— Леонид, — представился и подал мне руку сосед по двухместному купе, мужчина лет шестидесяти пяти, высокий, худощавый, коротко подстриженный, со следами пережитого на лице. Попутчик оказался человеком интересным, начитанным, и обсудили мы с ним в течение дня самые разнообразные темы — от действий правительства до поэзии Бродского.
Вечером, когда за окном вагона стемнело и лишь изредка мелькали огоньки маленьких станций, Леонид обратился ко мне:
— Давно уже хочу спросить: как вы относитесь к религии?
Я ответил, что был крещен в детстве по православному обычаю, однако церковные обряды не соблюдаю и православие считаю лишь нашей традицией. Но это ничуть не мешает мне быть убежденным, что сотворение мира без божественного начала — Мирового разума — не обошлось.
— Вот-вот, — оживился Леонид, — и я так же думаю. А хотите узнать, как я пришел к этому пониманию? Рассказать?
— Расскажите.
— В те годы я работал на оборонном предприятии, — начал Леонид, — выпускали ракетные комплексы. Мне приходилось часто бывать в экспедициях и принимать участие в учебных стрельбах, они проводились обычно в наших степях.
Как хороша степь, особенно весной! Зеленые холмы, буйство тюльпанов, необъятная ширь и этот ни с чем не сравнимый степной воздух, который хочется вдыхать и вдыхать полной грудью. Простите за лирику, я, кажется, увлекся.
Так вот, и в тот раз я был командирован в воинскую часть как представитель предприятия-изготовителя. Пуски ракет предстояло сделать с двух позиций: вспомогательной и основной. Прибыли на место, развернули комплексы, все тщательно проверили, ждали команду. В мою задачу входило отследить пуск, составить отчет и представить его командировавшему предприятию.
Определился с ветром, выбрал с подветренной стороны на почтительном расстоянии место для наблюдения, жду. Команда «Пуск!», ракета ушла, а через некоторое время по громкоговорящей связи сообщили, что стрельбы прошли успешно, цели поражены, и было приказано сниматься и переезжать на основную позицию.
Быстро свернули комплексы, и это надо видеть, как полк тремя большими колоннами двинулся к новому месту дислокации. Зрелище впечатляющее! Сила, мощь, слаженность! И такая гордость охватила меня за страну, за нашу армию, за то, что и я — участник этих событий. Что-то вновь меня на лирику потянуло, даже разволновался.
Леонид сделал паузу, чтобы успокоиться.
— Прибыли на основную позицию, штатно развернули технику, еще раз все проверили, — продолжил он. — Нагреб кучку камней, чтобы заметить место наблюдения, пошел, в ожидании команды, побродить поблизости. А местность такая, как будто это дно доисторического моря: вокруг окаменевшие раковины моллюсков. Хожу, собираю, думаю — детям привезу в подарок.
Поравнялся со штабной машиной. Слышу, знакомый прапорщик из машины меня спрашивает: «Леонид, чаю хочешь?» А чай, знаете, настоящий индийский, «Два слона», помните такой? Запах за версту! Рядом с машиной столик походный со стульчиком. Ну, подал бы мне кружку с чаем сюда, я за столиком ее и выпил бы. «Нет, — говорит, — лезь сюда!» — «А мне можно?» — «Тебе можно».
Полез... Сколько раз я бывал в таких автомобилях, кажется, все закоулки знаю, а тут вдруг сильно ударился коленом об острую ступеньку, да так, что круги поплыли перед глазами. С трудом спустился вниз, присел на стульчик, сердце зашлось от боли. Прапорщик подал-таки мне кружку с чаем, только я сделал несколько глотков — команда «Минутная готовность!».
Встал, прошел, хромая, с десяток шагов по направлению к замеченному месту, чувствую: не могу идти дальше, нога отказывает. Решил наблюдать пуск там, где остановился: будь, что будет!
И вот команда «Пуск!». Ракета взмыла вверх и... взорвалась. Так бывает — техника. Я невольно пригнулся при взрыве, а когда выпрямился и огляделся, то опешил: основная масса осколков металла и пороховая гарь густо накрыли площадку, отмеченную кучкой камней. Не ушиби я колено, окажись там при пуске — верная смерть! Какая-то высшая сила, наверное, мой ангел-хранитель, сделали все так, чтобы я в этот раз уцелел. И вот тогда я — человек, воспитанный на истмате и диамате, подумал: «Нет, что-то в мире есть! И это “что-то” — Бог, Мировой разум — определяют нашу судьбу".
