И вот, после серии стратегически хитрых планов и планчиков с двойным дном и прочих ухищрений, известных, как они сами наивно думают, лишь женатым не первый год мужчинам, он выкрал у семейной неволи три дня, якобы нудной, принудительной, идущей вразрез с его творческими планами командировки. На самом же деле выкроил он себе три дня рая. Просто всем об этом знать было совсем не обязательно.
Жена собирала его с сердечным сочувствием и пониманием неизбежности. Иногда, в суете сборов, глаза их встречались, и супруги скорбно разводили руками: что ж поделаешь – надо!
Его молодой, свободной кандидатке в любовницы вырваться было гораздо проще – три дня в счёт отпуска оформлялись в момент, после чего оставалось лишь сделать причёску (а можно и не делать, он будет счастлив и без неё) и такси до вокзала в её провинциальном городке.
Она доедет лишь до границы, а там он заберёт её на своей машине и вот они три дня счастья!
Он был значительно старше её и не отличался ни красотой, ни богатством. Впрочем, было какое-то обаяние в его улыбке, голосе, в его не редко удачных шутках, его стихах и рассказах, которые, собственно, и познакомили их в Интернете.
Она была ещё молода, уже успешна и недурна собой. Он сравнивал её с собой в этом возрасте и не мог удержаться от невольной зависти. В этом возрасте он, помнится, мечтал получить папин «горбатый» Запорожец хотя бы на выходные и приносил зарплату размером в две пары хороших туфель или примерно 1/75 государственной цены «Жигулей». Впрочем, по этой цене могло приобретать эту роскошь на колёсах лишь само государство.
Она же подумывала о покупке квартиры и ездила на хороших немецких машинах, зарабатывая своим умом и упорством.
Он пытался представить себе ухажёров, у которых уводил, как говаривал бессмертный Остап Ибрагимович Берта Мария Бендер Бей молодую сию чудо – кобылицу «прямо из стойла» и не мог, как ни напрягал свои извилины, понять, каким же чудесным образом это ему удалось. Что нашла она, чудесная, в нём, обыкновенном?!
По всей логике, что правильной, мужской, что чудовищно нелепой и противоречивой женской, она не должна была им увлечься, но, чёрт побери, это произошло!
Вот уже два долгих года летали, бежали, сбиваясь с ног письма, записочки, фотографии… Он ей e-Mail, она ему- SMS, он ей звонок, она ему – письмо. Как только не связывались друг с другом, и через Skype, и через MSN, разве что голышом в астрал не выскакивали, чтобы встретиться там, в неведомой звёздной субстанции и слиться воедино, склеившись намертво молекулярным клеем.
И вот оно, долгожданное флюидно-гормонально-жидкостное действо было уже столь близко, что он даже начал слегка побаиваться, сдюжит ли? Не подведёт ли его, довольно таки потёртое здоровье? Сработаются ли в успешном творческом дуэте магическая, многообещающая, согласно многочисленным рекламам и отзывам, таблетка и давно сжигающее его желание дорваться до этого молодого, маняще-упругого тела, до необъяснимо, чем заслуженного дара небес…
Автор долго сверлил ни в чём не повинную бумагу последней из трёх многозначительных точек, ибо далее нарастающую лавину страсти следовало направить уже в некое конкретное русло, стойло, лоно или же, наоборот – в прорыв плотины, аварию, инфаркт распузыренного донельзя миокарда, диверсию жены, пограничной службы, террористов или гада – начальника. Короче, пора было принимать решение.
Вдруг, впервые с тех пор, как начал он издеваться над своими литературными героями, макая их в то или иное сюжетное дерьмо, автор ощутил всю величину и тяжесть писательской ответственности за судьбы своих героев. На какую-то долю секунды они представились ему ожившими, аж лоб испариной покрылся.
Третьим своим писательским глазом он видел исход неблагополучным. Лысеющий донжуан ещё вымаливал у него свой кусочек счастья, молодая героиня, любуясь в зеркале своей новой причёской, ещё на что-то глупо надеялась, но решение было принято: хэппи-энда не будет!
Суровое это решение далось автору нелегко. Даже давление поднялось. Это чувствовалось по отяжелевшему, вдруг, затылку, по навалившемуся внезапно ленивому безразличию.
Поддаваться не хотелось. С взлелеянной искусственным образом, а вовсе не природной аккуратностью, а больше из банального опасения потом что-либо не припомнить, автор тут же, под текстом набросал по пунктам и подпунктам списочек возможных напастей. Сильно клонило в сон.
Приняв таблетку, автор подошёл к окну.
Небо многообещающе давило, вся правая сторона выглядела гигантским синяком, горизонт смазался в черноту, там, очевидно, уже шёл дождь или снег, жалкий остаток светлого неба отнюдь не способствовал оптимизму, словом, мерзость, а не погода.
Одно было хорошо – спалось под этакое метеорологическое безобразие в любое время суток просто изумительно.
- На том и порешим – заключил он, прошлёпал в своих старых, но нежно любимых тапочках модели «ни шагу назад» в спальню и тихо нырнул в сон.
Часу, где-то в шестом, проснулся наш автор свежим, отдохнувшим и даже подобревшим. Из кухни призывно тянуло индейкой под грибным соусом и чем-то ещё, милым, знакомым с детства.
- Ах, да, икра из «синеньких», обильно сдобренная чесночком и пахучим базарным маслом. Жена научилась готовить «синие» - так называли на юге баклажаны, просто бесподобно, соединив рецепты своей и его мамы и доведя их до… словом, пальчики оближешь!
