось буквально все, увиденное медвежонком за его жизнь – и озорная журчащая речка, и высоченные сосны, и смешные маленькие елочки, и разнообразная лесная живность.
Топтыжка принялся ворочаться и толкать белую крышу берлоги. Под напором увесистых лап она вскоре расступилась, и на медвежонка взглянуло суровое и прозрачное ледяное небо, все усыпанное замороженными звездными брызгами.
- У – у – у! – раздавалось где-то рядом.
Медвежонок протер глаза. Только сейчас он заметил, что окружающий мир стал каким-то совсем другим, не тем, что был прежде. В покрытых суровыми белыми шапками деревьях таилась некая отчужденность, будто они уже и не узнали Топтыжку, и это несмотря на то, что еще совсем недавно он радостно взбирался на их крепкие стволы. Такое неожиданное открытие заставило медвежьего детеныша внимательно осмотреть и обнюхать самого себя. Нет, вроде не изменился, такой же бурый и лохматый, как и был! Значит, все дело в них?! Но что могло с ними случиться, какая беда могла произойти так скоро, почти что сразу.
Тем временем его глаза совсем привыкли к темноте, и Топтыжка разглядел то, чего не увидел сразу. В двух шагах от берлоги белело беззащитное овечье тельце, а вокруг него застыло множество гибких волчьих теней. Обступив чуждое лесу существо, волки надвигались на него все плотнее и плотнее. Однако в серых хищниках чувствовалась какая-то неуверенность, вызванная, по-видимому, близостью медвежьего логова.
Конечно, с каждым волком по отдельности Топтыжка бы легко справился ударами своих уверенных лап. Но здесь была стая, представляющая смертельную опасность даже для такого большого зверя, как медведь. Силы стаи гораздо больше, чем силы всех входящих в нее волков, ибо это живое сверхсущество обладает собственной жаждой жизни, во имя которой оно способно даже принести на свой алтарь жизни нескольких собственных составляющих.
Через мгновение Топтыжка оказался в окружении серых теней, и в какую сторону он бы не повернулся, за его спиной непременно находилась острая пасть с громко щелкающими зубами. Волчьи мускулы напряглись до предела, их утробы издавали неистовый рык, а с высунутых языков стекали водопады слюны.
В глаза медвежонка устремились два красных луча волчьего взгляда, и он понял, что на него смотрит вожак, самый сильный и опытный волк. Топтыжка внимательно рассмотрел непонятно зачем пришедшую в лес овечку, а потом воткнул свои глаза прямо в вожака. В эту секунду ему показалось, будто волки сделаны отнюдь не из мяса и крови, он почувствовал, что под каждой серой шкурой сокрыт плотный комок непроглядной зимней тьмы. Как только медвежонок почувствовал всю тоску и безнадежность их внутренней темноты, в нем как будто вспыхнуло ослепительное солнце, то самое, которое он видел в своем сне. Поединок волчьей стаи и маленького медведя неожиданно для него самого превратился в борьбу солнца и мрака.
Медвежонок зарычал и бросил из своих глаз столь чистый, столь острый поток света, что вожак невольно попятился. Луч, выпущенный медведем, пронзил самую сердцевину его черноты, и у волка возникло такое чувство, что он потерял самого себя, будто нечаянно превратился в совсем другое существо. Теперь он с огромным удивлением чувствует собственное тело, моментально ставшее чужим и непонятным.
Вожак попятился, а следом за ним поползла в сторону и вся стая. Еще мгновение, и издав жалобный визг, будто им всем сразу наступили на хвосты, волки бросились наутек. Топтыжка помчался вслед за ними, и больше ради баловства, чем от злости, щедро надавал ретирующимся зверям щедрых оплеух и затрещин.
Когда забава ему надоела, Топтыжка обернулся и глянул в сторону овечки. Интересно, зачем она все-таки явилась в лес в такое неподходящее время?
Но вместо овечки он неожиданно для себя самого увидел… легкое и пушистое облако. Наверное, он опять заснул…
Медвежонок крепко протер глаза. Нет, он не спит, все на самом деле! Не может быть!
Не веря своей удаче, мишка подошел к облачку, опасливо его понюхал, и потрогал лапой. Самое что ни на есть настоящее, более истинного быть на свете не может!
Медвежонок вскочил на пушистое облако, и оно медленно поплыло ввысь. Ночь быстро расступилась, сдернула свое покрывало с ослепительных небес, и прямо над головой Топтыжки улыбнулось солнце. Оно радостно запело ему свою тайную песню, окрасив овечку-облачко в тончайший золотой цвет.
Товарищ Хальген
2006 год