“Средь звонкого птичьего гомона,
То там я услышу, то тут,
Мелодию нашего города,
Которую клавиши ждут”
(Из песни на стихи Б. Свойского)
“Я постоянно занят поиском
двух нот, которые
влюблены друг в друга”
В. А. Моцарт
Легкая походка, горделивая осанка вечного юноши-интеллигента, всегда немного отстраненный вид, внимательный и добрый взгляд из-под стекол очков, лучезарная, почти детская улыб-ка. Это Марк Григорьевич Левянт, - композитор и исполнитель своих песен, человек, на протяжении 30 лет создававший музыкальное лицо Самарского академического театра драмы. Он – автор музыки более, чем к 100 спектаклям этого еще сравнитель-но недавно одного из лучших театров нашей страны, и лучшие спектакли театра Монастырского, как его называли все эти 30 лет, невозможно представить без песен и музыки Левянта – эмоциональной, мелодичной, запоминающейся и всегда уместной. Вот уже 14 лет, как мы лично знакомы с Марком, но я люблю и интересуюсь его му-зыкальным творчеством давно, начиная с середины 70-х годов прошлого века, когда всех нас, любителей театра, просто ошеломил яркий, динамичный, зрелищный, остро-умный и трогательный мюзикл «Левша» с его музыкой, многие мелодии из которого мы хранили в памяти и напевали не один год. Его песни, огромную песенную биб-лиотеку, его диски и кассеты, его самую разную музыку узнают и поют в часы до-суга, в минуты грусти и радости, нежности и слёз. И нередко сейчас вечерами я сам играю на пианино его искрометный «Париж» из самого популярного спектакля «Крошка», проникнутую любовью к Самаре песню «В старой части города» или разрывающий сердце «Романс» из спектакля «Яма». И вот в этот раз мы встреча-емся с ним с не совсем обычной целью: сделать статью о нем для нашего журнала. Мы расположились на лавочке в уютном сквере на Самарской площади, и Марк об-стоятельно отвечает на мои полу-журналистские, полу-дружеские вопросы. Отвечает пространно, немного заикаясь и растягивая слова, говоря своим мягким и мелодич-ным голосом.
Б.Р. Марк, твой приход в музыку не случаен? Может быть, он обусловлен ка-кими-то семейными традициями?
М.Л. Отчасти семейными традициями. Хотя ни мама, ни папа не были профессио-нальными музыкантами, в нашей семье все очень любили музыку. Папа играл на трубе в джаз-оркестре института, где он учился, а мама прекрасно пела и могла сделать блестя-щую карьеру оперной певицы. Но поколение моих родителей пережило войну, поэтому не все что хотелось, о чем мечталось, могло свершиться. Война помешала этому, хотя мама пела всю жизнь, выступала и была принята в бакинскую консерваторию классиком азербайджанской музыки Узеиром Гаджибековым, ректором консерватории, но вот так как-то счастье не улыбнулось в этом плане. Поэтому именно мама попыталась сделать все, чтобы то, что не получилось у неё, видя, что у меня есть музыкальные способности, она всячески поддерживала во мне и направляла, помогала, и в том что жизнь у меня состоялась, я обязан ей конечно в огромной степени.
Б.Р. Понятно, а вот скажи было какое-то событие стечение обстоятельств, ко-торое определило твой жизненный выбор? Как ты вошел в музыку?
М.Л. Я рано начал петь и в 6 лет уже выступал в Доме офицеров в г. Кировабаде в Азербайджане. Помню как однажды я, маленький мальчик, вышел с каким-то огромным мишкой, который был, наверное, больше меня и пел колыбельную Дунаевского. Родился в Грузии, в Гори, на родине Сталина. Отец мой был офицер, 25 лет отслужил в Закавказ-ском военном округе, в школу я пошел в Азербайджане, и там же начал учиться в музы-кальной школе. В нашей семье культивировалась любовь к музыке, искусству. Мама хо-рошо играла на фортепиано, дома устраивались муз. вечера, концерты, где выступала мама и мы с моим братом Зиновием. С ним придумали домашний кукольный театр, и сами рисовали, делали кукол, декорации. В общем, несмотря на то, что мы не жили в Мо-скве или в Ленинграде, а, как говорят военные, в “дырах”, ну что там, - маленькие воен-ные городки, вокруг нас родители создавали художественную среду.
Б.Р. Марк, я думаю, ты согласен со мной, что Моцарт не стал бы гениаль-ным композитором без настойчивости и требовательности своего отца. А как твой отец относился к твоим музыкальным пристрастиям?
М.Л. Ну, прежде всего, я чувствовал, что отец меня очень любит, и он видел во мне, так же, как и мама, те музыкальные способности, которые проявились, и то, что я пою, сочиняю песни, играю на фортепьяно, было как-то естественно. В силу своей занятости отец не имел возможности следить за количеством часов, проведен-ных мной за инструментом, но он всячески старался поддержать меня, относился к моим творческим порывам с пониманием и уважением, например, в студенческие го-ды он переписывал мои первые клавиры. Но, к сожалению, ему не довелось увидеть, как сложится моя жизнь и творческая судьба. Он только успел ощутить радость моего первого успеха: моя песня “Любимая” вошла в спектакль Куйбышевского дра-матического театра «Валентин и Валентина». И тогда произошел страшный момент в моей жизни. Отец умер у меня на глазах как раз в тот момент, когда я ему расска-зывал о премьере и первой рецензии на спектакль. Отказало сердце, это был 3-ий инфаркт, а было ему всего 53 года.
