Ливень начался, как всегда, внезапно. Вроде бы только что из-за туч, затянувших небо до самого горизонта проглядывало солнце, обещая обычный пасмурный день, и вдруг… Где-то вдалеке прогремел раскат грома, молния стрелой сверкнула по небу, и вот уже тяжёлые капли застучали – забарабанили по асфальту, разлетаясь на тысячи мелких осколков.
Город превратился в потревоженный муравейник. Вода стремительными потоками хлынула вниз по улицам. Люди заметались по тротуарам, норовя поскорее заскочить в какой-нибудь магазин. Зазвенели колокольчики распахиваемых дверей. Продавцы с благодарностью смотрели на небо, принёсшее им неожиданно столько возможных покупателей.
Я успел забежать в небольшое бистро как раз в тот момент, когда только первые капли дождя упали на землю. И всё равно футболка моя была насквозь мокрой.
Бистро это оказалось похоже, скорее, на небольшое кафе, чем на закусочную. Возле деревянной стойки бара стояли высокие стулья, обитые красным дерматином. В глубине зала расположились с десяток столиков, и все они были заняты. Было видно, что многие зашли сюда так же, как я – совсем недавно, в надежде укрыться от дождя. Какая-то девушка с мокрыми волосами смотрелась в зеркальце и огорченно вздыхала – от причёски ничего не осталось, а тушь стекала с ресниц, размазывая по щекам черные следы.
Я присел за стойку. Футболка неприятно липла к телу. От холода меня била дрожь.
Бармен, невысокий парень лет тридцати, в рубашке с коротким рукавом песочного цвета, расцвел в приветливой улыбке. Его слегка оттопыренная нижняя губа при этом смешно вытянулась, курносый нос сморщился, а в уголках синих глаз спрятались морщинки. Он протянул меню и пододвинул пепельницу.
– Спасибо, – сказал я, – это лишнее, я не курю.
Парень пожал плечами, и засунул пепельницу куда-то под стойку.
– Что будете пить, – спросил он, – пиво? Водку?
– Нет, нет. Только не алкоголь.
Парень снова пожал плечами, достал из-под стойки бутылку, в которой плескалось что-то темное, налил в маленькую стопочку и залпом выпил.
«Интересно, сколько таких он выпивает за вечер?», – пронеслось почему-то у меня в голове.
Парень тем временем с шумом выдохнул, и снова обратился ко мне:
– Отменный коньяк, – он показал на бутылку, – Девяносто четвертого года, между прочим – самое то, чтобы согреться.
– Нет, нет, – я мотнул головой.
Хотя согреться действительно не помешало бы. Я заказал себе большую кружку чая с лимоном, и два горячих бутерброда.
Шум воды доносился с улицы приглушенно, как будто сквозь аквариумное стекло. Из колонок на стене лилась тихая музыка, кажется, какой-то старинный блюз.
Через высокие окна можно было видеть, как пробегают по тротуарам люди, спасаясь от ливня, который почти отвесной стеной накрывал город.
Пока парень наливал чай, и ставил бутерброды в микроволновку, я стал разглядывать посетителей.
Прямо напротив меня расположилась парочка влюбленных. Он не сводил с неё взгляда, она стыдливо опускала глаза. Рука его лежала на её бедре, крепко сжимая тонкие девичьи пальцы.
Дальше сидели мужчина и женщина, наверное, муж и жена. По крайней мере, мне так показалось. Они, видимо, о чем-то спорили, при этом оживленно жестикулируя и размахивая руками.
Ещё там сидела мамаша с сыном лет четырёх. Сын обеими руками вцепился в жирный гамбургер, запивая его колой из стаканчика.
Девушка, которая недавно разглядывала себя в зеркало, уже стерла с лица потёки туши, заколола волосы, и теперь о чем-то оживленно беседовала с подругой.
Неожиданно моё внимание привлёк к себе мальчик, сидевший в дальнем углу возле окна. На вид ему было не больше двенадцати лет. Он был невысокий, худенький; кудрявые волосы вились у висков, а на макушке торчали упрямым хохолком. Нос его был сплошь усеян веснушками, а в серых глазах застыла обида и какая-то непонятная мне тоска.
– Ваш заказ! – это бармен, наконец, разогрел мои бутерброды.
– Спасибо.
Он хотел ещё что-то сказать, но я встал, взял кружку с чаем и тарелку, и подошёл к столику, за которым сидел мальчик.
–Привет, можно подсесть за твой столик? – спросил я.
– Сади…тесь, если хотите, – ответил он, не поднимая головы.
Мальчик молчал. А мне почему-то очень хотелось начать разговор.
Я выпил чай, съел бутерброд. За всё это время он только раз посмотрел на меня, а потом опять уткнулся глазами в пустой стакан.
– Послушай, сказал я, – хочешь мой бутерброд.
Мне показалось почему-то, что он очень одинок, что, может быть, у него даже нет родителей.
Мальчик усмехнулся:
– Послушай…те, если мне надо будет, я сам куплю себе бутерброд.
Он вынул из кармана и показал мне новую сторублёвую купюру. Голос его показался мне странным. Как-то не похож он был на голос двенадцатилетнего мальчика, скорее – на разочаровавшегося в жизни старика.
– А почему ты сидишь здесь один?
– Жду, когда кончится дождь.
Он замолчал и повернулся к окну, давая мне понять, что больше не хочет разговаривать.
Скоро небо за окном прояснилось, и улицу вновь заполонили прохожие.
Я направился в сторону дома. Однако, вдоль дорог всё ещё текли реки, и, чтобы не переходить вброд, я свернул в узенький переулок. И снова увидел мальчика. Он шёл впереди меня, буквально в нескольких шагах, пиная на ходу консервную банку.