Вы, наверное, удивитесь: один, пусть и нерядовой случай, - и такой поворот в сознании. Нет, давно зрело, а случай лишь явился последней каплей.Возможно, я с этой историей похож на эдакого проповедника. Кто-то может упрекнуть в незнании философских течений, теософической литературы. Разобраться во всем этом - жизни не хватит, а жить-то надо. Да,честно говоря, не очень хочется принимать на веру навязываемые неочевидные истины.Вот и создаешь собственное понимание Мироздания, какую-то духовную опору, и становится легче.Думаю, что по такому пути идут сейчас многие люди.
Леонид надолго замолчал. Я, чувствуя, что он не полностью высказался, терпеливо ждал. Наконец, он продолжил:
— После этого случая я много размышлял и стал склоняться к мысли о том, что Земля — это небольшая по космическим меркам лаборатория, в которой Мировой разум ставит свои опыты: биологический, социальный, экологический. И все мы, люди, занесены в ячейки гигантской информационной системы, которая отслеживает нашу жизнь, иногда вносит свои коррективы и уже в течение тысячелетий пополняет базу данных под названием «Человек». Как всякий опыт, он имеет свое начало и конец. Тот, кто стал неинтересен Космосу, вычеркивается, ячейка памяти закрывается. «Человек звучит гордо!» Ну-ну! Хоть загордись, а от судьбы не уйдешь!
В этом месте я не удержался и прервал Леонида:
— Какая жесткая обреченность! И есть ощущение, что вам известен секрет, как сохранить интерес Космоса, как сделать так, чтобы «ячейка памяти» не закрылась?
— Никакого секрета нет. Об этом говорят все религии и общечеловеческая мораль: непрерывное самосовершенствование души и тела. Космосу, надо думать, интересно развитие, динамика, главным образом положительная. Бандиты долго не живут!
— Позвольте, — вновь вмешался я, — но есть примеры раннего ухода из жизни совершенно гениальных людей: Моцарт, Пушкин, Лермонтов! Как это объяснить с помощью вашей теории?
— Так и объяснить: состоялся эксперимент на гениальность. Гении в своем творчестве достигли вершин. Далее не интересно. Эксперимент закончился. На жизненном пути этих гениальных людей совсем не случайно появились болезнь, Дантес, Мартынов.
— Простите, возможно, у вас есть объяснение: почему к вам была милостива судьба в тот день на полигоне?
— Вот и добрались до самого главного! Я мучительно думал: почему? И, наконец, понял, когда за полтора года схоронил всю свою семью: первой умерла мать, затем сын, две сестры и жена Галина. Смерть супруги была для меня невыносимо тяжелой. В течение сорока дней я пил каждый день. Приходил с работы в пустую квартиру, на меня наваливались воспоминания, кругом вещи, которые еще не утратили ее родной запах, выпивал стакан водки и падал спать. Утром вставал, шел на работу, и так до сорокового дня. Постепенно боль чуть-чуть поутихла, и я взял себя в руки.
Вот и получается, что меня пощадила судьба, чтобы подвергнуть новому чудовищному испытанию. А выдержу ли я? Как видите, не пал, выдержал.
Леонид вновь замолчал, разбередив душу. Мы сидели молча в полутемном купе, только постукивали колеса, да серебрилась зимняя ночь за окном вагона. Наконец он продолжил:
— А потом в жизни появился какой-то просвет. На вечере, посвященном сорокалетию окончания института, встретил одну свою сокурсницу с похожей судьбой. Мы, одинокие, потянулись друг к другу, сошлись, хотя не было дня, чтобы не вспомнил мою покойную Галочку. Живем в разных городах, каждого из нас держат свои корни: внуки, могилы близких, но я считаю ее своей женой. Бывает, поживу у нее месяц-два, потом она ко мне приедет, и все же так легче: знаешь, что в мире есть человек, который думает о тебе, которому ты нужен. Сейчас еду в Москву по делам, скоро будет большая станция, жена там живет, она подойдет к поезду.
И был вокзал, и пришла к Леониду в вагон миловидная женщина, принесла еще теплый пирог и ватрушки. Я вышел в коридор, чтобы дать им поговорить без помех, и плотно закрыл дверь купе. А за ней раздавались радостные, возбужденные голоса. Жизнь продолжалась.
Март 2006 г.