Б.Р. А твои ближайшие родственники тоже были творческие люди?
М.Л. Один мой дядя был художник, - Борис Левянт, который погиб на войне. Были писатели по линии Левянтов, а дядя мой Лев Савельев по линии мамы – драматург, еще он писал еще и для Райкина, для цирка, вот знаменитый «Солнечный зайчик» клоуна Олега Попова, это его миниатюра, с которой Попов до сих пор выступает. Я очень лю-бил этого моего дядю, мне было дорого общение с ним, с этим удивительно талант-ливым художником и человеком. Мне было с ним удивительно интересно и больше у меня таких друзей и таких человеческих отношений ни с кем не было. Все годы мы дружили и сохраняли привязанность друг к другу. В Москве я всегда останав-ливался у него, он водил меня в Дом литераторов, знакомил там с выдающимися писателями и поэтами… Он даже был свидетелем у меня на свадьбе, несмотря на свой достаточно солидный возраст - тогда ему было уже 70 лет!
Б.Р. То есть получается, ты - из творческой семьи. Но я имел в виду другое. После окончания школы были ли у тебя какие-то сомнения в выборе жизненного пути, куда пойти, какой вуз выбрать.
М.Л. Ты знаешь, были. Несмотря на то, что с 12 лет я начал сочинять песни и вы-ступал на конкурсах, на концертах, пел, меня называли Робертино, в честь Робертино Ло-ретти и даже были девочки, первые поклонницы, которые поджидали меня у подъез-да, еще я очень любил рисовать, причем не с натуры, а все фантазировал, какие-то свое-образные рисунки, так сказать, художественные фантазии. Думал даже пойти в полигра-фический, оформлять книги.
Б.Р. То есть стать художником-оформителем?
М.Л. Да, ну а получилось так, что я стал музыкально оформлять драматические спектакли.
Б.Р. Скажи, уроки каких педагогов в Горьковской (Нижегородской) консер-ватории, которую ты закончил, оказались для тебя наиболее ценными?
М.Л. Во-первых, нужно сказать, что в год моего поступления в консерваторию было всего 2 места на композиторское отделение и конкурс, естественно, был очень большой. Меня и еще одну девушку взял в свой класс ректор консерватории, народ-ный артист России, профессор, председатель Верхне-Волжской организации Союза ком-позиторов России, известный наш советский композитор Аркадий Александрович Несте-ров. И то, что он меня выбрал, и те 5 лет занятий, конечно, очень способствовали моему формированию как композитора, потому что Нестеров создал свою композиторскую школу, продолжая традиции московской консерватории. Кроме того, он и сам был очень талантливым и уважаемым композитором. Мне он разрешил учиться на дневном отделении, сохраняя возможность продолжать работу в Куйбышевском драмтеатре
Б.Р. А были ли у тебя какие-то значительные сочинения во время учебы в консерватории?
М.Л. Конечно. Самое крупное моё сочинение – симфония была написана как ди-пломная работа. Исполнялась она впервые Горьковским симфоническим оркестром
Б.Р. Были ли у тебя в процессе учебы в консерватории любовные увлечения, вдохновлявшие тебя на творчество?
М.Л. Ну я могу сказать, что чувство влюбленности – оно должно как бы присут-ствовать. Нет, я не имею в виду какое-то конкретное любовное увлечение. Были у ме-ня добрые отношения с девушками, и одна моя сокурсница даже ра-зошлась с мужем вроде бы из-за меня.
Б.Р. Ну ты, как честный человек, после этого должен был жениться на ней!
М.Л. Нет, я уже был женат.
Б.Р. Да, не повезло ей.
М.Л. Да, уж (улыбается). А вот чувство влюбленности - и в человека, и в музы-кальное произведение другого автора, и в картину, и в природу – оно должно быть. Ну, вот эта подпитка самая важная, она просто необходима. И вспомни Александра Блока, который был еще точнее и категоричнее: «Только влюбленный имеет право на зва-ние человека».
Б.Р. Марк, а интересно, как ты познакомился со своей женой?
М.Л. Это забавная история. Несмотря на то, что мы с ней проучились уже полгода в одной группе, где было всего 10 человек, внимание мое она привлекла случайно, когда я зашел как-то вечером в магазин «Утес» на углу Куйбышевской и Ленинградской и в очереди увидел свою сокурсницу Олю, очень красивую девушку, с которой оказывается сидел целый семестр за одним столом. Она тогда разрешила мне встать перед собой, мы начали общаться и вот, как видишь, общаемся уже 33 года.
Б.Р. Вобщем, случай из рубрики “Только у нас”: они познакомились в очереди за колбасой и жили долго и счастливо. Но вернемся к музыке.
Марк, скажи, можешь ли ты описать те чувства, которые испытываешь, на-чиная работу над новым произведением?
М.Л. Я всегда волнуюсь, когда приступаю к новой работе. Будь это песня или музыка к спектаклю, потому что в театре особенно – надо почувствовать тональность, настроение будущего спектакля, попасть в замысел режиссера, усилить, вы-делить какие-то акценты. Для меня всегда было интересно работать в театре, потому что я встречался с хорошей драматургией, с интересными людьми, с интересными режиссера-ми, я уверен, что все это вместе очень помогало в работе. Часто я оставался в театре допоздна и сочинял музыка прямо там.
Б.Р. Раз мы заговорили о театре, я перейду к твоему основному занятию.
