Глава 1. Контуженый Семен.
Безбашенная Даша как-то раз собирала грибы и ягоды вместе с бабушкой Прасковьей. И за этим увлекательным занятием забрели они в чащу, где ютилось семейство Горынычей. Уютную пещеру в основании холма вырыл глава семейства. Собственно, берлога эта получилась сама собой, когда змеиный папашка набрел на геологов, ищущих какой-то колчедан-малчедан. Геологи, увидев змея, передумали искать полезные камни и бросились врассыпную. А папашка по заведенной привычке пыхнул огнем на людишек, но попал в ящик с динамитом. Ка-а-а-ак шарахнуло Семену (так звали Горыныча) по мордасам!!! И получилось жилье для будущей змеиной семьи, которая тут же и образовалась, потому что контуженый Семен, не откладывая в долгий ящик, женился на Марфе, хотя до этого собирался гулять в холостяках, пока не иссякнет порох. Порох иссяк сразу после контузии. И, хотя и породил Семен наследника, но сынок вышел неказистый – отпрыск, а не сынок. Нарекли его за это Пашкой.
Пашка жарил кузнечика, когда на него упала тень. Тень принадлежала вражине Дашке и от нее (от тени) повеяло холодом. «Да что ж за наказание такое! Только соберусь поесть, как эта гадина влезает!» – затосковал Пашка.
– Мама! – завопил он, бросив недожаренного кузнечика на съедение голодным муравьям. – Спаси меня от этой заразы!
На этот писк явилось затмение – Марфина тень погребла под собой мелкую Дашину. – Бабушка!!! – завизжала испуганным поросенком Даша.
Прасковья, призывая на помощь всех святых, грудью встала на защиту внучки и нахлобучила на левую голову Марфы корзину с грибами. Модная Горынычиха таким образом приобрела последний головной убор (слева – направо): корзина, соломенная шляпа с огородного пугала, ведро цинковое из-под головастиков.
Дашина бабушка часто путала грибы и собирала все подряд. На этот раз в корзинке теснились мухоморы, которые благополучно перекочевали из лукошка в раскрытую пасть Горынычихи. Марфа проглотила грибы и увидела мультик про Дашу, Пашку и Прасковью. Даша, зажав в ладошку Пашку, улепетывала в направлении деревни. У Пашки из-под хвостика брызгала желтая водичка и метила путь отступления девочки. Прасковья метила траву, не сходя с места, просто присев под кустик и бормоча: – Спаси меня, Господи!
Марфе вдруг стало весело от такого поведения Прасковьи, от мелькающих пяток Дашки, от, похожего на поросячий, хвостика Пашки, который вертелся, пытаясь вывинтить за собой Пашку из Дашкиной ладошки, и захотелось вдруг, ни с того, ни с сего полетать. Змеюка полезла на холм и сиганула с вершины оного на головы контуженого супруга, который вылез из пещеры погреть морды на солнышке. Крылья Марфы почему-то не раскрылись и она шмякнулась, как помидор, брошенный возмущенным зрителем в лицо плохого куплетиста. Морды Семена сплющились от этого гигантского помидора, так и не отведав солнечного тепла. В этот миг Марфа овдовела, а осиротевший Пашка был помещен в трехлитровую банку, где притих, ожидая дальнейшей участи, но, не смирившись с заточением.
Прасковья, наблюдая за поведением змеи, решила, что Бог отвел таки напасть от своей рабы. Ноги ее, хоть и не слушались, но доковыляли до дому. Зайдя в избу, бабушка упала на колени перед иконой Всевышнего и сердечно поблагодарила его за свое спасение.
Так закончилась прогулка в лес по грибы, по ягоды.
Глава 2. Змееныш Пашка.
