Андрей Макаров
Коммунальный рай
У каждого города есть своя характерная черта, свои места, по которым его безошибочно узнаешь. Москва? Кремль, мавзолей, Кутузовский проспект, Ваганьково.
Киев? Крещатик, Андреевский спуск, Киево-Печерская лавра.
Петербург? Дворцовая площадь, Аврора, коммуналки. Вообще-то коммуналки есть везде, но в Питере, они особенные. Стоит на проспекте дом-дворец, с колоннами, портиком, с мраморной табличкой, гласящей, что построен он знаменитым архитектором, а свернешь под арочку, пройдешь помойку, поднимешься по узкой бывшей черной лестнице и попадаешь в квартиры из пяти-семи и более комнат. Комнаты стоят в ряд, как на параде, только двери между ними давно заделаны. Когда-то они были проходными - это называется анфилада. А теперь из них можно выйти лишь в длинный, заваленный хламом коммунальный коридор. Когда-то в таких квартирах жили преуспевающие врачи с хорошей практикой, профессора, полковники и прочая солидная публика. Прошло сто лет, и ничего не изменилось. Здесь все так же живут и врачи, и профессора, и офицеры, только уже в одной квартире разом. Хватает и другого люда. Рабочие с питерских заводов, учителя, освободившиеся заключенные. В хорошей, в смысле большой, коммунальной квартире, судьба словно специально собирает каждой твари по паре. Не буду описывать их быт, про это уже написаны книги и сняты фильмы.
Если в советские времена такие дома ремонтировали, то жильцам кому давали отдельные квартиры в панельных домах на окраине, кого переселяли в маневренный фонд, дожидаться, когда прежние коммунальные хоромы перекроят на квартиры поменьше, которые тоже часто оставались коммунальными. Причем в такой квартире могло не оказаться, к примеру, ванной или ванная комната была, но размером метров в двадцать и с окном.
Но все же жильцов и комнат после ремонта было поменьше. Мне повезло. Дом, где я жил, прошел капремонт. На третьем и четвертом этажах в отдельных квартирах жили народные артисты и олимпийские чемпионы, на втором остались небольшие коммуналки. В моей - всего три комнаты. Жили в двух: в одной моя семья, в другой после ремонта напоминавшей формой букву "Г" - закаленная нелегкой жизнью фронтовичка и она же по бывшему мужу родственница Марины Цветаевой. Третью комнату мы успешно обороняли от заселения. Еще особенностью квартиры после капремонта был длинный, как кишка, коридор площадью семнадцать метров и шириной немногим больше метра.
Зато у моей знакомой, Нонны, жившей на соседней улице в коммунальной квартире, было восемь комнат. В дверь её комнаты были врезаны два замка, висела цепочка. В остальных комнатах кипела жизнь: там кто-то садился в тюрьму, кто-то выходил. Бурно отмечались все праздники: красные-революционные, церковные, выход из заключения, а также авансы и получки. Мужики гуляли от души, потом ломились к моей знакомой. Та держала оборону от них, а утром от их жен, которые почему-то не могли ей простить этих домогательств. Знакомая дружила с участковым, регулярно приглашала того к себе, оставляя дверь в комнату нараспашку. Распаренный от чая участковый грозно посматривал из-за стола через дверной проем на сновавших по коридору соседей, но помогало это ненадолго. Нонна даже подумывала ходить к себе в комнату через окно, благо это был хоть и высокий, но первый этаж. И, конечно, мечтала об отдельной квартире пусть даже в пригороде.
Мои мечты были поскромнее и ограничивались еще одной комнатой. Той самой, которая за стенкой и свободна.
Для этого, по советским законам, в семье должен был появиться ребенок. А до этого светлого момента свободную комнату надо было оборонять. Комната замечательная. Без мебели она напоминала футбольное поле. Двадцать четыре квадратных метра, потолки три с половиной метра и два окна на Невский проспект. И раз в два или три дня раздавался звонок, за дверью стояли кандидаты в жильцы со смотровым ордером в руках.
