(быль)
Я подрабатывал сторожем, когда учился в Москве. Даже сделал карьеру - меня повысили до должности бригадира. Мой земляк-сокурсник такой работы чурался. Зато деньги выбивал у родителей исправно. Помню, как он орал в трубку междугороднего телефона, что висел в фойе общежития: вернусь домой всех покалечу, дом сожгу. Ему срочно нужна была тысяча рублей, чтоб джинсы купить. На другом конце провода не могли понять, зачем столько понадобилось. На что последовал довод, приправленный крайне экспрессивной лексикой:
- А ресторанные расходы, вечеринки, девочки по вашему не в счёт?! (и далее мат-перемат по поводу тугодумия родителей).
- Почему он кричит? - спросил меня стоявший в очереди к телефону русский парнишка, который не знал грузинский язык.
- Видимо, плохая связь, - ответил я.
Но был у меня ещё один источник дохода. Я помогал разного рода просителям, жалобщикам составлять заявления. В Москву многие приезжали за правдой. Я печатал тексты на машинке и вдобавок давал консультации. Даже таксу завёл - за письмо в парт или адморганы, в суды - 5 рублей, в отраслевые министерства - 3 рубля. Работа была нудная, но один случай меня сильно позабавил…
Тогда шёл XXVII съезд КПСС. Земляки привели одного ходока с просьбой помочь ему с письмом в адрес съезда. Текст (где-то 15 страниц) был на грузинском, попросили перевести. Он начинался с того, что, подателя сего заявления, Пантико А., обвинили в аморалке, из-за чего исключили из рядов партии. Хочет восстановиться.
А случилось вот что…
Как-то в отсутствие жалобщика в гости к нему нагрянули его кузина со своей подружкой. Звали подружку Ламзира, девица из деревни. Потчевала гостей жена Пантико - Дарико. Случай вроде заурядный, но обернулся драматично. Через некоторое время после визита Ламзира понесла. Родитель девицы устроил ей допрос с пристрастием, но она так и не могла вспомнить откуда всё "это". "Что в деревне говорить будут?!"- сокрушался отец. Сначала подозрение пало на непосредственного начальника Ламзиры. Она вместе с кузиной Пантико работала в городе, в магазине. Предъявили ему претензии, а тот парламентёров переколотил, да ещё вслед из двустволки пальнул.
В один день Ламзиру вдруг осенило. И вот она, уже на 3 месяце беременности, пришла к Пантико. Он в этот момент колол дрова во дворе. Видит Ламзиру - лицо у неё смиренное и многозначительное, живот уже был виден. Хозяин, парень без затей, вдруг сразу осведомился, а не беременна ли гостья. В ответ последовало:
- Именно так! Поэтому я здесь. Я ношу твоего ребёнка...
Пантико от неожиданности топор уронил. Ламзира быстро-быстро затараторила:
- Правильно, тебя не было дома, когда я с твоей кузиной в гости зашла. Дело в том, что я … на твою постель села. После того почувствовала, что в "марьяжном интересе".
Пантико пришёл в себя и даже попытался острить.
- Меня огорчает неразборчивость моей постели! - сказал он, глядя насмешливо на дурнушку Ламзиру, - а ты что, без штанов в гости ходишь к незнакомым людям?
- Право, неприличные вопросы задаёте даме, - был ответ.
Пока Пантико подбирал очередную остроту, тут как стервятники налетели родственники Ламзиры. Кто "с пряником", кто с "кнутом". Отбиться он не сумел. Деньги взял, и стало у него две жены. Новая, т.е. Ламзира, и старая - Дарико. "Новая" обещала уехать в деревню, как ребёнок родится. Дарико тоже решила потерпеть.
- Вернусь в деревню, будто не сошлись характером с мужем. Соседи успокоятся, не будут мучиться в догадках,- говаривала Ламзира незадачливому двоеженцу, - не всем ведь объяснишь, что от твоей кровати забеременела.
Мальчик родился. "Вырученные" деньги пошли на ремонт крыши. Но Ламзира уходить не собиралась. Во время очередного скандала она попрекнула хозяев, дескать, крышу починили, теперь не нужна стала. Кстати, у жалобщика детей своих не было. В связи с этим уже во время последующей ссоры Ламзира заявила:
- Дарико неродящая. Всё хозяйство моему сыну достанется.
Хозяйство было немалое - машина "Волга", двухэтажный дом с двором. Когда Пантико выпроваживал пинками Ламзиру, та громко кричала, чтоб соседи слышали:
- Руки на себя наложу! Мой сын осиротеет! Жалобу в райком напишу!
Соседи всё слышали и потирали руки. Предвкушали события.
Ламзира исполнила свою угрозу - написала в райком письмо, что совратил её Пантико. Кстати, кровать не упомянула. Кончать с собой, конечно, не стала.
Дело рассматривали на парткомиссии. Сидел бедолага в приёмной, а с ним ещё проштрафившиеся секретари райкомов. Дрожат, бледные. Вызывали поодиночке в кабинет. Не одного потом из того страшного кабинета на носилках вынесли. Пришла очередь Пантико, там его встретили довольно весело.
- Я тоже подумал, как Ламзира, не буду на кровать указывать, но комиссия копать начала и раскопала это обстаятельство, - поделился он со мной.
- Дурак ты, а не прелюбодей, - бросил ему один строгого вида мужчина, - таким не место в партии.
- И вот я здесь, в Москве. Все надежды на Вас! - сказал мне Пантико после того, как я дочитал его заявление. "Письмо к съезду" получилось кратким, но "душевным" - мол, "разлучили с любимой партией!". Конечно, факт с кроватью умолчали.
Когда клиент расплачивался, я спросил его заговорщически, что же было на самом деле. Он помялся немножко и сказал, что чужой грех на себя взял и на этом деньги заработал.
- Но баба наглая оказалась! - заключил он.
Под конец заявитель хвастался, как устроился в колхоз, чтобы "отмолить грех", что на самом деле в колхоз ни разу не наведался. Только справку получил для представления в райком.