– Эй, – я почему-то очень обрадовался, – стой, подожди!
Мальчик обернулся и замедлил шаг.
Я догнал его:
– Куда ты идёшь?
Он пожал плечами.
– Не знаю, мне всё равно.
– По-моему, нам по пути. Пойдем вместе?
Мальчик ничего не ответил. Мнут пятнадцать мы просто шли молча, мимо старых дворов, по пустынным улицам.
Мы завернули в какой-то закуток, и перед нами выросла пятиэтажка, в окнах которой блестело заходящее солнце. Мальчик вздрогнул и на секунду остановился.
– Что-то случилось?
Мальчик кивнул головой:
– Это мой дом.
– Ты здесь живёшь?
– Жил, раньше.
– Вы переехали?
– Нет.
– Ты что, живёшь без родителей?
Мальчик посмотрел на меня:
– По-моему, вы шли домой? Так идите.
Опять меня резанул его странный голос. «Действительно, – подумал я, – кто я такой, чтобы цепляться к нему и заглядывать в душу. Мы ведь даже не знакомы».
– Послушай, извини, если я тебе надоел, просто мне кажется, что тебе одиноко. Мне тоже. Не хочешь поговорить? Давай, я куплю тебе колу.
Мальчик поднял на меня синие глаза:
– Меня зовут Миша. Я сам могу купить себе колу.
И он опять достал из кармана новую сторублёвку.
– Кирилл.
Я пожал его руку.
Мы сидели на заброшенном спортивном стадионе за домом, на трибуне, на самом верху. Совсем рядом, так близко, что казалось – протяни руку, и ты их коснёшься – висели звезды. Они обманчиво подмигивали с недосягаемой высоты. Я посмотрел на небо.
– Миша, смотри, как ярко горят звёзды.
– Я никогда не смотрю на небо.
– Почему? По-моему, красиво. А ещё говорят, что если увидеть падающую звезду и загадать желание, то оно непременно сбудется.
Миша ничего не ответил.
Прошло часа два или больше, не знаю.
Я пил пиво, Миша – колу. Он рассказывал мне про свою жизнь.
– Значит, твои родители умерли? – спрашивал я.
– Не знаю, наверное.
– Ты давно их не видел?
– С тех пор, как ушёл из дома.
– И давно это было?
Он промолчал.
– Почему ты ушёл?
Миша горько усмехнулся:
– Я оказался ей в тягость. Она хотела, чтобы я повзрослел. А я не мог повзрослеть.
– Она – это мать? А отец?
– Он бросил нас! Я ненавижу его! Старый алкаш! Он бил меня, бил мать! Скажи, неужели все взрослые такие?
– Какие – такие?
– Они жестоки. Они лживы и лицемерны. Они говорят одно, а делают другое. Они учат нас, что обманывать и воровать – плохо, когда весь мир держится на воровстве и на лжи. В мире взрослых правят сила и деньги.
Я вздохнул.
– Да нет, наверное, не все мы такие. Взрослые – это просто выросшие деньги. Когда-нибудь, когда вырастешь, ты поймешь это. У тебя появятся свои дети…
– Нет, – закричал мальчик, – этого не будет! Никогда!
Он вскочил и бросился в темноту.
– Стой, стой. Куда ты?
Я побежал за ним.
Только быстрый топот детских ног был мне ответом.
Я так и не догнал Мишу в тот вечер. Он свернул в какую-то подворотню и исчез. Больше я никогда его не видел.
Прошёл месяц или чуть больше. Я снова оказался на той же улице, на которой несколько недель назад сидел с мальчиком в кафе-бистро, пережидая ливень.
Кафе это было открыто. Я зашёл и сел за стойку.
Мне показалось, что курносый бармен узнал меня. Он кивнул мне и вытащил бутылку. Я кивнул ему. Мы молча выпили. Потом я спросил:
– А помнишь того мальчишку…
– Кудрявого, с серыми глазами?
– Да. Он сюда часто заходит?
– Раньше всё время заходил. Но с того раза, как прошёл ливень, он больше не появлялся.
А что, ты тоже заметил?
– Заметил что?
– Он странный какой-то. Я здесь уже пять лет работаю. И он постоянно сюда заходит, каждую неделю. Уже пять лет. А тот, который здесь раньше работал, говорил, что тоже его видел частенько.
– Не может этого быть. Ему же не больше двенадцати лет!
– В том то и оно. И знаешь, что самое странное. Что за это время он так и не изменился!
Потом он словно что-то вспомнил. Он нырнул под стойку и вытащил оттуда обрывок какой-то газеты.
– Смотри.
Я посмотрел. На пожелтевшей от времени бумаге можно было прочесть объявление: «Пропал мальчик Михаил Светлов, 19…(дальше было размыто) года рождения. Всем, что-либо знающим о его местонахождении, просьба звонить по телефону…». Газета датировалась августом 1921 года. С фотографии на меня смотрел мальчик с кудрявыми волосами. И если бы не такая пропасть во времени, я мог бы поклясться, что это был тот самый Миша.
На трибуне школьного стадиона сидел двенадцатилетний мальчик. Он только что убежал из дома, где скандалили родители: мать и вернувшийся за полночь пьяный отец.
Над головой его, так близко, что кажется – протяни руку, и ты их коснешься, сверкали звёзды. Одна звезда, самая яркая, сорвалась и упала, прочертив дугу на ночном небе.
« Загадать желание. Надо загадать желание…»– подумал мальчик.
– Хочу, – прошептал он, – хочу, чтобы я всегда оставался таким, как сейчас. Я не хочу вырасти и стать похожим на отца!
Он на секунду задумался, а потом добавил:
– И ещё, чтобы в кармане у меня всегда было сто рублей!
Он посидел ещё немного, и побежал домой. Стоял август 1916 года.