Плененный подлой Дашкой змееныш тоскливо обозревал горницу сквозь залапанное немытыми руками стекло банки. Растерзанная Дашкой кровать с прожженным одеялом и мятой простыней еще хранила тепло своей хозяйки, умчавшейся на двор по нужде. Не менее мятая подушка с вылезшим пером демонстрировала Пашке отпечаток щеки и носа вражины. Над кроватью, на стене висел клеенчатый ковер с нарисованными русалками. На полу – связанная из лоскутов дорожка. На окне – ситцевые занавески в цветочек. С потолка свисала лампочка без абажура, на которой сидела и умывалась беспечная муха. С этого же потолка свисал на своей паутине голодный паук, стравливая помалу паутинку из своей попки и подбираясь к беспечной мухе. «Наверное ему должно быть щекотно выпускать паутинку из попки, вон как лапками подрагивает», – подумал Пашка и захотел есть. На столе, где стояла банка с Пашкой, валялся фантик от карамельки, которой Дашка угостила вчера своего пленника. За фантиком явился кот Мурзик, чтоб погонять бумажку, воображая, что это мышь. Заботливая Дашка насыпала с вечера песок в стеклотару-тюрьму для гигиены пленника, вынужденного ходить под себя, и теперь Пашка, увидев рядом кота, окропил этот песок. Кот сразу же забыл про фантик и прилепил свой нос к стеклянному боку Пашкиной тюрьмы. В зеленых глазах, съехавшихся к любопытному носу, пылал алчный огонь. Мурзик алкал игры в кошки-мышки. Мышка вела себя беспокойно, пытаясь улететь из банки, но капроновая крышка плотно обнимала горловину стеклянного узилища.
В горницу вошел дед Матвей и прилип носом к банке с другой стороны. Окруженный Пашка, занял круговую оборону, пыхнув огнем из двух голов в оба любопытных носа и, пытаясь спалить крышку, пустил еще одну струйку огня вверх. Банка от такой атаки лопнула. Матвей, отпрянув от взорвавшегося сосуда, согнул скрипнувшие половицы своим тощим задом. Мурзик повис на шторе, оглашая горницу истеричным мявом. Дед поддержал кота истеричным матом. Свободный Пашка выпорхнул в форточку.
На огороде, сверкая белыми трусиками, вражина Дашка склонилась над грядкой с огурцами.
Пашка спикировал на белый лоскуток и забодал его. Дашка сшибла косичками пару огурцов и воткнулась в унавоженную грядку своим курносым лицом. Отомщенный за унижения змееныш взял курс на свое жилище, где Марфа горевала по бедолаге Семену. Змей загораживал выход из пещеры своим грузным телом. Сплющенные морды Семена вдруг начали потихоньку выправляться, будто накачиваемые баскетбольные мячи. Контузия динамитом породила у змея иммунитет к деформациям голов. «Сплющить морду мужа, не означает стать вдовой», – расплылась в глупой улыбке Марфа.
– Что-то мне ударило в голову, – проскрипел Семен, обращаясь к обмухоморенной жене.
– Я тут не причем, – привычно соврала Марфа.
– А где Пашка шатается? – спросил воскресший чадолюбец.
– В гости к Дашке пошел, – хмыкнула беззаботная мамаша.
– Они же безбашенные! – озаботился судьбой сына змей.
– Ну, если к вечеру не вернется, пойдем с разборками, – ответила рассеянно Марфа, продолжая смотреть мультики.
Мультик показывали три вороны: две – крутили скакалку, одна – прыгала через нее. На самом деле прыгающая ворона запуталась лапой в высокой траве, а две других бестолково хлопали крыльями, переживая за попавшую в травяной силок подругу.
Пашка вернулся к вечеру с целым хвостом, что означало победу в борьбе с безбашенными. Даша, отмыв лицо от навоза, планировала козни Дюймовычу, размышляя, чем выманить его на опушку, подальше от Марфы. Семена Даша не опасалась, поскольку тот был контуженный.
Глава 3. Дашины козни.
Утром, выпив кружку молока, Даша вприпрыжку припустила на окраину деревни, прижимая к животу бумажного змея. Рожа у змея была глупая и рассчитанная на провокацию. Когда эта пародия взмыла над лесом, Пашка явился спалить ее и надавать Дашке затрещин на год вперед. Разыгрался воздушный бой с красочным фейерверком, потому что вражина привязала к бумажному змею петарду. Пашку постигла участь папани Семена – контузия трех голов.
