Дождь

ДОЖДЬ

Дождь шел бесконечно долго. Все вокруг покрылось дымкой влажного воздуха. Сырость проникла даже сквозь закрытые окна автомобиля прямо в салон. Мотор урчит мягко и приглушенно, машина словно скользит по дну огромного аквариума. Очень хочется спать. Когда это началось? Когда она поняла, что ей смертельно хочется спать вне зависимости от того, чем она занята: разговаривает ли с клиентами, сидит в кафе с подругой, занимается любовью… Вот и сейчас глаза слипались сами собой, может быть это из-за дождя? Нет, это началось раньше, намного раньше, тогда еще не было этого бесконечного дождя, светило солнце, а может быть, шел снег – все, что угодно, только не этот отупляющий дождь. Вот только бы вспомнить, когда все это началось, когда…
Не отпуская руль, он потянулся правой рукой за пачкой сигарет, достал одну, левой рукой приоткрыл окно, стекло нервно скрипнуло и мягко опустилось вниз. Несколько капель сорвалось и упало ему на руку. Дождь, сколько можно, как долго он уже идет – неделю, две, три? Дни стали похожи один на другой – какой сегодня день недели? Кажется вторник, он перестал следить за днями недели и числами с тех пор как перестал ходить на работу. Когда это было в последний раз? Кажется, отпуск скоро закончится и снова придется жить от субботы до субботы. Почему-то из всех дней недели ему нравится именно суббота. Дождь, сколько он уже идет: недели две или три, а может быть, и весь месяц, кажется, он начался еще до отпуска. Она опять спит, краем глаза он пытался уловить хоть какое-то движение с ее стороны, она все время спит с тех пор. Может быть, это нормально, может быть из-за дождя, хотя это началось раньше, гораздо раньше, вот только бы вспомнить когда…
Она открыла глаза, мотор мягко шуршал, дорога была абсолютно пустынной. Странно, какое-то время назад она перестала различать шум дождя, хотя в этом нет ничего странного: дождь идет так давно, совсем не удивительно, что люди перестали слышать его. Осталось только легкое чувство приглушенности: мир покрылся тонким тюлем, воздух непонятно тяжелый и непрозрачный, наверное, от сырости. Интересно как давно они выехали? Кажется, что с того момента прошла целая вечность. Дождь, все этот проклятый дождь. Все тело словно отсырело – сложно пошевелить даже пальцами на ногах, безумно, невыносимо сложно. А ведь когда-то она беспрестанно была в движении: еще бы – университет, работа в газете, танцы, свидания. Свидания, когда в последний раз она была на свидании – цветы, конфеты, плюшевый кот, кажется, это было в «Роло» или в «Непале», они сидели за столиком, он держал ее за руку, он что-то говорил, что сейчас ей уже не припомнить, да и какая разница, все это лишь слова, что они могут значить…Только бы вспомнить, когда начался этот ужасный, непрекращающийся дождь…
Машина резко вильнула на мокром повороте. Он ловко выкрутил руль и бросил беглый взгляд на соседнее кресло. Ее тело казалось совсем безжизненным, свернувшись в клубок, поджав ноги, она сидела, отвернувшись к окну, он не мог видеть, закрыты или открыты ее глаза, но почувствовал смутный взгляд ее серых глаз, словно сам был за этим окном. Когда-то у нее были самые веселые глаза из всех, что он видел, самые красивые глаза. Он помнил, как увидел их в первый раз. Тогда тоже шел дождь, да, именно, тогда шел дождь! Как же он сразу не догадался. Она ведь стояла под зонтом, таким ярким, кажется желтым с синими цветами или наоборот. Точно, на ней было синее пальто, и от этого ее глаза казались совсем темными. Если бы можно было вернуть то время, он снова влюбился бы в эту хрупкую, но какую-то жесткую девушку. Жесткость эта проявлялась не только в характере, что-то очень твердое было в ее взгляде, во всем ее нежном облике. В этот момент он заметил, что тело ее на соседнем кресле слегка пошевелилось – она вздрогнула. Сердце его вдруг болезненно сжалось, впервые за долгое время ему захотелось прижать ее к себе, погладить по темным волосам. Желание было столь сильным, что он протянул руку и едва дотронулся до ее спины. Она скорее догадалась об этом, нежели почувствовала, но все-таки вздрогнула. «Тебе не холодно?» - голос его прозвучал как-то глухо и хрипло. Проклятый дождь!