Запахнув халат, одеваться полностью ему не хотелось, автор заготовил для жены игривую цитатку про гусика и пусика из настольной книги Ильфа и Петрова и двинулся на поиски своей законной половины.
Супругу свою он нашёл не в кухне, где ожидал, а в кабинете, за чтением его нового, ещё не законченного шедевра.
Из-за жёниного плеча виделся на большом мониторе списочек напастей для героев рассказа, заботливо заготовленный им перед сном:
1.пограничные неприятности
а) паспортный контроль
б) таможенные придирки
2. жильё
а) нет свободных номеров
б) не селят вместе
3. невозможность встречи
а) не дали отпуска ей
б) ему
в) я – у кино, вы – у аптеки
4. неприятности в последний момент
а) его инфаркт, авария, поломка машины
б) её опоздание на поезд, перелом ноги и пр.
5. физиологические напасти
а) импотенция
б) месячные
в) инфаркт на ней
г) отвращение (напр. запах изо рта, запах пота)
6. прочие напасти
Следует заметить, что писание своё он, иначе, как забавой, не считал. Получая за эту забаву кроме удовольствия ещё и деньги, он даже немного стыдился, хотя и гордился тоже, словом, испытывал чувства сложные и противоречивые, однако в сумме, несомненно, положительные.
В то же время ему, как и всякому артисту, непременно требовался зритель. Ведь удачную фразу, сюжетный ход или просто заковыристое словечко, слепленное им порой из двух – трёх других, были, по сути, теми же коленцами танцора, монологами актёра театра или гримасами клоуна.
Все или почти все вещи он читал жене вслух и без её одобрения либо клал на отстой, где они со временем забывались вовсе, либо перекраивал, благодаря пришедшей однажды в голову кардинально новой сюжетной идее.
Написать рассказ или повесть просто так, сходу-слёту, потому лишь, что НАДО что-то писать или это что-то заказано, он не мог.
Идею или, даже, некоторое приятное беспокойство творческой беременности он мог ожидать, порой, месяцами. Но вне этого таинства писать было бессмысленно. Все творения, создаваемые из иных, искусственных, так сказать, побуждений, выбрасывались в мусор, не дожив и до середины повествования, а дотянувшие чудом до конца, слова доброго не стоили, ибо не было в них магической искры Божьей.
Вот такой же необходимой составной частью творения чего-нибудь стоящего, равной почти по весу долгожданной беременности, была одобряюще – мечтательная улыбка жены во время «премьерного» чтения.
- Какой же ты жмот, Милютин! – брезгливо процедила сквозь зубы жена свой приговор. Милютин, так, оказывается, звали нашего автора, опешил. Она продолжала свою неожиданную и потому успешную атаку:
- Что, жалко тебе, если этот, как ты там его обозвал? Ах, да, Мартин! Если этот твой затюканный женой и начальником Мартин поимеет хоть пару деньков молодую, вкусную девочку вместо своей воблы в переднике?! Убудет от неё что ли? Ей же всё равно уже не надо! А людям радость какая! Ну что за характер такой мерзкий, а?
- Помилуй, матушка, это, право так неожиданно! Я просто… да, растерян! Что это с тобой? И почему, скажи на милость, ты на стороне «заговорщиков»? Я бы ещё мог в какой-то мере понять твоё возмущение изменой Мартина, подрывом семейных устоев, так сказать, но…
Жена более не слушала его растерянный лепет, слёзы хлынули у неё из глаз. Она даже успела какой-то периферийной извилиной отметить, что давно уже не плакала так сладко и самозабвенно.
- Ты сухарь, приземлённая жадина и скучный тип! – провозгласила она сквозь слёзы.
Проходя мимо накрытого стола в гостиной, сдёрнула салфетки с дымящихся вкусностей, крикнула:
- Жри, буржуй! - и гордо удалилась в спальню.
Неожиданный бунт жены был неприятен, выбивал из колеи, но, уж, не настолько, чтобы потерять аппетит.
Впрочем, откушав, Милютин нашёл в этой ситуации даже некоторую сюжетную прелесть, обаяние которой решил незамедлительно проверить на друге своём и нередком собутыльнике, Викторе.
- Представляешь, жёнушка-то моя… – заготовил он начало фразы и, не откладывая этот разговор в долгий ящик, снял трубку. Палец его, занесённый над первой цифрой Витиного телефона, завис, ибо он услышал в трубке голос дражайшей своей половины: «…сама удивилась, но могу ещё! Не умерла во мне актриса, хоть давно не при делах. Вишь, даже поплакать в нужный момент – как два пальца… ну, не важно. Такой мой придурок правильный был последнее время, пришлось буквально к столбу придолбаться! Так что, Витёк, я сейчас вдрызг разобиженная отбываю на дачу. Через пару часиков туда и подгребай. Господи, ну вот лопух-то! Просто оторопь берёт…»
Хлопнувшая вскоре входная дверь подтвердила Милютину, что разговор дражайшей половины с другом юности, Виктором, ему не приснился, не послышался, а после этого было звеняще тихо.
Говаривали, что Милютин не то спился, не то умер, только в издательстве по денежным делам появлялась после того последнего рассказа лишь его супруга. Споро, компетентно заключала очередной договор на переиздание и снова исчезала, а сам Милютин – ни-ни.