План обороны был детально разработан совместно с соседкой. Предусматривалось два варианта. Если незваные гости приходили при мне, в ход шел вариант первый.
- Отличная комната, - радовались потенциальные новоселы, оглядев предлагаемое жилье.
- Да-да, отличная, - подтверждал я, поглядывая на часы - и время посмотреть, хорошее выбрали, пока соседки нет.
- А что такое? - сразу настораживались они. - Кто соседка?
- Да уборщица, в пивном баре на Маяковского. - Как в десять вечера бар закрывается, так все сюда переходят. Гудят уже здесь, до утра.
После такого заявления "гости" сникали и шли смотреть комнаты в других квартирах. Некоторые, правда, начинали возмущаться.
- Что ж вы ее не выселите?!
- Нельзя, - продолжал я клеветать, - куда только ни писали. Тут пришла комиссия, аккурат на сорок лет Победы, так она ордена, медали одела, выскочила: "Кто меня, фронтовичку, тронет?!" Так они и ушли. Сказали, ждите, пока помрет...
- А как же вы сами здесь живете? - не унимались самые недоверчивые.
- Да мы меняемся, - обреченно махал я рукой, - уезжаем в область, тоже в коммуналку. Потому что сил здесь жить, у нас больше нет.
После такой прочувствованной речи, помню, какой-то дяденька в кожаном пальто долго жал мне руку, сочувствуя и благодаря за информацию.
Если же я был на работе, и "гостей" встречала соседка, грязь старательно лилась на меня.
- Въезжайте, въезжайте, - цедила она, гоняя во рту вечную беломорину. - Месяца два поживете спокойно...
- А потом?! - сразу настораживались будущие соседи.
- Потом? Потом выйдет. Соседушка! Ему ж за хулиганку больше шести месяцев не дают! Тогда начнется... Но ничего, вы не расстраивайтесь, его ж годик снова посадят. Только уж это время... - и она крутила головой, не находя слов, чтобы описать то, что будет здесь твориться, когда я выйду на свободу.
В исполкоме, выдавая ордер на эту комнату в связи с естественным увеличением семейства, долго недоумевали: как же так, такая хорошая комната, и столько месяцев все от нее просто шарахались.
Довольны были мы с женой, довольна была соседка. Но первое, что мы попытались сделать - от этой замечательной квартиры избавиться и заполучить отдельное жилье. Квартиры, как, впрочем, и комнаты в те времена не продавались и не покупались. Единственным способом выехать из коммуналки был - обмен. Реальность которого уменьшалась прямо пропорционально количеству семей в квартире. Замкнутые в четырех стенах комнаты домочадцы в своих фантазиях видели себя в отдельных многокомнатных квартирах. Нам было проще. Всего две семьи в трехкомнатной квартире в начале Невского проспекта. Это было главным, потом шли достоинства помельче. Про исторический центр, Пушкина, Лермонтова и Грибоедова, бывавших в кофейне на первом этаже в веке прошлом, и народных артистах и олимпийских чемпионах, обитавших в отдельных квартирах на верхних этажах в веке нынешнем. На кухонном совете перед обменом мы сверили желания. Соседке хотелось за свою Г-образную комнату получить однокомнатную квартиру с телефоном в северных районах, поближе к сыну, нас же устраивала двухкомнатная в центре или трехкомнатная на окраине. И мы начали меняться.
Тогда не было многочисленных, как сегодня, газет объявлений, агентств недвижимости. Раз или два в месяц выходил бюллетень бюро обмена, и оставалось еще место у метро Площадь мира, где вечером в углу роились желающие поменять жилье. Здесь даже не очень возбранялось лепить написанные от руки объявления на огораживающий стройку забор.
Объявлениями мы не ограничивались и, изготовив и повесив на грудь плакат с вариантом обмена, я ходил среди граждан, собравшихся на пятачке у метро. Вид у меня был, как у американского безработного, которых тогда часто показывали в программе "Время".