Я хорошо помню твою замечательную музыку, песни к лучшим спектаклям нашего театра, которые я лично видел в 70-80 годах прошлого века. Это «Левша», «Любовь, джаз и черт», «Старомодная комедия», «А дальше – тишина…», «Золотая карета», «Ревизор». Каждый наш поход в театр тогда был праздником и нередко слезы выступали у нас на глазах, когда твоя музыка подчеркивала трагизм или радость, или усиливала, укрупняла наше восприятие отдельных мизансцен, по-ступков персонажей. До сих пор я помню застывшие в недоуменно-трагическом выражении глаза В. А. Ершовой на фоне звуков твоего трогательного вальса в спектакле «А дальше – тишина…». С каждого из этих разных, но всегда органич-ных и гармоничных спектаклей мы уходили обновленные, помолодевшие душой. Как тонко заметил французский искусствовед Ж. Жанен: «Театр возвращает лю-дям человеческую нежность». Эти спектакли учили нас различать прекрасное и безобразное, любить и восхищаться, смеяться и плакать, сопереживая. В спектак-лях Петра Львовича Монастырского была какая-то удивительная, свойственная только его постановкам гармония, красота отдельных мизансцен.
Я думаю, что его театральная эстетика была близка тебе и общение с ним много дало тебе – в творческом и человеческом плане
М.Л. Я думаю, что это было обоюдно интересно и мне, как музыканту, работать в театре, и театру иметь музыканта, тем более что театр в те годы был замечательный, один из лучших в стране, и то, что Петр Львович сразу доверил мне очень много интересной, творческой работы. В 24 года я написал одну из своих первых крупных работ для театра - мюзикл «Левша». Помню, что музыку к нему писал летом, а осенью была читка пьесы Б. Рацера и В. Константинова, написанная по повести Н. Лескова. Постави-ли микрофон, рояль в камерном зале и Петр Львович читал, а там, где были музыкальные номера, я пел за всех персонажей. После читки все актеры встали, началась настоящая овация, они сразу пред-ставили, что это будет за спектакль, они услышали этот спектакль. Я спел тогда и куплеты царя, и песню казаков, и песню Левши «Меня ты, Машка, свела с ума», и канкан Мэри.
Началась постановка, все хотели попасть в этот спектакль, потому что актеры понимали, что это будет яркое зрелище, все хотели петь и танцевать. Это было ди-намично, костюмировано, остроумно. Петр Львович вообще с удовольствием ставил комедии.
Тогда мне очень повезло, что в то время в Самару на гастроли приехал ленин-градский мюзик-холл под руководством И. Рахлина, с оркестром которого у меня была договоренность о записи фонограммы к спектаклю.
Это был замечательный джазовый оркестр, в нем работали прекрасные музы-канты, и я счастлив, что записал фонограмму к «Левше» именно с ними.
Б. Р. А что было после «Левши»?
М.Л. Зимой того же 1975 г. вышла «Золотая карета». Там было 2 моих песни – «Горизонт» на стихи М. Светлова, мелодия которой стала музыкальным звонком в нашем театре, и вторая песня –«Песня о черном хлебе». Это был первый спектакль П.Л. Монастырского в Самарском театре драмы, получивший Государственную пре-мию России
Б.Р. Я помню, что твоя музыка к спектаклю была очень высоко оценена московскими критиками.
И после этих двух спектаклей – «Левша» и «Золотая карета» - ты уже утвердился как театральный композитор. А потом пошли другие спектакли…
М.Л. Да, «Старомодная комедия», «Татуированная роза», «Любовь, джаз и черт». Этот последний был музыкально насыщенный спектакль, с зонгами на стихи С. Кир-санова, Евг. Винокурова, Р. Рождественского
Б. Р. Марк, а ты не думаешь выпустить ретроспективные диски с твоими песнями к спектаклям прошлых лет? Я думаю, что они разлетелись бы влет.
М. Л. Вот как раз сейчас я работаю над двойным компакт-диском. Один бу-дет с инструментальной музыкой, а на втором – подборка театральных песен.
Б. Р. Марк, приоткрой завесу своей творческой лаборатории для наших читателей. Что для тебя главное в твоих сочинениях – мелодия, гармония или аранжировка? Как ты работаешь над музыкальным оформлением спектакля?
М.Л. Здесь 2 вопроса, начну со второго. Безусловно, надо почувствовать пьесу, задумку режиссера и найти музыкальный эквивалент тому, что должно быть в спек-такле. Я всегда себя как бы сажаю в зал, становлюсь зрителем, и представляю, что бы я хотел услышать, какие испытать чувства, эмоции. И мне было приятно, что Петр Львович тоже опирался на те мизансцены, где музыка могла бы сказать больше, чем слова.
А вот что говорит по этому поводу сам П. Л. Монастырский: “Мне дове-лось с ним долго сотрудничать и попадать в плен его эмоциональности, лиризма, мелодизма, наблюдать, как тысячи и тысячи слушателей под впечатлением его творений оказывались в таком же, как и я, взволнованном состоянии. Не знаю как ему, а мне, бесспорно, повезло, когда началось, а после долгое годы развивалось наше сотворчество. Моему специфическому режиссерскому почерку многое свойственно выражать сквозь призму музыкальности. Когда мы приступали к работе над спек-таклем, мы, помнится, оговаривали не только природу будущего музыкального произ-ведения, но и обсуждали состав инструментов, возможную оркестровку, солирующие партии”
Б.Р. Марк, а теперь давай вернемся к первому вопросу: все-таки, что важ-нее – мелодия, гармония или аранжировка?