Коварная Дашка упаковала Дюймовыча в жестяную коробку из-под леденцов, пробив в крышке несколько дырочек для воздуха и насыпав опилок для гигиены. Мурзик стер нос в кровь об заусенцы (дыры были пробиты гвоздем и топорщились заусенцами), пока обнюхивал новую темницу неуловимой летучей мыши. А противный дед Матвей нарочно курил злую вонючую махорку и выдувал дым сквозь густо поросшие волосами ноздри прямо в вытяжную вентиляцию Пашкиной камеры.
Когда кукушка в часах прокуковала двенадцать раз, к безбашенным пожаловала в гости змея Марфа. – Эй вы, ироды, верните сына по-хорошему! – протрубила в раскрытое на ночь окно Горынычиха. Из-за соседнего плетня храбро гавкнул какой-то тарзан. – Цыц, шавка! – огрызнулась Марфа. И Тарзан внезапно осознал, что он мелкая шавка и тоскливо завыл на луну. – Да угомонись ты, собака! – озверела змеюка: – Всю деревню перебудишь! – А-уууу! – не унимался безутешный Тарзан. И перебудил таки деревню.
Привычные к набегам Горынычей крестьяне сноровисто окружили дом старика Матвея, вооружившись топорами и вилами. Марфа вышла со двора с белым флагом – позаимствовала занавеску у безбашенных. В толпе мигом образовался коридор, по которому она прошествовала в сторону леса. Остановившись на опушке, Марфа обратилась к толпе людей: – Ежели не освободите Дюймовыча, я вернусь с Семеном и спалю вашу деревню до погребов, растудыть вас в головешку!
Толпа струхнула и потащила Дашку за ухо из постели. Растрепанная Дашка упиралась и не хотела отдавать банку из-под леденцов. – Не отдам расписную банку, – ныла вражина, размазывая сопли по щекам. – Дура! – увещевал народ: – Верни Пашку в семью, банка им нужна, как собаке пятая нога. – Ааааа-у! – сипло простонал сорвавший голос Тарзан, подтверждая ненужность лишней конечности.
Под давлением общественности, безутешная Даша рассталась с ручным Дюймовычем. Пашка стал ей какой-то родной, когда она улепетывала с поляны, зажав его в свою потную ладошку. Да и у змееныша сердце размякло от этой теплой ладошки, только он не хотел признаться в этом даже себе и держал фасон, угрожая Дашке расправой. – Вот только сунься в лес, вражина! Я тебе устрою аутодафе! Позавидуешь ведьмам в период инквизиции! – орал освобожденный из плена Пашка, проявляя невесть откуда взявшуюся эрудицию. Дашка тоже слышала, что ведьм сжигали на костре, поэтому догадалась, что атудафа вылетит из пасти Пашки язычком пламени. «Посмотрим еще, кто кого!» – упрямо подумала она, отчаянно сверкнув глазенками в сторону верещащего змееныша. Сердце у Пашки екнуло от этого взгляда, и он внезапно заткнулся и насупился, пытаясь понять, что за фигня творится у него в груди и почему вместо аутодафе ему хочется воткнуть в растрепанные Дашкины волосенки ромашку. «Чушь собачья!» – рассердился на себя Дюймовыч.
Утром он подкарауливал Дашку у околицы. Вражина опять тащила бумажного змея и приплясывала на ходу, напевая веселенький мотивчик. Пашка затаился в кустах, терзая в кулаке заранее припасенную ромашку. Когда Дашенька запустила в небо очередную карикатуру, змееныш подкрался к ней сзади и воткнул в волосы цветок. Ошарашенная вражина уселась в траву, выпустив из рук бечевку, удерживавшую бумажного змея. Дельтаплан с петардой на хвосте отправился в свободный полет. – Ты чего это?! – выпучила глазенки Дашенька. На ней были надеты шортики и короткая маечка, и Змееныш лизнул ее в голый пуп. Девочка расхохоталась от щекотки.
– Это была твоя тудафа? – спросила она Пашку, просмеявшись.
– Не хочу я тебя сжигать, сам не пойму почему, – улыбнулся змееныш.
– Тогда давай дружить, – предложила Даша.
– Давай, – согласился Пашка и покорно позволил привязать к своему хвосту обрывок бечевки.
– Производится запуск Змея! – торжественно провозгласила Дарья.
