Болдин в городе

Город
Болдин в городе

Он ел конфеты и не переставал восхищаться девушками. От вокзала он шёл небольшой улочкой и девицы всё попадались невысокие, но очень очаровательные.
- Такие низенькие – думал Болдин, засматриваясь – а симпатичные.
 Путь его лежал к набережной, любоваться волной и пьянеть, заснуть под вечер на гранитном парапете. Он мог бы доехать и на трамвае, но предпочёл кулёк ирисок и свежий весенний воздух.

На балконах творились аншлаги. Загорали в трусах и шляпах, не забывая про тёмные очки. Поливали рассаду и ломали гантели гипертрофированным пальцем. Мадамы и вовсе позабыв про телефоны, перекрикивались, не стесняясь интимных подробностей. Один с усами совсем потеряв страх, натянул гамак меж балконов и мирно покачивался, поплёвывая на стену. На крыше пели под гитару и играли в бадминтон. Волан периодически улетал вниз, и монетка решала всё. Лишь пенсионеры неизменно возлежали на приподъездных лавочках, поглаживая откормленных котов.

- Ну, и нравы – бормотал Болдин, проходя сквозь уютный зелёный дворик. Рюкзак болтался за плечами и позвякивал, только что купленным пивом, чем привлекал внимание пенсионеров. Даже коты дёргали ушком и лениво осматривались на предмет позвякивания.
- Эй! С рюкзаком - кричали сверху - Иди к нам! У тебя там, что пиво?
Болдин улыбался и отмахивался.
- Может вам ещё и ирисок насыпать?
- Лучше воланчик подай!

По проспекту медленно тянулась колонна байкеров, упакованных в кожу. Спины их уже дымились на солнце, от блестящих котлов шёл пар. Развивались флаги с черепами, женщины визжали и размахивали бандами. Из окон окружающих домов торчали зеваки, покуривали и роняли пепел на мостовую. На перекрёстке, очумевший от рокота, стоял гаишник Крылов, часто моргал и чесал затылок полосатой палочкой. Рация на поясе что-то верещала, но Крылову было всё равно.

Свернув с шумного проспекта и пройдя сотню метров, Болдин оказался в сквере. По бокам от аллеи высились тополя и аккуратные клумбы, пестрившие цветами. Скамейки были свежеокрашенны от того и пусты. Краской пахло прилично, и Болдин приметил застенчивую бледную парочку, притаившуюся за большим тополем. Они часто и громко дышали.
- Токсикоманы – подумал он, усмехнувшись, и затянулся длинной папиросой.
В конце аллеи оказалось многолюдно. Толпа окружила тополь и смотрела куда-то вверх. На толстом суку сидел пожилой мужчина во фраке и громко пел «во поле берёза стояла». Он яростно пилил сук, на котором сидел, и глаза его горели. Милиционер, сложив ладони рупором, просил его спуститься, на что мужчина лишь вздыхал и запевал заново. Послышался звук сирены и к аллее подъехали пожарные. Но только они вышли из машины, как раздался треск и мужчина вместе с суком полетел вниз. Толпа ахнула и отпрянула.
- Ну, и город – пробормотал Болдин, открывая пиво – Ну, и нравы.

На набережной были художники, поэты и проститутки. Изредка распахивалась дверь проезжающего лимузина, и невесты выпускали белоснежного голубя, роняя туфельку на проезжую часть. Поэты курили и ругались, устраивали лёгкие драки в виде «пощёчного боя». Художники выпивали и периодически рвали холсты, бросали мольберты в волну. Проститутки и курили, и выпивали, и переминались с ноги на ногу, они были не востребованы и оттого сонные.

Болдин примостился на парапет между кучкой поэтов о чём-то яростно спорящих и карикатуристом, рисующим президента триколором. Вода плескалась о каменную стену, и наводила тоску. Болдин посматривал то на проституток, то на носатого карикатуриста, на что они, тоже не обделяли его вниманием.
-Вот ведь люди – думал он – как будто никому и работать не надо. Стоят. Творят. Кто чем может.
- Вот ведь личность – думали проститутки – стоит тут с видом как будто миллион в кармане, а сам «Жигуль» посасывает.
- Вот ведь рожа! – думал карикатурист – и откуда такие берутся то?! С такой рожей нужно быть как минимум министром здравоохранения!

Вечерело. Солнце упряталось за облака и редко пускало красные лучики в просветы. Поэты расходились, потирая бордовые щёки и радуясь пережитым впечатлениям. Художники с проститутками удалились в кабачок поблизости, а Болдин лежал на парапете и считал чаек в небе. Сбившись со счету, он начал считать заново, но сумерки сгущались, и было сложно различать их в небе. Подложив рюкзак под голову, он закрыл глаза и, вспоминая прожитый в этом городе день, незаметно заснул.