М.Л. Для театра важны все компоненты. Там, где надо – мелодия. Но бывает, что в спектакле должны быть какие-то загадочные звуки, неожиданные гармонии, звуковые эффекты, вплоть до шумового оформления. Был у нас спектакль «Дом на скале», финская пьеса, и, например, мы делали со студентами спектакль «Тартюф», - там было шумовое оформление. Или, допустим, «Господа Головлевы», «Дачники», - в них мы искали какие-то необычные звуковые решения. То есть, не всегда в спектак-ле необходим яркий мелодизм. А, к примеру, в спектаклях «Татуированная роза», «Чайка» и «Ревизор» мы исповедовали другой принцип, – яркая, образная мелодия как способ проникновения в душу, как попытка высветить настроение, состояние главных действующих лиц. А уж если ты сочиняешь песню, безусловно, главное для меня – мелодия, ведь это душа музыки.
И вновь мне хочется дать слово театральному “крестному отцу” Марка - П. Л. Монастырскому: “Оглядываясь в прошлое, вспоминая свое сотрудничество с М. Левянтом, я ностальгически перебираю в памяти такие постановки, как «Кара-мозывы» и «Чайка», «Полет над гнездом кукушки» и «Ревизор» и, прежде всего, «Золотая карета». И я не без волнения и сомнений задумываюсь над вопросом: а состоялись бы они в таком качестве, не будь рядом человека, который был не про-сто автором музыки, но еще и сопостановщиком. В наших непростых беседах он умело подхватывал мои образные иероглифы, а чутким ухом и умелой рукой про-фессионала переводил все это на пять линеек нотной тетради”.
И эта оценка – дорогого стоит! Но, смахнув сладкий флер театральных воспо-минаний, я, как говорится, по долгу службы продолжаю задавать свои почти дежур-ные вопросы Левянту.
Б.Р. Марк, я уверен, что нашим читателям интересны и бытовые подроб-ности твое жизни – твой распорядок дня, твои кулинарные пристрастия, хобби, если есть.
М.Л. Встаю я по-разному, в основном в районе 9 часов. Так как дел очень много, то я всегда записываю накануне вечером, что мне нужно сделать на следую-щий день.
Б.Р. А в какое время ты сочиняешь?
М.Л. Да по-разному. Это может быть и утром, и вечером, днем или ночью. У меня в начале процесс идет в голове. Я могу идти по улице, могу стоять на берегу Волги, или заниматься бытовыми делам и продумывать, как это должно звучать. То есть, само зерно будущего произведения я стараюсь выстроить в себе. А дальше – работа за инструментом. Рояль помогает мне обрести это звучание. Импульс, идея, настроение – рождаются внутри, а на фортепиано эта музыкальная идея обретает плоть. А потом уже все воплощается в оркестре, исполнителях и в студии, где она записывается уже в аранжировке. Вообще в работе я – перфекционист, меня даже ру-гали, что я все делаю слишком обязательно, слишком ответственно. Для меня всегда примером были мои родители, они были по жизни максималисты и все делали очень тщательно, до мелочей. И когда я записываю музыку, я довожу музыкантов до изнеможения, стараясь так отработать материал, чтобы был максимальный результат и часто на записях музыканты говорят мне: «Марк, лучше не будет!», чтобы я уже успокоился. А я говорю: «Нет, будет!», и мы начинаем опять репетировать и записы-вать. Поэтому сегодня, слушая свою музыку, отбирая записи для своего компакт-диска, я ответственно заявляю: мне не стыдно за свою работу
Б.Р. А твои кулинарные пристрастия, хобби?
М.Л. Я люблю готовить, особенно когда позволяет время. И вообще все люб-лю делать своими руками. Когда надо, могу приготовить очень быстро. И, как моя мама, подхожу к этому творчески. Она всегда что-то придумывала свое. И когда к нам приходят гости, я всегда подключаюсь к процессу готовки очень активно. Прав-да есть у меня небольшой недостаток, это из-за того, что я люблю все делать по максимуму, моя жена предъявляет мне претензии, что я перенасыщаю любое блюдо всевозможными лишними компонентами, после чего ложку в кастрюле повернуть уже невозможно.
Б.Р. Я помню, как в прошлый мой визит к тебе ты моментально сварга-нил яичницу с колбасой и с кетчупом. Скажи, а вот есть у тебя какие-то лю-бимые блюда, напитки, которые стимулируют тебя в работе.
М.Л. Больше всего меня стимулирует минеральная вода. Я небольшой люби-тель крепких напитков, хотя в компании друзей и близких с удовольствием могу выпить рюмку-другую водки. Очень люблю острую пищу, люблю кавказскую кухню. Я очень люблю, просто обожаю борщи – русский, украинский. Мама моя умела гото-вить замечательный борщ без мяса. Жаркое люблю, гороховое пюре. Из напитков – хорошее красное десертное вино.
Б.Р. А хобби? Что ты делаешь, чтобы отдохнуть от музыки?
М.Л. Я очень люблю прогуляться, побыть наедине с собой, или переключиться на другой вид деятельности. Ну, конечно, люблю читать. А вот к спорту физкультуре – никаких влечений, не мое это.
Б.Р. А кто твои первые слушатели?
М.Л. Естественно, жена и сын.
Б.Р. Марк, расскажи немного о своем сыне. Он, насколько я знаю, не по-шел по стопам отца? И интересно, что ты испытал, став однажды отцом?
М.Л. Волнение. Я был очень счастлив, что у нас появился сын, продолжатель рода Левянтов, и мы назвали его Гришей, в честь моего отца. В прошлом году он защитил кандидатскую диссертацию и стал кандидатом экономических наук. Сейчас ему 26 лет. Он успешно и сам старается всего достичь. Очень любит музыку, человек музыкально одаренный, но делать музыку своей профессией он не стал.