Информация об обмене расползалась, и вскоре начались звонки. Особенно часто звонили те, у кого, кроме желания жить на Невском проспекте, ничего за душой не было.
Какие-то сумасшедшие предлагали переехать из Ленинграда в какой-нибудь Тихвин на окраине области или в такую же коммуналку, но в другом месте. Договаривались о встрече какие-то непонятные люди, хотевшие, по-моему, просто посмотреть квартиру. Очень долго донимал нас один несчастный, загнанный ордером исполкома в "Страну дураков". Именно так ленинградцы называли район, ограниченный проспектами: Наставников, Ударников, Энтузиастов и Передовиков. Он настойчиво зазывал нас к себе:
- Нет, вы приезжайте и посмотрите, что я сделал из своей хрущевки!
Я отказывался не только меняться, но и просто ехать смотреть квартиру в районе проспектов с такими отвратительными названиями.
Первый реальный вариант возник где-то через месяц. Предлагались двухкомнатная квартира буквально метрах в ста, на набережной Мойки, и однокомнатная в районе Площади Мужества, среди новых престижных домов, известных в народе как: "Квартал еврейской бедноты". Молодую, съезжавшуюся со своей мамой пару прельстила именно пустая двадцатичетырехметровая комната с высоким потолком. Пара ткала большие гобелены, и комната им была нужна под мастерскую.
Но не все было просто. Нас их квартира на Мойке устроила, их устроила наша, соседку заранее устроила мамина, предстоял лишь визит этой неизвестной пока "мамы" с Площади мужества.
Менявшаяся с нами пара предупредила:
- Мамочка женщина своеобразная. Она вам скажет: "Чтобы я поехала в этот коммунальный клоповник, вы мне должны заплатить две тысячи рублей (немалые, кстати, деньги по тем временам). Вы согласитесь, мы вам дадим две тысячи, и вы их отдадите нашей маме.
Настал день смотрин. Приехавшая дама не стала снимать шубу и сапоги и долго ходила по комнатам, брезгливо колупая только что поклеенные обои. Пооткрывала краны в ванной и зачем-то спустила воду в туалете. На ее лице застыла брезгливость. Следом за ней тянулся шлейф густого запаха каких-то духов. На паркет с ее сапог натекли лужи.
Соседка угрюмо ходила следом. Они были одногодки. Пришедшая дама с холеными руками в модной шляпе, под которой угадывалась высокая прическа, и наша соседка в мятом халате, смолившая "Беломор", работавшая кассиршей в кинотеатре.
В кильватере следовала молодая пара, издали убеждавшая:
- Мама, посмотрите, какой паркет... Мама, это самый центр.
Мама властно, как дирижер, махнула рукой, приказывая замолчать.
- Ну вот что, чтобы я поехала в этот коммунальный клоповник из кооперативной квартиры в элитном доме на Площади Мужества, вы мне должны заплатить три тысячи рублей.
Стоявшая за ней пара закивала, чтоб мы соглашались.
- Пошла ты на хер, дура! - чуть не выплюнув папиросу, с прямотой фронтовички отрезала соседка.
Обмен сорвался.
Потом был еще один интересный вариант. Однокомнатная квартира на севере Ленинграда и пятикомнатная (!) где-то на юге города. Тут уже почему-то уперлась соседка.
- Смотрите, - убеждал я ее, - однокомнатная, с телефоном, на севере, как вы и хотели.
- А вам? - переспрашивала она.
- Нам пятикомнатная.
- Нет. Меня этот вариант не устраивает.
Вариант уплыл, но тут же возник новый. Средних лет семья - четыре человека, сделала распространенный в те годы маневр. Живя в однокомнатной квартире, построила трехкомнатный кооператив. Перед заселением, чтобы не отдавать городу однокомнатную квартиру, супруги оформили развод. Однокомнатная квартира досталась мужу, а жене с детьми - трехкомнатная.
