Кошка

 Диме с признательностью
 и любовью

Он проснулся от звонка будильника. Было семь часов утра и воскресенье. Как обычно забыл отключить будильник на выходные. Выключив назойливый звук, он лег обратно и попытался заснуть, спать не хотелось. Тогда он поднялся и сел на постели, пытаясь понять, почему рядом никого нет, некоторое время смотрел на ее подушку, погладил рукой наволочку, глаза сами по себе наполнились слезами. Вставать тоже не хотелось, но и оставаться в постели было совершенно невозможно. Она была слишком большой и холодной для него одного, за полгода он так и не привык спать один, не мог привыкнуть, не хотел привыкать. Тридцать лет они спали вместе, рядом, тридцать лет он слышал ее прерывистое дыхание, просыпался посреди ночи, когда она лениво толкала его в бок, чтобы он престал храпеть, и он переставал. Тридцать лет он просыпался с ней рядом и первым делом говорил «привет», и она улыбалась ему, забиралась под его одеяло и сворачивалась теплым клубочком у него на плече и гладила по волосам, а он сердился на нее, когда она накручивала его волосы себе на палец.
В очередной раз он пожалел о том, что существуют выходные. В будни дни не так тоскливо, нужно вставать и ехать на работу, внимательно вести машину, решать важные вопросы, отвечать на письма и разговаривать по телефону, улыбаться коллегам – день загружен так, что не остается времени думать, вспоминать и жалеть. А вечером, приходя домой как можно позже, он старался сразу же лечь спать. Сны давали ему покой, почти каждую ночь, она врывалась в его сны, такая счастливая, такая живая, что утром он долго не мог понять, почему пуста ее половина постели. Последнее время он стал ездить на работу и по субботам, но в воскресенье там было делать абсолютно нечего, поэтому приходилось оставаться дома. Воскресные утра превратились в кошмар. В разных уголках квартиры притаились воспоминания, они выскакивали неожиданно, норовя застать его врасплох. Утром, выходя в гостиную, он первым делом натыкался на ее любимое кресло, старое и потрепанное. Они купили его на какой-то мебельной выставке почти сразу после свадьбы. Тогда оно казалось им восхитительным: ярко оранжевое в красных цветах. И хотя стоило оно ужасно дорого, и им некуда было его поставить, они были счастливы, радовались своей покупке как дети. Она любила забираться в него с ногами, сворачивалась каким-то непостижимым образом, словно кошка и часами лежала, читая, в такой неудобной позе, что ему было больно смотреть. Последние лет десять они все собирались выкинуть его, но так и не решились, не смотря на выцветшую обивку и надломившуюся ножку, это была их юность, их первая реализовавшаяся мечта. Он боялся, что однажды увидит ее призрак, свернувшийся калачиком в этом кресле. Он вообще много чего теперь боялся. Боялся открывать шкаф в спальне, там висела ее одежда, хранящая ее запах, запах ванили и мяты. Она засовывала между бельем пакетики от этих приправ, прочитав об этом в каком-то женском журнале. Это были ее любимые запахи. За все это время он так и не открыл ее шкаф. Даже перед похоронами, когда ему сказали, что нужно выбрать одежду для нее в последний раз, он не нашел в себе сил. Это сделал кто-то другой, может быть ее сестра, он не знал.
Еще он боялся кухни. Там были шкафчики и полочки, где рядами устроились кастрюли, сервизы, бокалы, так как она расставила их, так, как ставила каждый день всей их долгой совместной жизни. Там был стол, покрытый желтой скатертью и стулья и кухонный комбайн и микроволновка, которой она пользовалась изо дня в день. Стиральная машина мрачно смотрела на него немым укором из угла, она стирала в ней его рубашки и свои блузки. Там была ее любимая чашка в виде ярко красного мака и такое же блюдце. А еще там были цветы, много цветов, которые она поливала и о которых заботилась как о маленьких детях. Теперь он заботился о них, потому что они были единственными живыми существами в доме, и он боялся за них, боялся, что они тоже умрут – последняя, хрупкая связь с ней – и он останется совсем один в их большой холодной квартире, о которой они так мечтали когда-то вдвоем, и которая была не нужна ему одному.