Гриша играет на фортепьяно и гитаре, любит музыку, театр, живопись, архи-тектуру. Но мало любить, если идти в эту профессию, надо целиком отдаваться этому делу, тогда может быть результат. В искусстве быть середнячком, быть на каких-то там ролях и не жить этим, - я бы не хотел, чтобы у моего сына было так.
Профессий в жизни много, в жизни главное – быть счастливым, быть самодос-таточным – в любом деле. Быть хоть дворником, но делать это от души.
Б.Р. Марк, согласись, среди искусств нет равного музыке по силе воздей-ствия на человека. Недавно мне попалось на глаза парадоксальное на первый взгляд высказывание Ст. Виткевича, этого польского Даниила Хармса: “Музыка создает чувства, которых нет в жизни”. Мне кажется, что настоящая музыка создает те чувства, которые д о л ж н ы быть в жизни человека. А вообще здесь действительно есть какая-то тайна, как по - твоему?
При ответе на этот вопрос в голосе Марка, и без того теплом и эмоциональ-ном, выразилось неподдельное волнение, в нем чувствовалась огромная любовь к де-лу своей жизни – великому и удивительному искусству Музыки.
М.Л. Я считаю, что музыка – это какое-то особое измерение жиз-ни, она дана нам свыше, как бы от Бога. Мы без музыки, без эмоциональ-ной наполненности – пустые. Она, музыка, может быть разной. Молодые люди увле-каются рэпом, роком, попсой, металлом – они себя этим насыщают. Люди постарше – слушают классику, джаз, бардовскую песню. Но потребность в музыке у всех такая же, как в самых необходимых вещах – воздухе, природе, воде. Это такое искусство удивительное и совершенное.
Б.Р. Как бы хотелось, чтобы больше людей это понимало. Ты знаешь, я вспоминаю, - вот выходишь с хорошего симфонического концерта, и чувствуешь, что ты - не пустой, что ты наполнен этой музыкой. И еще ощущаешь тогда, что вокруг меня создалось некое защитное поле и я не доступен для зла. Это му-зыка окружила меня защитной оболочкой. Спасибо, музыка!
М.Л. Да, правда, музыка поддерживает тебя, она помогает. Мы слышим какую-то песню, мелодию и плачем. Ну что это такое? Как объяснить эту великую силу?…
И тут я позволю себе дополнить ответ Марка. Однажды, сидя за синте-затором и наигрывая что-то очень нежное и мелодичное, я вдруг подумал, а ведь красивая мелодия – это кратчайший путь к Истине. Вот так, на-верное, и Марк Левянт ищет свои пути к истине – в каждой своей песне, в ка-ждом своем музыкальном сочинении…
А теперь небольшое отступление.
Давайте послушаем, на мой взгляд, очень образную оценку музыки Ле-вянта доктором искусствоведения, членом Союза композиторов РФ, нашей зем-лячкой, живущей ныне в Дюссельдорфе, Еленой Бурлиной, данную ей после концертов Марка в Германии: «Музыка Марка Левянта одарена общительностью, устойчивостью и мудрой уравновешенностью. Отдушина миролюбия. Светлое и му-жественное ощущение жизни. Интеллигентность, мера. Музыка для людей. Потому он сразу покорил немецкий зал».
Но, сидящий рядом со мной и не подозревающий, быть может, об этой высо-кой оценке своего творчества Марк, продолжает делиться своими заветными мыс-лями.
Б.Р. Скажи, какую музыку ты сам любишь слушать?
М.Л. Хорошую. Я люблю разную музыку. И, конечно, классическую музыку и очень люблю современную академическую музыку, и я всегда любил ее.
Мой любимый композитор – Гия Канчели. Это яркий театральный композитор, долгие годы быв музыкальным руководителем Тбилисского драматического театра им. Шота Руставели. Гия Канчели – большой художник, композитор мирового уровня.
Б.Р. А из русских, из российских композиторов?
М.Л. Конечно, Чайковский, Рахманинов, Прокофьев. Но мой любимый компози-тор – Дм. Шостакович. Очень люблю наших замечательных советских композиторов – Дунаевского, Блантера, Соловьева-Седого, Фрадкина, Богословского.
И еще мне хочется вспомнить замечательные военные песни! Это же класси-ка! Я не знаю, у какого народа, в какой стране могли появиться такие песенные ше-девры, как «Синий платочек», «Огонек», «Темная ночь», - ну масса песен и все песни были обращены к сердцу человека и делали нас лучше, добрее, человечнее.
Б.Р. Марк, а есть ли у тебя близкие друзья? Ну, одного я знаю, это – Вяче-слав Волов, ректор Самарского филиала Московского гуманитарного универси-тета, которому твоя игра и пение однажды помогли справиться с тяжелой бо-лезнью. А остались ли у тебя друзья детства, юности?
М.Л. Да, Волов, мы давно знакомы, с молодости, и я очень рад, что при нашей обоюдной занятости, при всей этой каждодневной суете мы как-то чувствуем друг друга и верим друг другу. И его замечательная супруга Наташа – такая добрая и от-зывчивая, она – часть этой дружбы. Конечно, у нас есть и другие друзья, которые вме-сте с нами многие годы идут по жизни.
А вообще я по натуре – одиночка. У меня могут быть добрые отношения с людьми, но, к сожалению, вот так. Когда-то в молодости я больше нуждался в об-щении с друзьями. У меня были очень хорошие отношения с Володей Борисовым, с Петром Львовичем Монастырским, с Сергеем Надеждиным, с Сережей Кашици-ным, актером нашего театра. Он когда-то играл Горацио в «Гамлете».