Их здравомыслие доказало и то, что они, недолго задумываясь, решили все свое богатство отдать за квартиру в центре. Правда, и тут не обошлось без родителей. Вместо строгой мамы в этот раз смотреть квартиру пришел папа-отставник.
Ему квартира не понравилась. Отставник рассуждал просто: два больше, чем один, две квартиры больше, чем одна. Говоря более сложно: три комнаты плюс одна равно четырем и еще в довесок две кухни, ванны и туалета. А тут только три комнаты и кухня одна. Он ходил за нами следом и старательно хаял квартиру. Было Первое мая. Можно было даже открыть окна, выходившие на Невский проспект. Внизу плыла к Дворцовой площади демонстрация. Качались знамена, торчали на палках портреты вождей, выгибались дугой от ветра транспаранты: "Мир! Труд! Май!". Видя нас в открытом окне, кто-то не очень трезвый прокричал "Ура". Супруги сверху, словно с трибуны, обозрели демонстрацию, вождей и транспаранты и как-то сразу согласились на обмен.
Мы, прямо у окна, ударили по рукам. Лишь сзади донеслось кряхтение. Отставник, встав на четвереньки, отгибал ковер, видимо проверяя, не окажется ли под ним вместо паркета квадрат линолеума.
В новом районе, вместо окружавших нас ранее дворцов, оказались краны над котлованами и безликие, похожие на кирпичики, дома. Кирпичики стояли, лежали на боку, торчали, как зубы, вверх. Но человек ко всему привыкает быстро. Выросли деревья, протянули метро, уехали куда-то в другое место краны, и это место надолго стало моим.
Но речь даже не об этом. Не то чтобы мой пример воодушевил других, просто в стране стали появляться богатые люди, желающие жить в центре, в хороших квартирах. Они приняли новые законы и теперь ничего не меняли, а просто, достав пачки денег из чемодана, покупали то, что им понравилось. Разрезанные на комнаты коммуналки вновь соединялись в единое целое отдельных квартир. И многие жильцы коммуналок воспрянули духом. В том числе и моя знакомая Нонна, о которой я уже говорил. В один прекрасный момент как-то вдруг выяснилось, что ее квартира не на первом этаже, а в бельэтаже. А еще в подъезде всего две квартиры. Налево и направо от входа. И все это на тихой улице в центре. И к ним в квартиру пришли риэлторы. Тогда они ходили в кожаных куртках, носили короткие прически и свою риэлторскую квалификацию повышали в основном не на семинарах, а в спортивных залах. Они явились, как добрые волшебники из сказки, чтобы выполнить все ваши желания.
А жильцы желали разное. Правда, поглядывая на риэлторов с опаской, просили умеренно. Рядом с ними торговаться как-то не хотелось. В основном желали отдельные квартиры в новостройках. И все-таки. Семидесятилетний дед пожелал отдельный номер в каком-нибудь загородном санатории с полным пансионом, до конца жизни. И ему это сделали. Не конец жизни, дай Бог ему здоровья, а отдельный номер с полным пансионом. Кто-то вообще захотел выехать в другой город. Восемь плюс восемь комнат, где-то двенадцать семей из двух квартир, так что вариантов пожеланий хватало.
Моей знакомой с лёту предложили однокомнатную квартиру, и даже метро было рядом. Но она отказалась. То ли подействовал мой пример, то ли имелись какие-то свои виды на будущую жилплощадь, но Нонна потребовала взамен или трехкомнатную квартиру в новостройке, или двухкомнатную в старом фонде после капремонта.
- Да, непростое время, - согласился риэлтор, кивнув стриженой под ноль тяжелой шишковатой головой. - Ты чё, подруга, время такое, говорю, люди пропадают, и никто найти не может. Только доверенность от них и находят на право сделок, а их самих нет.