Отвернувшись к окну, она снова закрыла глаза. В ушах речитативом звучали его слова «Тебе не холодно?». Боже, как же ей холодно, безумно, невыносимо холодно! Как это она сама не догадалась? Дождь здесь вовсе не при чем, ей просто холодно, так вот в чем дело. Интересно, почему он спросил? Ведь ему уже давно нет дела до того, что она чувствует. Каждый вечер, уходя из дома, она хочет только одного, чтобы он сказал «останься!», но он молчит, он даже не спрашивает, куда она идет. Зачем ему знать, она ведь тоже не спрашивает его ни о чем. Хотя, конечно, они разговаривают, как примерные супруги: он спрашивает ее как дела на работе, она интересуется, что он хочет получить на ужин. Все как у всех. Они даже вместе смотрят телевизор или ходят в гости иногда, не часто – часто нет времени, да и не хочется. Им давно уже ничего не хочется. Она снова открыла глаза. Пейзаж за окном менялся, оставаясь неизменным. Все те же мокрые деревья, редкие домики на горизонте. Кажется, вдалеке показались горы или это просто туман? Зачем он спросил, какая разница, что это может исправить? Наверно, всему виной этот проклятый дождь.
Ему захотелось пить, но остановиться он не решался. Вот уже и горы показались на горизонте. Зачем они решили отправиться в эту ненужную поездку. Он чувствовал, что ей так же не хотелось ехать, как и ему, но они все-таки поехали. Собрались за один вечер, и прямо с утра выехали. Зачем, что это могло изменить? Просто, чтобы не быть вдвоем дома, в невыносимой тишине, в невозможном одиночестве вдвоем. Ну и что это изменило? Они все равно вдвоем, наедине, безумно одиноки. Но так есть хоть какое-то занятие. Он ведет машину – надо быть сосредоточенным. Это позволяет не думать ни о чем кроме дороги. А она? Она по-прежнему спит. С тех пор, как начался этот проклятый дождь, она все-время спит или дремлет или просто лежит с закрытыми глазами или с открытыми – все равно, ее нет рядом. Хотя вот она, стоит протянуть руку и.., нет, бесполезно, между ними сотни километров, нет даже не километров. Чего? Лет? Нет! Между ними их одиночество. Они больше не делят его между собой, между ними два одиночества, как два моря. Им никогда не преодолеть это расстояние. Сил не хватит, слишком мало сил. Если бы еще не этот проклятый дождь!
Она снова открыла глаза. Похоже, это действительно горы. Зачем они здесь, ах да, ей давно хотелось увидеть горы. Когда она была маленькой, отец обещал взять ее с собой, когда она окончит школу, но отец умер раньше. Может быть, если бы он не умер, все было бы по-другому? На похоронах она плакала, а мама молчала, и глаза ее горели сухим блеском, а она не могла понять, как можно не плакать, если тебе больно. А теперь она сама не плачет, не плачет уже давно, она забыла, как это делается. Боль стала такой большой, что высушила все слезы. Остался только дождь – он плачет за нее. «Папа, вот я и увидела горы, я знаю, ты очень переживал, что не выполнил обещания, папа, у меня все хорошо, я увижу горы и море, у меня все хорошо, папа» - она повторила это как молитву несколько раз. Но зачем ей на самом деле эти горы и море? Что в них особенного? Ее отец был альпинистом, он любил горы больше всего на свете, даже больше, чем их с мамой, в горах он и умер, сорвался вниз. Теперь она понимала, почему на похоронах глаза у матери горели сухим огнем. К ее боли примешивалась злость, глухая злость на отца, делая боль утраты еще более невыносимой. Тогда она не понимала этой злобы и долго не могла простить матери сухих глаз на похоронах. Теперь она поняла, она сама стояла на похоронах с сухим блеском в глазах, на похоронах своего сына. Но ей было сложнее, не горы отняли у нее самое дорогое существо, ни люди, ни машины. Он как-то медленно угас без видимой причины, ему не исполнилось и шести месяцев. Она стояла на похоронах и молчала, даже злоба не поддерживала ее слабых сил. А на кого было злиться? На малыша, на врачей, на бога: на всех сразу и ни на кого. Врачи с самого начала твердили в один голос: с таким диагнозом он не проживет и двух месяцев, но он прожил пять месяцев, восемнадцать дней и одиннадцать часов. Значит, он не хотел умирать, хотел остаться с ней, но болезнь не дала ему этого сделать, но ведь не будешь злиться на болезнь! А в бога она не верила, теперь уж точно не верила.