Б.Р. Марк, скажи, а бывает у тебя хандра, нежелание работать? Состояние, когда не пишется?
М. Л. Да, в последние годы многие обстоятельства могли выбить из седла и самого сильного наездника. Если не пишется, не сочиняется, я стараюсь переключать себя на другую деятельность, не насиловать, не заставлять себя. Вообще-то я привык, что для работы у меня должен быть какой-то импульс, - яркое впечатление, потрясение, заказ…
Б. Р. То есть, сам ты человек ленивый и просто так сочинять не будешь?
М.Л. Нет, я сочиняю и много сочинил без заказа, и много песен у меня сде-лано просто для себя. Но я, как профессиональный композитор, не буду сочинять крупное произведение не зная, когда и где оно будет исполнено, так как эта работа требует огромных сил и затрат времени. Просто «в стол» как-то не хочется. Я тогда переключаюсь на другую деятельность, занимаюсь либо делами Самарского отделе-ния Союза композиторов России или Ассоциации творческих союзов, либо организа-цией фестивалей, концертов и, конечно, своих выступлений. В Самаре меня знают и приглашают на различные праздники, юбилеи, концерты, на какие-то даты. Это фирмы, предприятия, организации города и области.
Б.Р. Кстати, по поводу авторских выступлений. Я знаю, что в последние годы ты активно занимаешься концертной деятельностью, благо природа на-градила тебя не только даром композитора, но и хорошим голосом. Ты высту-пал в Германии, в Америке, недавно ты ездил в Прагу в составе культурной делегации от Ассоциации творческих союзов Самары. Для кого ты там обычно выступаешь?
М.Л. Я выступал в Германии, в Америке – у меня там были серии концертов в разных городах. Меня представляют публике в основном русскоязычной, большинство из них - это наши эмигранты, которые знают русскую и советскую поэзию, интересу-ются нашей культурой, помнят наш театр. А другим просто интересно послушать но-вую музыку, пообщаться с композитором из России.
А как оценивают его концерты с той стороны?
Говорит Елена Бурлина: «Что звучало на концертах в Дюссельдорфе и Кельне? В сущности, это была обычная концертная программа Марка Левянта, ко-торую легко представить себе и в Самаре, и в Москве. Он и там, и здесь выступал как композитор и исполнитель собственных песен; рассказывал о режиссерах, с ко-торыми ему довелось работать, прежде всего, об «эпохе Петра Монастырского» и созданном в Самаре уникальном театре российской провинции. Взволнованность, ко-торую привнесла в драматические спектакли музыка Марка Левянта, его исполни-тельское обаяние - тронули зал. Звучащие на вечере песни, симфонические фрагменты живо воссоздали атмосферу тех спектаклей, в которых он был несомненным соав-тором. Незабываемая «Золотая карета», грандиозная эпопея “Братья Карамазовы”.
Публика с удовольствием погружалась и в «Лунный блюз», очень хорошо по-нимала ностальгию по «Старому городу» и «Старым друзьям». Зал просто подпе-вал «Романсу» М. Левянта. Как сказал потом один из слушателей, в нем «звучит та непостижимая русская душа», о которой так любят гово-рить на Западе.
Невероятно, что без подробного перевода, только с небольшими пояснениями, моментально была принята важная песня все программы «Снова с нуля» (на стихи Б. Свойского). Видимо для разных стран, для разных народов и людей эта ситуация «снова с нуля» - слишком хорошо знакома».
Но с желанных для многих, быть может, берегов Рейна перенесемся в нашу близкую к сердцу Самару.
Б.Р. Марк, а вот такой вопрос, коль мы заговорили о загранице. Наверное, тебе его не раз задавали. Не было у тебя мысли остаться в какой-то стране, пе-реехать в другую страну? Может быть, ты жил бы там в более комфортных, обеспеченных условиях. Ведь что ни говори, у нас труд музыкантов не очень оплачивается, если не работаешь, конечно, с поп-звездами, с «акулами» шоу-бизнеса.
М.Л. Дело в том, что вся моя молодость прошла в советской стране и зара-ботки тогда у всех были скромные и не очень-то отличались друг от друга – инже-нер, музыкант, врач, служащий: 120 р. и немного выше. Но у меня как-то счастливо складывалась творческая карьера, и я всегда говорил, что грех Бога гневить, когда судьба тебе улыбается, когда каждый день идут твои спектакли и не только в Са-марском театре.
Б.Р. А еще где звучит твоя музыка, в каких театрах?
М.Л. Ну, здесь можно очень долго перечислять. Спектакли с моей музыкой уже многие годы идут в Санкт-Петербурге, Архангельске, Астрахани, Хабаровске, Че-лябинске, Пензе, Ульяновске и многих других городах.
Б.Р. То есть, ты хочешь сказать, что у тебя все хорошо складывалось здесь и не было мыслей об отъезде?
М.Л. Я первый раз был в Америке в 1990 г. и был просто потрясен этой страной – уровнем, масштабами, экономическим развитием. Но это надо было бы на-чинать другую жизнь, или родиться в той стране. А я всегда думал – мой-то слуша-тель здесь, мои зрители-то здесь. И писал все свои произведения для театра в пер-вую очередь для нашей публики, и получал от этого радость.
Б. Р. Кстати говоря, в 1990г. была большая волна эмиграции в Израиль. Тебя это не коснулось, не захватило?