- Ну, не знаю, - вздохнула и Нонна, - чего только нынче не бывает. Только у меня в жэке паспортистка-подруга и ни по какой доверенности меня не выпишет. А сама я вскорости за границу собираюсь. Может, на месяц, а может, и на три. Еще не решила...
В результате, из предложенного она выбрала двухкомнатную квартиру все на той же Мойке и даже с видом на маленький кусочек Дворцовой площади.
Коммунальные квартиры с видом на Неву ушли все. Потихоньку-полегоньку расселяются они во всех хороших домах на центральных улицах. Кто-то и просто покупает комнаты про запас. У одной моей родственницы в коммуналке выкупили лишь ее комнату, оставив соседей с носом. Слишком велики оказались их аппетиты. Ну да ничего, время работает не на них. Есть и верная примета: появились на старом доме стеклопакеты в окнах - значит, коммуналка расселена.
Некоторые комнаты покупают мигранты и живут потом в них по семь-восемь человек на радость соседям.
И все же питерские коммуналки не исчезают. Просто перемещаются вглубь. Во вторые и третьи дворы, остаются они и в старых фабричных районах.
Собирая материал для новой книги, я специально приехал из Москвы и прошелся по старым местам.
Посмотрел на окна своей старой коммуналки. В них до сих пор видны третьи рамы, которые я ставил, чтобы хоть немного приглушить шум с Невского проспекта. Во двор теперь не зайти - охрана. Иду дальше старым маршрутом, как когда-то на работу, через Дворцовую площадь. Выхожу на Английскую набережную. Двухэтажный особняк вовсю ремонтируют. Над старинной дверью висит синяя табличка - здесь было всего четыре квартиры. Внутри парадная лестница, камин, колонны. Осталась лишь одна квартирная дверь, утепленная, с клочьями торчащей ваты. Над косяком паутина оборванных проводов и звонки с фамилиями прежних коммунальных жильцов. Что ж, за такой особняк им наверняка отступного не пожалели... Перехожу на Галерную улицу. Прекрасные в своей строгой архитектуре дома. Старые ворота, кое-где уцелели и старинные фонари с мутными стеклами. В первом же незапертом подъезде сквозь десятки слоев краски угадывается лепнина. Непривычно широкая лестница. Судя по дверям, уже расселены квартиры с окнами на улицу, и коммунальными остались лишь выходящие в узкий, как колодец двор. Гирлянда звонков, фамилии под ними так и просятся в записную книжку:
Козупеевой 1 звонок
Тимофеевой 2
Еремеевой 3
Герасимову 4
Королеву 5
Заразову 6
Табличка белая, блестящая, словно специально начищена. Только неведомый Фалько удостоился отдельного звонка с отдельной же табличкой.
Выходишь на улицу, потом проходным двором на набережную, где рабочие старательно возвращают домам прежний дворцовый лоск, и уже в куче мусора валяется табличка с фамилиями прежних жильцов какой-то квартиры...
Что же, время поворачивает вспять? А дома, помнят ли они тех, кто жил здесь века назад? Тех, кто вселился в них, перекроив на клетушки залы дворцов? Тех, кто умирал здесь от голода в блокаду? И тех, кто сегодня скупил все и считает себя хозяином жизни?
Дома тоже имеют душу, только живут другим временем. Да и для нас самих жизнь, если оглянуться, лишь миг. Поэтому и кажется многим прежний коммунальный рой жильцов - раем. Да только вспоминаем мы не его, а свою молодость. И кидает жизнь нас так, что сам порой удивляешься. Словно перелистываешь старый альбом. Вот ты в каком-то дальнем порту. Вот спешишь на работу через Дворцовую площадь. А вот - в громыхающей "вертушке" над горами Чечни. А теперь по утрам спешишь на работу через центр Москвы, захватив уголок Красной площади. Что же дальше? Наверное, ты и живешь, лишь, когда готов к переменам и веришь, что дальше будет все лучше, а прошлый мир лишь вспоминаешь с ностальгией, понимая, что уже никогда в него не вернешься.