Машина слегка осела на задние колеса и едва слышно вздохнула. Дорога резко рванула вверх – начался горный серпантин. Нестерпимо хотелось курить, но сигареты закончились, новая пачка лежала в бардачке. На такой дороге ему самому их было не достать – слишком опасно. Оставалось только попросить, тем более, что ей всего лишь и нужно было протянуть руку. Он посмотрел в ее сторону краем глаза. Она сидела в той же позе, отвернувшись к окну. Интересно, о чем она все время думает? Сколько можно? Он уже давно потерял всяческое представление о ее мыслях. Раньше она рассказывала обо всем, он был в курсе малейших движений ее души, она даже не пыталась ничего скрывать, а ему в свою очередь было приятно поверять ей свои планы и мечты. Когда это было в последний раз? Нет, не так, было ли это? Их жизнь разделилась на две части: до и после. Вся радость осталась где-то далеко позади. В новой жизни не было ничего кроме дождя и одиночества. Когда это случилось? Он еще раз проверил пачку – она была пуста. Может быть на похоронах? Ему отчетливо помнился весь тот день. Тогда тоже шел дождь. Опять дождь! Она стояла молча без зонта, ее лицо было мокрым, но не от слез, а от дождя, глаза были сухими, только из серых сделались черными – один большой зрачок. Но тогда они еще были вместе. Вместе пришли домой, молча сели на диван и просидели так до самого утра. Утром позвонила ее мать, она что-то долго говорила в трубку, пыталась утешить и отвлечь, но не могла этого сделать, никто не мог. Однажды через несколько месяцев он сказал ей, что время лечит. Она долго молчала, а потом ответила тихо-тихо, едва слышно: мы не переживем. И она действительно не пережила. Его боль со временем ослабла, превратилась в тихую светлую грусть. Он не забыл, но и не помнил, не помнил так как она: постоянно, ежеминутно, боль не давала ей передышки, а вместе с ней и густая, тягучая злоба, так и не нашедшая выхода из ее маленького сердца. Все это он чувствовал, но не мог ей помочь, теперь уже не мог. У каждого из них теперь была своя жизнь, свое одиночество.
Она отвернулась от окна. Они уже давно ехали по серпантину, картина за окном менялась редко. Она посмотрела мимо него в другое окно – там было море. То самое море, которое она так мечтала увидеть с детства, о котором ей так много рассказывал отец. Он любил море почти также как горы. И вот теперь она очутилась в родной стихии отца. Справа горы, слева море. И она одна посредине, совсем одна. В первый раз за всю дорогу она подняла глаза на того, кто сидел рядом. Бог мой, да ведь он совсем седой. Она попыталась вспомнить, какого цвета у него были волосы, и не смогла. Она уже давно не могла вспомнить ничего из той другой жизни – все покрылось пеленой дождя. Почему он так далеко? Да ведь она сама оттолкнула его. Ее горе было так велико, она просто не могла вынести кого-то еще рядом с собой. Она сама сказала ему «уходи» в тот вечер. Он ушел не сразу, долго собирался, делал вид, что что-то забыл, он ждал, что она позовет его и заплачет. Он все время ждал, что она заплачет, и мама тоже ждала. Они говорили, что слезы облегчат боль и смоют злобу. Как будто можно было смягчить эту боль! Она не остановила его, она хотела, чтобы он ушел, хотела остаться один на один со своим одиночеством. Он ушел и никогда не вернулся. Тот мужчина, что сидит за рулем – кто это? Он поседел, и глаза его потухли, выцвели, а ведь наверняка когда-то они были ярко голубые, иначе она не влюбилась бы в него с первого взгляда, наверняка ярко голубые, как у их малыша.
Он посмотрел на часы. Скоро стемнеет. В горах темнеет быстро и резко – эту прописную истину он запомнил еще со школьных времен. Перед поступлением в университет они с ребятами собрали рюкзаки и отправились в поход. Родители сначала запрещали, потом пугали, потом просили, но, в конце концов, смирились. Это было веселое путешествие, хотя припомнить подробности сейчас он уже не был в состоянии. Слишком много лет пережил он с тех пор. Но тогда все они были веселы, полны энергии, беззаботны – как-то беспощадно молоды и потому счастливы. Но что было самое важное, именно здесь он впервые испытал чувство беспредельного одиночества, когда стоял на самой вершине К*, а внизу расстилалось бесконечное море. Именно в тот миг он осознал, что жизнь, в отличие от этого моря, конечна, и что конец ее не столь уж отдален, и то, что все это не имеет значения в сравнении с той красотой, что открылась ему с вершины. Он знал, что когда-нибудь он обязательно вернется сюда, вернется, чтобы вновь ощутить всю красоту и беспредельность мира. Он мечтал вернуться сюда с сыном, открыть ему вечную тайну жизни, но не успел, как не успел когда-то ее отец. И вот теперь именно ему предстоит показать ей горы. Он скосил глаза, теперь она сидела прямо и смотрела в лобовое стекло, но взгляд ее был все также неподвижен. Он почувствовал, как машину слегка поводит, проклятый дождь, он когда-нибудь кончится?