М.Л. У меня никогда не было желания уехать в Израиль, я там, к сожалению, даже не был до сих пор.
Какая разница, - Израиль, Германия или Америка, все равно это чужая страна. У меня нет необходимости уехать, зачем? Только потому, что была мода на эмигра-цию? Но сейчас она, я считаю, прошла.
Сегодня ты покупаешь билет и можешь ехать куда угодно. Я, например, про-шлый Новый год встречал в Нью-Йорке, на Манхэттене. Сегодня наша жизнь изме-нилась и нет этих препонов, слава Богу.
Б. Р. Марк, скажи пожалуйста, как ты воспринимаешь критику – из уст обывателя и профессионала?
М.Л. Честно говоря, любому человеку, наверное, критика не нравится. И когда это связано с твоей творческой работой – если какой-то критик не понял и не по-чувствовал, то мне обидно. Хотя я не помню какой-то особой критики моей музыки. Если за критикой стоит негативное отношение ко мне лично, я это тоже прочиты-ваю. Для меня важнее мнение не критиков, а слушателей, реакция зала. И когда ме-ня на улицах встречают незнакомые люди и благодарят, - для меня это высшая на-града. Вот, например, недавно мне рассказали, что песня «В старой части города» на стихи Б. Свойского кого-то вылечила, кому-то по-могла обрести новые силы – это очень трогательно, и я понимаю, что слава Богу, что это есть и это приносит людям какую-то радость.
Б.Р. Марк, как в настоящее время складываются твои творческие взаимо-отношения с другими самарскими театрами?
М.Л. Сегодня у меня очень много своей творческой работы как композитора и помимо Самарского театра драмы. Были спектакли, сделанные за эти годы с теат-ром «Понедельник», с театром «Колесо», когда там работал Г. Дроздов. Мне очень приятно было работать с этими театрами.
Я с удовольствием работал с очень талантливым режиссером Сергеем Пускепа-лисом, учеником Петра Фоменко, особенно в спектакле «Тихий ангел» театра «Поне-дельник», который насыщен песнями на мою музыку.
Б.Р. Марк, в тебе есть что-то, заставляющее меня думать, что ты – человек все очень тонко чувствующий, впечатлительный и ранимый. Как ты реагиру-ешь на хамство, жлобство и безкультурье? Мы все с этим сталкиваемся в Са-маре.
М. Л. Я – очень болезненно. Хамство, грубость, несправедливость не-приемлю. Пытаюсь как могу этому противостоять, вмешиваюсь, не могу пройти мимо, - в силу, наверное, воспитания. Вот несколько лет назад был такой случай. Я тогда сломал ногу и ходил на костылях и как-то на остановке “Не-красовская”, у «Трех вязов» увидел драку двух женщин. Одна такая полная, крупная, постарше, била совсем молодую девушку. Я вмешался, разнял их. Оказалось, что это контролер набросилась на студентку, у которой якобы не было печати в студбилете. Я их отвел в милицию. Так потом был суд, где я был свидетелем, того контролера засудили и уволили с работы. И таких моментов было много, когда я ввязывался в какие-то истории и добивался справедливости, потому что все-таки нельзя проходить мимо.
Б.Р. Скажи, пожалуйста, Марк, оглядываясь на прожитую жизнь, хотел бы ты что-то изменить в ней, если предоставилась бы возможность прожить ее за-ново?
М.Л. Конечно, я, быть может, многое бы изменил. Мы с годами умнеем, мудре-ем, набираемся опыта…
Б.Р. «Если бы юность знала, если бы старость могла»…
М.Л. Да, да. Наверное, каких-то вещей, каких-то ошибок я бы не допускал. В целом я благодарен судьбе, хотя есть претензии, конечно, к самому себе.
Б.Р. У тебя, как и у каждого из нас, наверное, есть мечта. Ты не мог бы поделиться ей с нашими читателями?
М.Л. (улыбаясь): “Есть такое выражение: «Мечтать не вредно». Есть у меня планы, над которыми я работаю и пытаюсь их реализовать. Я не люблю заоблачных мечтаний, должны быть дела и я хочу, чтобы эти дела воплощались. Это связано и с моим творчеством, и с работой в качестве председателя Самарской организации Союза композиторов России, особенно в этом году, когда будет столетие со дня рождения Дм. Дм. Шостаковича. Действительно, очень много работы”.
Я вспоминаю, как в далеком уже 1985 г. в жизни Марка произошло знаме-нательное событие: заведующему музыкальной частью провинциального театра, одному из самых молодых театральных композиторов в стране присваивается высокое почетное звание «Заслуженный деятель искусств РСФСР». Через не-сколько лет, в конце 80-х он был принят в Союз композиторов России. Как раз в то время в Самаре воссоздается своя композиторская организация, которую Марк Левянт возглавил в 1999 г. И во многом благодаря его деятельности на этом посту творческие силы города и области стали собираться вокруг союза. Проводятся концерты, в Союз вступают все новые и новые музыканты – компо-зиторы и музыковеды.
Но продолжим наше интервью,
Б.Р. Марк, дорогой мой трудяга, про одну твою, можно сказать, голу-бую мечту я знаю: ты хотел бы, чтоб в Самаре был Дом Музыки.
М.Л. Это одна из больных тем для всех музыкантов, потому что этот вопрос уже много лет остается открытым.
