Хоть прошло немало лет, помню это как сейчас. В первый раз, я его увидел в дрянной тусовке, где собрались три, или четыре группки людей, не связанных между собой, кроме как знакомством с одной Полузнаменитостью. Я пришел туда со своей знакомой, которая имела распространенный среди дам бзик – не выходить на люди без пары. В тот вечер, видимо, не найдя никого из своих единомышленников по отлову знаменитостей, она умолила стать ее сопровождающим. Впрочем, «умолила» здесь не подходит – мучимый бессонницей, я особо не сопротивлялся, и пожалел об этом, только приехав в эту дачу, гордо именуемую «загородным домом». Причин для разочарования было много – алкоголь был представлен только в виде вина, женщины все были восторженно-надрывные(хотя среди нмх попадались и красивые), мужчины педиковатые. И было много комаров. Я наивно полагал, что миссия сопровождающего благополучно исполнена за первые пятнадцать минут, и, оставшись наедине с собой, я подумывал уехать оттуда к чертям собачьим. Но выяснилось, что это невозможно – оказалось, что миссия исполнена лишь наполовину: надо было еще дождаться конца «раута» и увезти эту стерву.
Выбирая между опалой дамы и терпением этой тягомотины, взвешивая каждый из этих вариантов, направился в сторону мангала и увидел, что там стоит сутулая, одинокая фигура. Это был мужчина – лысоватый, в роговых очках, в тонком свитере и в белых штанах типа «комбат». Стоял, и переворачивал стейки, которые аппетитно скворчали на сетке, лежащей поверх большого казана на ножках – такие бывают в американских фильмах. Угли были шикарные – малиновые и без единой дымящей червоточинки. Пласты мяса, томились на них, источая сытный, густой аромат. И очень правильно шипели.
- Стейки должны готовиться без дымящих головешек и без специй, – это мое сугубо субъективное мнение – промолвил мужчина и посмотрел на меня. Видимо, ожидая ответ.
- Наверное, поэтому, я предпочитаю шашлыки, - глупо отпарировал я, просто, из духа противоречия, который рефлекторно пробудился от его менторского тона. - Но эти я обязан попробовать - неуклюже попытался сгладить шероховатость ответа.
- Водку будешь? – Человек уже совсем другим, уютным голосом – принял ответ, и сразу мне понравился. Он, удовлетворившись мощным кивком вместо ответа, нагнулся, извлек из стоящих около ящиков ведерки, початую бутыль хорошей водки. С удовлетворением промолвил - Холодная, на льду держал, - и налил в два серебряных фужера невесть откуда оказавшихся в его руках. «Будем».
- Тоже пишешь? - кивнул в сторону, где гомонила толпа, и вгрызся в помидорину избегшую участи быть нанизанным на шампур.
- Да - сипнул, выхватывая протянутый овощ, - закусив, сказал спокойно, - десять лет как сочувствующий. Ну и в газетах работаю – жить на что-то надо. А ты?
- Я просто родственник. - И назвал большую фамилию, где все сплошь и рядом были писатели и художники, упреждающе продолжил, - Даже не фотографирую. А здесь, - потому что надо было привести одного «подающего надежды».
Выяснив, что сегодня мы «коллеги», окончательно растопили отчужденность, и я с наслаждением отстегнул верхнюю пуговицу рубашки. Он, одобрительно просмотрев эту процедуру, промолвил:
- Я тоже ненавижу. И тугие воротники, и вино, и жеманных человечков. - Положительно, этот человек умел расшифровывать незаданные вопросы. Но это не раздражало. К моменту разъезда мы успели уговорить этот пузырь и поговорить на те незначительные темы, которые объединяют двух дотоле незнакомых людей. Обещались созвониться, хотя прекрасно осознавали, что это просто дань вежливости.
Явив перед своей дамой свою нетрезвую персону, получив порцию ядовитых замечаний, с чувством исполненного долга завалился на сиденье пассажира и, впервые за три дня! безмятежно заснул. С дамой попрощался быстро, без приставаний, чем явно ее раздосадовал, добрался до своего этажа и очень быстро уснул.
Проснулся очень посвежевшим, как будто не из пьянки вернулся. Наверное, поэтому Данилу, так звали моего случайного собеседника, запомнил с чрезвычайно теплыми ассоциациями.
Потом бессонница снова вернулась, дни потекли своей обычной, тягучей чередой.
Вторая встреча произошла почти через два года. Он позвонил мне субботним вечером, когда я раздумывал – прочитать книгу или пойти в бар «Гараж», где условились встретиться небольшой компанией с парой друзей. Идти, к слову сказать, отчаянно не хотелось – ребята хоть были отличные, но встречались мы уж слишком часто. Но и книжка особо не прельщала – она была из той серии, о которой все говорят и цитируют при каждом удобном случае. Поэтому не было сладостного предвкушения, скорее была решительность обреченного. И поэтому, когда Данила позвонил и спросил, не мог бы я сегодня составить ему компанию, я с радостью согласился. Сначала немного насторожило, что малознакомый человек назначил встречу не в кабаке каком-нибудь, а дома. Но, вспомнив его деликатный реприманд насчет «жеманных человечков», улыбнулся своей ребячливой идиосинкразии к секс-меньшинствам. Позвонив Гере по сотовому и предупредив, что меня в «Гараже» не будет, поехал к летнему знакомцу. По пути купил бутылку коньяка (посомневавшись – ведь тогда мы пили водку) и пару сигар.
