Наконец, все было готово. За это время ледокол успел пройти старым каналом до нашего судна и уже разворачивался около нашего носа. Быстро подав выброски и затащив на борт тяжелые гаши стальных тросов, матросы начали крепить их пеньковой веревкой. Наконец все было готово, и, хоть, все мы были неверующие, но каждый произнес в душе коротенькую молитву Николаю Угоднику, вечному спасителю и защитнику всех водоплавающих и путешествующих.
На мостике была вахта капитана, но собрались все штурмана, как по швартовому расписанию. Меня, как старшего помощника, послали на бак для наблюдения за поведение буксира. По громкой связи была дана команда на движение. О чем переговаривались капитан нашего судна и капитан ледокола можно было только догадываться, да и времени на размышления особо не было. Буксирный трос напрягся и оба судна, дымя непрогретыми двигателями, двинулись по каналу в сторону основной группы. Движение было медленным, но напряженным. Скрип и скрежет от трущегося о корпус судна льда стал такой, что нам приходилось повышать голос, чтобы услышать друг друга. Льдины, вырываясь с большой скоростью из-под корпуса ледокола, ударялись об скулы нашего судна, мотая нос судна в стороны, как при хорошем землетрясении. Стоять было трудно.
Но, постепенно мы привыкли и начали делиться впечатлениями о предстоящей судьбе.
- Да, такими темпами, как они тащили «Пионера Казахстана» мы до Певека месяц добираться будем, - заметил боцман. Как человек основательный и серьезный он любил определенность во всем.
- А водички у нас осталось на три дня, - в тон ему ответил плотник, - и взять то ее негде.
- Дадут нам воду, с ледокола дадут, я уже со старпомом договорился, да и опреснитель запустим, вот только войдем в режим работы. – Закончил дискуссию я. – Сейчас не об этом думать надо, а о том, чтобы вон к тем ледоколам подтащили не только нас на баке, а все судно. Дальше легче будет в караване-то.
Дым из трубы ледокола повалил гуще, мы подходили к самой трудной части пути, к льдинам, сидящим на грунте, в которых был пробит проход. Из-под его винтов полетели не только льдины, но и вывернутый со дна ил, водоросли и прочая муть, скопившаяся на дне со времен последнего ледникового периода.
Все участники этой эпопеи, стоящие на баке, вроде бы улыбались, шутили между собой, но на душе у каждого скребли кошки. Единственное, что было положительного– это то, что глубоко тонуть не придется. Дно было в нескольких десятках сантиметров под корпусом судна. Но и оставаться здесь с пробитым корпусом не очень то хотелось.
В открытом море на пробоину еще можно наложить пластырь, заведя кусок армированного брезента с внешней стороны борта, а во льдах и этого сделать нельзя. Сразу, при попытке движения, его сдерет, и вода свободно польется вовнутрь. Так что ближайшие двести – двести пятьдесят миль придется постоянно быть готовым к такому исходу событий, который предполагает и борьбу с поступающей водой, и эвакуацию экипажа на лед, а потом на ближайший ледокол.
Старший механик находившийся в машинном отделении тоже не жалел двигателей, потому что из нашей трубы повалил черный дым плохо сгоревшего топлива. Скорость, однако, не увеличилась, а, наоборот, уменьшилась. Наша связка еле ползла по каналу, забитому перетертым льдом до самого морского дна. Создавалось такое впечатление, что под винтами судов совсем не было воды, а был только лед, который и выбрасывало работающими винтами, подбрасывая высоко над поверхностью окружающих льдин.
Мачты судна качались, как маятники при сильных ударах льдин, да и людям устоять на ногах было трудно. И вот уже показался более ровный участок, на котором не было огромных торосов и замшелых, многолетних льдин. Но, видно дьяволу не хотелось нас отпускать просто так. Неожиданно задул северный ветер, и лед пришел в движение. Если бы мы стояли в ледяном кармане, то ничего бы и не случилось, но мы находились в канале, который находился поперек ветра, и льдины начали потихоньку сходиться. «Владивосток» выбросил из-под своей кормы очередную огромную льдину, которая не пошла вдоль борта, а уперлась нам в скуловую часть выше ватерлинии. Сила удара была такая, что все мы попадали на палубу, а, поднявшись, увидели, что край льдины вспорол обшивку борта в носовой части и вогнул ее вовнутрь.
- На мостике, у нас дырка в форпике, - доложил я, одновременно посылая плотника с футштоком померить не прибавилось ли там воды.
- С какого борта и как выглядит? - с небольшой задержкой спросил капитан. Видимо он докладывал о пробоине на ледокол.
- С левого борта, выше ватерлинии на полметра, длинной около метра. Из нее вытекает вода, по всей видимости из форпика, – ответил я. – Вмятина внутрь корпуса около полуметра.
- Понятно, - прогудел динамик связи, - сейчас доложу на ледокол, и будем решать, останавливаться или продолжать проводку.
Через пару минут динамик снова заворчал и капитан сказал, что принято решение продолжить движение в канале, иначе нас здесь раздавит, как вареное яйцо, а пробоиной будем заниматься, если дойдем до ледового кармана. А пока нужно приготовить все для постановки цементного ящика на пробоину и открыть люк, ведущий в форпик из подшкиперской.
- Ну, Вася, - сказал я плотнику, - иди, готовь все прибамбасы для постановки цементного ящика и вскрывай горловину форпика. А мы с боцманом здесь будем командовать.
-Да, не свезло нашей лошадке в этот раз, - пробурчал плотник, отправляясь в подшкиперскую. Ледокол с помощью нашего теплохода продолжал пробивать сужающийся канал, стараясь выбраться на место стоянки основного каравана. Так продолжалось еще часа полтора. Льдины продолжали вылетать из-под его винта и биться о наш корпус, но, слава Богу, не попадали в уже поврежденное место. Как говорят, снаряд два раза в одно место не попадает.
Наконец мы выбрались из самого опасного места и потихоньку зашли в заранее приготовленный карман. Боцман подошел к буксиру и рубанул топором по шлагам пеньковой веревки, усы выскользнули из якорных клюзов и ледокол стал удаляться от нас, разворачиваясь в сплошном льду для того, чтобы подойти и взять новую порцию топлива для буксировки оставшихся в плену ледоколов.
Продолжение следует...