В будущем году исполняется 65 лет со дня создания самарской организации Союза композиторов, одной из старейших в стране. Когда-то давно облисполком вы-делил ей особняк, но сейчас музыканты города не имеют своего Дома Музыки, по-добного Дому Актера, Дому архитектора, Дому журналиста, Дому кино, и в этом смысле они бездомны, уже много лет. А в этом году сюда приедут выдающиеся му-зыканты со всего мира, потому что в Самаре, наряду с Москвой, Питером и Нижним Новгородом пройдет всемирный фестиваль, посвященный Шостаковичу, и как будет обидно – в городе, где жил и написал свою великую 7-ю симфонию Шостакович, где он создал композиторскую организацию и сегодня, в XXI веке самарские музыканты не имеют своего общего дома.
Б.Р. Ну, может быть, к этому событию вам дадут, наконец, здание?
М.Л. Я очень надеюсь на нашего губернатора, на мэра города, на министра культуры, - на всех тех, от кого это зависит.
Б.Р. Хорошо. Будем надеяться, что они прочитают это твое пожелание в нашем журнале и осуществят мечту самарских музыкантов.
Марк, я знаю, что у тебя и кроме театральной музыки есть много инст-рументальных сочинений – квартеты, прелюдии, романсы, симфония. А вот всем нам, самарским любителям театра, очень бы хотелось, чтобы ты написал еще один мюзикл или водевиль. Ты не собираешься доставить нам эту радость?
При ответе на этот вопрос Марк оживился и глаза его забле-стели.
М.Л. Я бы с удовольствием написал музыку к какому-то яркому спектаклю. Я люблю зрелищные спектакли, и если такая возможность появится, я с радостью возьмусь за работу.
Б.Р. Вот интересно, есть ли у тебя какая-то Муза или друг-вдохновитель? У Чайковского была фон Мекк, у Бальзака – Ганская. Есть ли такой человек в твоей жизни?
М.Л. Я был бы счастлив, если бы у меня появилась фон Мекк – барон ли, ба-ронесса ли (смеется). Потому что я считаю, что композиторам нужна такая поддерж-ка, тогда они могут сосредоточиться на творчестве. Сегодня композитор не может быть человеком свободной профессии, он должен где-то работать, зарабатывать. Пока у нас в стране, и особенно в провинции нет постоянной системы материальной поддержки творческих работников. Чтобы он мог работать спокойно, чтобы он был уверен, что сможет прокормить свою семью, чтобы он понимал, что за произведение, которое сейчас создает, он получит достойное вознаграждение. И вот такой уверен-ности сейчас нет ни у одного композитора, занимающегося академической музыкой. Композиторы, работающие в эстрадном жанре, вкладывают колоссальные деньги для того, чтобы сделать песню. А продвижение – это вообще огромные траты для музы-кантов – и своих денег для этого нет, необходимо искать спонсоров.
Б.Р. Ну и тогда последний вопрос. Что бы ты хотел пожелать нашим чи-тателям, особенно молодым – юношам и девушкам? Самое главное?
М.Л. Я бы пожелал молодым людям, во-первых, стремиться к своей цели, пы-таться ее достичь. Я бы хотел, чтобы люди были как-то терпимее друг к другу, доб-рее друг к другу, человечнее, потому что не надо забывать, что мы все на этой Зем-ле связаны друг с другом, независимо от того, где мы живем, независимо от возраста, профессии, национальности. Все-таки культура определяет уровень развития челове-ка, умение общаться. Я бы сказал, что культура – это состояние неравноду-шия человека. Это творческое, взволнованное резонирование с окру-жающей жизнью, это реакция на красоту мира.
Молодые люди должны это понимать, и даже если они что-то недополучили в своей семье, они должны “брать свои мозги в руки” и себя совершенствовать.
Б.Р. И не стыдиться своих человеческих порывов?
М.Л. Да, да.
Б.Р. Марк, и самый последний вопрос. Скажи, ты считаешь Самару пер-спективным местом для жительства, а самарскую землю – хорошей почвой для творческих и личных достижений?
М.Л. “Если на своем жизненном примере, то, конечно, мне Самара дала очень многое в жизни, хочу надеяться, что и я что-то дал Самаре…”
Как все талантливый люди Марк предельно скромен и немногословен. А ведь оставаясь глубоко театральным композитором, он не переставал быть гражданином, жившим интересами Самары: одним из лучших его музыкальных размышлений, всегда заставлявших нас думать о дружбе и памяти, о высоком, о любви к родному городу, оставалась его песня «В старой части города» на слова замечательного самарского поэта Бориса Свойского.
Но закончим прерванный монолог Марка.
М.Л. “Да, что-то состоялось – отношение людей ко мне, и я очень люблю са-марцев, люблю жителей нашего города. Я понимаю наши минусы, я понимаю недос-татки культуры самарской, - тут очень много есть над чем работать, но вместе с тем мне дорога эта земля, этот город. И я знаю самарцев, понимаю их и работаю для них. Плохие ли, хорошие ли, но они – мои”.
Полтора часа, посвященные беседе с Марком Левянтом, с этим теплым и деликатным человеком, пролетели как одно мгновенье. Да, прав был Генрих Боровик, – жизнь состоит из труда и встреч. И вот эту встречу со скромным, но мужественным и сильным духом Ры-царем Прекрасного образа я запомню надолго.
Вот он встал, торопясь купить что-то из продуктов для встречи гостей. Мы тепло, по-дружески простились с ним, пожав друг другу руки. И вот он уже уходит, унося с собой ощущение гармонии, про-стоты и духовного богатства, интеллигентности и тайны – тайны творческого восприятия мира, таинственной способности с л ы ш а т ь красоту и гармонию этого мира. Удачи тебе и вечной молодости, да-рованной музыкантам Богом! До встречи, Марк!