Она неотрывно смотрела в окно, мысли ее блуждали где-то далеко. Наконец ей показалось, что чем выше они поднимаются, тем легче становится дышать, словно дождь здесь начался совсем недавно, и воздух еще не успел пропитаться тяжелой сыростью насквозь. Она открыла окно, действительно, внутрь ворвался свежий запах умытой зелени, тихий и какой-то звонкий, какой бывает только в горах. Они забрались уже достаточно высоко. Дорога теперь была совсем узкой и не слишком хорошей. Горячий мотор уже не шуршал, а глухо устало ворчал, требуя передышки. Ей вспомнилось, как изменилось лицо матери, когда она услышала, что они едут в горы. Почему в глазах ее снова мелькнул тот сухой блеск, почему? Мама, неужели… Внезапно ей в голову пришла простая мысль. Она улыбнулась. Они не случайно оказались здесь, так и должно было быть, теперь она ясно представляла, зачем они приехали. Как же она не догадалась раньше! Скорей бы добраться до вершины! Впервые за долгое время ей страстно захотелось чего-то, скорей, скорей выйти из машины. Она открыла бардачок, достала пачку сигарет и протянула ему.
Он заметил, как она открыла окно, и жадно втянул в себя тонкий чистый воздух. Похоже, они правильно сделали, что приехали сюда. Краем глаза он наблюдал за соседним креслом, сам не зная почему, он словно чего-то ждал. Что это, он вздрогнул, сердце застучало быстро-быстро, она улыбнулась или, может быть, ему показалось? Нет, она улыбнулась. Он постарался собраться с мыслями и сосредоточить все внимание на дороге, которая становилось все опаснее. Когда она протянула ему пачку сигарет, он уже был абсолютно спокоен. Курить уже совсем не хотелось, но он сказал «раскури». Она щелкнула зажигалкой и, не затягиваясь, закурила. Он взял из ее рук сигарету и понял, понял, что так и должно быть. Его охватило нетерпение, скорей бы очутиться на вершине! С риском для жизни он надавил на педаль газа, машина ухнула и понеслась быстрее, ловко входя в очередной поворот. Осталось совсем немного, может быть и дождь, наконец, закончится?
Ее взгляд больше не блуждал без цели, она смотрела вперед, смотрела с нетерпением, жадно, мысленно подталкивая машину в гору на тяжелых поворотах. Странно, она больше не ощущала дождь, как раньше, всем телом. Сырость проходила мимо нее, не касаясь, да и воздух становился все менее сырым. Внезапно мотор заглох. Неужели они приехали? Ей безумно хотелось выскочить из машины и бежать, бежать без оглядки куда-нибудь, но она продолжала сидеть. Усталость тяжестью навалилась на нее, вдавив глубоко в сиденье, она была не в состоянии пошевелиться, но спать больше не хотелось.
Он резко повернул руль вправо, машина вздохнула и заглохла. Приехали! Скоро начнет темнеть, надо торопиться. Он поставил машину на ручник и вынул ключи из замка зажигания, замер, прислушиваясь к удивительной ясной тишине, которая бывает только в горах. Тишина притягивала к себе, как магнит. Он вышел из машины, постоял, напряженно вслушиваясь, вдыхая тишину, обошел машину, открыл дверцу и протянул руку.
Несколько секунд она не могла понять, что случилось, на соседнем кресле его не было, с трудом повернув голову, она увидела его рядом с машиной, он стоял неподвижно, прислонившись к ней спиной. Неожиданно для самой себя она ощутила холод под самым сердцем, это был знак страха, страха, что он сейчас уйдет, так и, оставив сидеть ее в этой машине, уйдет, как уходил каждый день вот уже много месяцев подряд. Странно, но сейчас ей действительно хотелось, чтобы он остался, хотелось впервые с того страшного вечера, когда он ждал, что она заплачет, заплачет, чтобы разделить с ним боль. И вот теперь ей, наконец, захотелось разделить с ним эту боль, больше она была не в состоянии жить одна со своим грузом, со своей нерастраченной злобой. И когда он, обойдя машину, открыл дверцу и протянул ей руку, она с благодарностью оперлась на нее, оперлась всей тяжестью своего тела, впервые с тех пор.