Но больше всего он боялся ее кабинета, там все было так, словно она вышла из него на минутку, в магазин или на выставку и вот-вот вернется, принесет что-нибудь вкусненькое, они сядут пить чай, и она подробно расскажет ему все, что случилось за день. А он будет слушать ее и думать о том, что завтра, возможно, сорвется контракт. Это было страшнее всего, это давало надежду, что ему просто приснился страшный сон, надежду на то, что она войдет и сядет заканчивать свой перевод и будет снова пол ночи декламировать ему своих испанцев, прерывая себя на полуслове, спрашивая его мнение и не выслушав ответ продолжать чтение; а он сквозь сон будет думать о завтрашней встречи с поставщиками, и, наконец, не выдержав скажет ей, что она очень красивая в этой ночной рубашке, а она сделает вид, что обиделась… Но она не войдет, она больше никогда не войдет в эту дверь и ни в какую другую, и слезы снова сами собой наворачиваются на глаза, и он плачет, хотя мужчина и не должен плакать, но какое это теперь имеет значение. А еще в этой комнате есть полочка, на которой примостились в разных позах десятка четыре разномастных кошек из всевозможных материалов: глиняные, фарфоровые, стеклянные, оловянные, пара плюшевых и даже одна золотая – радостно расположились вокруг ее фотографии в серебряной рамке, на которой она сама похожа на кошку. Она и правда была похожа на кошку, такая же грациозная и гордая, недовольно фыркала, обижаясь и счастливо мурлыкала, радуясь, она обожала рыбу и сворачивалась клубочком засыпая. Однажды, когда она вернулась домой с очередной кошкой, он сказал ей, что в прошлой жизни она вероятнее всего была кошкой. Она серьезно посмотрела на него и сказала, что когда умрет, то тоже превратится в кошку. Они оба рассмеялись, потому что не верили в переселение душ. Глядя на эти кошачьи фигурки, он пытался понять, почему ее нет, а он все еще живет, ходит на работу, дышит, пьет кофе по утрам, разговаривает по телефону. Жизнь потеряла вкус и смысл, но она продолжается, все еще продолжается…
Он оделся и вышел из дома, на улице шел дождь, но ему было все равно, он даже не подумал о зонтике. Она любила дождь. Он зашел в цветочный магазин, купил большую ветку белых лилий. Продавщица, уже не молодая, но еще красивая женщина посмотрела на него с интересом и с завистью проводила взглядом до дверей магазина, с завистью к той, кому предназначались лилии. Он ехал на кладбище и думал о ней, каждое воскресенье вот уже семь месяцев он ездил к ней и привозил цветы, разные, но чаще всего лилии, это были ее любимые цветы. Однажды на похоронах их знакомого она сказала, что не хотела бы, чтобы на ее могилу клали четное число цветов. Поэтому он всегда привозил нечетное число, как на свидание, он и впрямь ездил сюда как на свидания. На кладбище он не разговаривал с ней, не плакал, он просто сидел и вспоминал, вспоминал, как они жили вместе день за днем, и иногда в его памяти всплывали такие подробности, которые казались забытыми навсегда, иногда он даже сомневался, было ли это на самом деле или он только что придумал эти новые подробности. Но важнее всего было другое, здесь, в окружении мертвецов, он чувствовал себя менее одиноким, страх отступал, давая ему короткую передышку. Прежде, чем уйти он поправил лилию на могиле, погладил надгробную плиту с ее именем, и, не оборачиваясь, пошел к выходу. Домой он решил идти пешком, дорога была не близкая, но так появилась возможность потратить еще два часа этого бесконечного воскресенья, он даже пожалел, что эта идея не пришла ему в голову раньше, и он не пошел пешком на кладбище. Дождь престал, а когда он уже подходил к дому, даже выглянуло солнце. Он сел на лавочку во дворе, снял шляпу и стряхнул с нее капли воды. Удивительно, не смотря на воскресенье, двор был абсолютно пустым, не было ни бабушек на лавочке, ни молодых мамаш с колясками, ни малышей возящихся в песочнице. Наверное, из-за дождя, подумал он. Он не знал, сколько сейчас времени, не знал, долго ли сидит на этой скамье, но внезапно что-то случилось, он услышал мяуканье, поднял глаза и увидел кошку. Она сидела напротив и смотрела на него внимательно и настороженно. Какое-то время они смотрели друг на друга, и вдруг она снова громко мяукнула. Она была худая и, кажется, у нее болела лапка, она все время поджимала ее. Внимательный взгляд ее желтых глаз волновал его, у него часто застучало сердце.