Он был болен. Причем, серьезно. Это сразу бросалось в глаза – запавшие глаза, испарина на лбу, неуверенная, шаркающая походка. Открыв дверь, впустив, он с улыбкой сказал:
- Это правильно, что водки не купил.
Был в своем репертуаре. Потом мы сидели на диване, пили коньяк и курили сигары. На мой незаданный вопрос он без обиняков ответил:
- Да, серьезно. Потому и позволяю себе табак и алкоголь. Все равно уже амба.
И не было в нем напускной залихватости, трагичности или себяжаления. Говорил просто, пил с удовольствием. Потом, переговорив новости, волновавшие наш круг, он похвалил мой сборник рассказов:
- Умело написано, местами действительно отлично. Особенно понравилось… А в этом месте не совсем ясно… А, вот в чем дело… Ну ты старик силен…
Мне было приятно, что Данила почти полностью уловил, все, что я хотел сказать. Вообще, было удивительно, что он «даже не фотографирует». И тут он сказал:
- Скоро умирать. Врачи сказали и сам чую. Осталось совсем мало.
Я тут не удержался, и начал было говорить о том, что мол, «не бери в голову, все утрясется, врачи ошибаются…» Осекся, поймав его укоризненную улыбку. И он продолжил:
- Я тут повесть написал. Хорошая вещь. Только не хочу подписываться под нее. Но хочу, чтобы люди прочитали его.
Удивительно, но я был уверен, что вещь действительно хорошая. Не сомневался нисколько:
- Дашь почитать?
- Дам. И не только. Просьба у меня есть. Опубликуешь его под своим именем?
Это было неожиданностью, я невзначай затянулся сигарным дымом и раскашлялся. Он похлопал мне спину, пододвинул бокал с коньяком и коротко всхохотнул.
- Что, дикая просьба? Но видишь, ли, больше некого попросить. У других другой стиль.
- Но почему сам не хочешь подписаться? Тем более, под хорошей вещью?
Он откинулся на диван, поднес бокал к глазу и через нее посмотрел на лампу. Смотрел долго. Потом сказал:
- Не хочу. Выполнишь просьбу?
Резонов отказать не было никаких. Хотя и старался их найти. И я дал согласие. Провожая, он крепко пожал руку и глядя в глаза:
- Одно требую – не меняй ничего. И редакторам не давай кромсать. Не получится – не печатай. Обещаешь?
- Хорошо… обещаю друг.
Повесть была гениальной. Чистой, предельно честной, ювелирно точной и умелой. Все слова были подогнаны как кирпичик к кирпичику, эпизоды, диалоги, события находились ровно на своих местах и дышали одним целым. Выдать ее за свое я не мог. Не только из-за щепетильности – просто между моими опусами и этой вещью была огромная пропасть. Закончив читать я тут же позвонил ему с намерением отозвать свое обещание и доказать ему, что он неправ, что он обязан сам, под своим именем выпустить книгу. Однако он не брал трубку.
Неделю попытавшись вызвонить его, приехал к нему домой. Дверь никто не открывал. И я начал беспокоиться. Потом идущая наверх соседка сообщила мне, что он улетел в Гагры, на месяц. Я облегченно вздохнул.
А он с Гагры не вернулся. Умер там. Узнал об этом как-то удивительно быстро и случайно. Та самая знакомая, которую я возил тогда на дачу, встретила меня на улице и, полчаса протрещав о всякой ерунде, вскользь сообщила и об этом: «Ты ведь знал его, да?» оглушенный этой новостью я не слушая простоял около нее еще какое то время и обратно зашел домой. Не мог вспомнить, куда и зачем вышел. И начал перечитывать эту повесть. Она была напечатана шрифтом «Times New Roman». Кое-где, очень к месту, слова были выделены то курсивом, то жирным шрифтом. Я читал, читал, читал. А повесть, казалось, скорбел вместе со мной о кончине своего творца.
Эпилог
Эту вещь я издал отдельно, не стал включать свои рассказы и повести. Редактор не стал особо настаивать на своих поправках, которые были совершенно неуместны. Он настаивал лишь на том, чтобы включить в книгу «еще несколько твоих вещей, чтобы объем был». Но я не поддался.
Книга имела большой успех, моментом стала "модной", переиздается до сих пор. Под его успех, и мои вещи начали пользоваться популярностью, все что писал, книгоиздателями бралось «на ура».
А мне, каждый раз когда собираюсь в Гагры, что-то мешает. Болезни, работа, тяготы жизни