Он ощущал тепло ее маленькой руки, ощущал словно в первый раз, он и забыл какая гладкая у нее кожа, словно тончайшая замша. Только бы она не отняла руки, не выдернула, не отстранилась от него! Они медленно шли наверх по все более сужающейся дорожке, скоро от нее не останется и следа и им придется пробираться сквозь траву и кусты, цепляться за шаткие камни и скользкие от дождя коряги. От дождя? Этого не может быть! Дождь кончился! Он и не заметили, когда это произошло, но дождь действительно больше не шел. Он поднял голову: небо над ними было высоким и чистым, значит, дождь закончился давно, как же это он не заметил! А она? Он обернулся и замер – он увидел девочку, которую встретил много лет назад, в синем пальто под синим зонтом с желтыми цветами, или наоборот, отчего глаза ее казались еще более серыми – она улыбалась! Он тоже улыбнулся. Дождь кончился!
Она подняла глаза – небо было высоким и чистым, сквозь кроны деревьев просвечивало вечернее солнце. Этого не может быть! Она заметила, что улыбается, улыбается сама по себе, не зависимо от своей собственной воли, и может быть уже давно. «Солнце!» – голос показался ей совсем чужим, она так давно молчала, что забыла звучание собственного голоса. Он не ответил, только улыбнулся. Она почувствовала подступающую к горлу дурноту. Надо торопиться. Подъем становился все более крутым, то и дело тропинка исчезала вовсе и они пробирались на ощупь, хватаясь за траву, чтобы не скатиться вниз с мокрого склона. Несколько раз она упала, больно ударяясь о камни, разодрав себе правый локоть и вывихнув запястье. Но ни ушибленные места, ни физическая усталость совершенно не тревожили ее, наоборот, ей доставляло удовольствие чувствовать каждую мышцу своего тела, удовольствие быть живой, удовольствие испытывать боль, физическую боль. Сладковатый чесночный запах черемши щекотал ноздри, к нему примешивался запах сырой земли и еще какой-то новый, совершенно невероятный аромат. Осталось совсем чуть-чуть, откуда она это знала? Просто чувствовала, может быть, из-за запаха?
Надо успеть добраться до вершины пока не зашло солнце, иначе они заблудятся. Как хорошо, что кончился дождь. Они преодолели последний уступ, вылезли на плоскую вершину и замерли. Скала, на вершину которой они забрались, нависая над дорогой, вдавалась прямо в море. Он взял ее за руку, рука была горячей, запястье распухло, а кожа на ладони жесткой от запекшейся крови. «Больно?»
Нет. Она не замечала распухшей руки, странное чувство окутало ее с головы до ног, она сделала несколько шагов к краю скалы. Где-то далеко, так далеко, что было больно глазам, небо впадало в море. Папа, теперь я все понимаю! Если бы мама увидела это, она обязательно простила бы, она поняла, обязательно поняла. Горы и море, море и горы и беспечное синие небо над головой, бесконечное, беспредельное, настоящее. И никакого дождя! Здесь переставало существовать прошлое и будущее, оставалась только вечность, покой и тишина, звонкая, легкая тишина. Даже звук набегавшей волны, там внизу, у подножья, не нарушал этого хрупкого покоя.
Заходящее солнце, опускаясь все ниже, окрасило море в золото и багрянец, лазурь неба сгустилась, превратившись в ультрамарин. Ее рука уже не дрожала, а крепко сжимала его руку. Теперь он точно знал, зачем они приехали сюда, он знал, она никогда больше не будет стоять под дождем, никогда больше она не будет одна, никогда больше он не оставит ее, они всегда будут вместе. Он посмотрел на нее, она улыбалась, ее лицо было мокрым, но не от дождя, она плакала, и лицо ее было мокрым от слез.
Больше никогда она не будет одна, больше никогда в ее жизни не будет дождя, теперь уже точно. Слезы катились сами по себе, она не чувствовала их, только покой, покой и тишина. Вот видишь, мама, я плачу. Ты боялась, что я больше никогда не смогу плакать, но я плачу. Надеюсь, ты сумеешь простить отца, мама, он не мог жить иначе, теперь я это точно знаю! Надеюсь, ты сможешь простить меня, мама, простить нас…
Вместе они дошли до самого края скалы. Солнце почти скрылось в море, тишина стала пронзительной, невыносимо-пронзительной. Красота вокруг резала глаза, отдавалась эхом в ушах, першила в горле. В один и тот же миг они поняли, что лучше уже не будет. Солнце зашло. Крепко держась за руки, они сделали шаг навстречу новому дню, дню, в котором никогда больше не будет дождя.
 
 СПб, 2004