 «Хочешь есть, киса? - он вдруг испугался, что она уйдет, просто встанет и уйдет по своим делам, а он останется здесь один, опять один, - иди сюда, кис-кис!» она подошла чуть ближе и снова громко мяукнула. Тогда он встал и пошел ей на встречу, она не убежала, он протянул руку и она, тщательно обнюхав ее, лизнула ему большой палец. Он взял ее на руки, она свернулась клубочком у него на груди и благодарно мяукнула, хотя, может быть, ему только показалось, что благодарно. В прихожей она долго нюхала воздух, прежде чем двинуться дальше, а затем уверенно и грациозно направилась вслед за ним в кухню. Он достал из холодильника банку с икрой, сыр и, поколебавшись минуту, взял с полки чашку в виде красного мака. Он смотрел, как она с жадностью ест, и думал о том, что последний раз несчастный зверь ел очень давно. Потом он вымыл ее шампунем, она не сопротивлялась, стоически перенеся процедуру, только тихо ворчала и недовольно пофыркивала, когда вода попадала ей на мордочку. Лапка действительно болела и она сдавленно мяукнула, когда он неосторожно задел ее. Он осмотрел лапку, не нашел причину и решил, что завтра надо вызвать ветеринара. Вытирая кошачью шерстку махровым полотенцем, он улыбался. У него вдруг появилось желание поесть, он аккуратно отпустил кошку на пол и пошел в кухню. Выпив чаю, он вернулся в гостиную, киска спала, прикрыв мордочку хвостом в том самом кресле. Он сел рядом и просидел так до самого вечера, глядя на пушистый комок, и вдруг понял, что больше не боится увидеть призрак, сидящий в этом кресле, не боится воспоминаний, притаившихся в каждом уголке квартиры. И хотя он не верил в переселенье душ, он больше не был один, и в первый раз за пол года он пожалел, что завтра понедельник и придется идти на работу. Он не хотел будить киску, но когда встал, чтобы идти спать, она проснулась и посмотрела на него большими желтыми глазами, он понял этот взгляд и взял ее на руки. Она уютно устроилась на соседней подушке. Впервые за долгое время постель не показалась ему огромной и холодной. Он протянул руку и погладил чистую пушистую шерстку, она громко заурчала, и он уснул, впервые за эти семь месяцев он уснул не один.
Он проснулся от звонка будильника. Было семь часов утра и понедельник, он отключил будильник. Кто-то недовольно зашевелился на соседней подушке. Стараясь не шуметь, он встал и принялся собираться на работу. Несколько раз он заглядывал в спальню и смотрел на свою кошку, смотрел, как она спит на ее подушке, смотрел и думал о том, что она была бы очень рада, рада за него. Прежде чем выйти из квартиры, он еще раз зашел в спальню, зверек словно ждал его, он поднял мордочку и посмотрел на него своими желтыми умными глазами. Он погладил пушистый клубок, который сонно заурчал и лизнул ему большой палец. Он улыбался, и хотя не верил в переселение душ, твердо знал, что вернется сегодня с работы пораньше.
 Октябрь 2005