– От винта! – заорал Пашка и свечой взмыл в небо.
Под ним, на поляне радостно прыгала бывшая вражина, а теперь лапушка Дашенька.
В глубине леса раздался взрыв. – Петарда! – расплылся в улыбке Семен, стирая копоть с морды Прасковьиной занавеской. «Пиротехник мой контуженный», – с нежностью поглядела на супруга Марфа.
Глава 4. Змеи улетели.
Осенью, с наступлением холодов, Горынычи улетали в теплые края, потому что не меховые они и мерзнут до гусиной кожи. А Даша уезжала к родителям в город, поступать в первый класс, без отрыва от детского сада. Расставанье было трогательным. Пашка за лето подрос и сровнялся с Дашей, так что обнимались они по-людски, как взрослые. А ревели, как маленькие.
Подсевшая на мухоморы Марфа умилялась этой картиной и по-братски тискала в объятьях Прасковью, которая пиналась и изворачивалась всячески из грубых лап годзиллы. Семен с Матвеем дружно курили самокрутки. Старик научил змея сворачивать трубу из рубероида и набивать ее сеном. Вот такая знатная козья ножка тлела в зубах Горыныча. Жители Клюевки осуждали стариков Куролесовых и их ненормальную внучку Дашку за дружбу с Горынычами и тайком плевали в их колодец. Хотя голопузая ребятня с удовольствием каталась на окрепшем Пашке, оседлав его центральную шею и игнорируя истерику мамаш по этому поводу. После катания мамаши воспитывали своих чад крапивой по голой попе, после чего садиться было больно и ребятишки некоторое время не катались.
Подъехавший с шиком на «Запорожце» Егор – Дашин папа – выпал в раскрытую дверцу, схватился за сердце и стал хватать воздух ртом, как карась на берегу.
– Папка! – обрадовалась Даша и кинулась приводить родителя в чувство.
– Сынок, все путем! – щербато улыбнулся Матвей.
– Егорушка! – воскликнула Прасковья и выскользнула наконец из Марфиных объятий.
Горынычи, чтоб не доводить до греха, деликатно потопали в свой лес. Надо закрыть на зиму пещеру, чтоб там люди не лазили и не рисовали на стенах карикатуры, и не писали «Здесь был Иннокентий», или «Вася + Катя = любовь до гроба». Семен задвигал вход в пещеру большим камнем, исписанным этими надписями.
– Ну вы, блин, даете! Совсем охренели! Обнимаются с монстрами, как с безобидными домашними животными, – поделился впечатлениями оклемавшийся от шока Егор.
– Папа, они добрые, – щебетала Дашка: – Семен контуженный, Марфа обмухоморенная, а Пашка влюблен в меня, как Ромео в Джульетту.
– Вот погоди, сожрет тебя твой Ромео, как подрастет!
– Не, они людей не трогают, мясо воруют с мясокомбината. Марфа придет ночью к проходной, сторож брык под стол и спит до утра. А Горынычиха прихватит в три хари продуктов и волокет домой. Наедятся на неделю и ползают вокруг своей пещеры: Марфа мухоморы трескает, Семен цветочки нюхает, а Пашка ко мне летит, катает меня да Борьку со Степкой.
– Ну хорошо, коли так, – успокоился Егор. – Соскучилась по дому? В садик хочешь?
– Не особо, – сморщила рожицу Дашка.
– Ну ничего! В этом году к вам учительница придет – будет интересно!
– Ага! – воодушевилась девочка. – Я ей про Горынычей расскажу!
– Не вздумай! – взвизгнул папа.
– Почему это?! – округлила глаза, отбившаяся за лето от рук, дочь.
– Она скажет, что ты – вруша-груша и дети тебя задразнят.
– А я им Пашку предъявлю! – не сдавалась Даша.
– Вон твой Пашка, на юг полетел, – облегченно вздохнул папа.
По небу клином летели Горынычи: впереди Семен, по бокам Марфа и Пашка. В будке сторожа мясокомбината истерично хихикал от облегчения дед Прохор. Он хоть и привык изображать обморок перед Марфой, но на самом деле обмирал всякий раз от страха, когда змея заглядывала в сторожку.
Глава 5. Змеиный остров.
На уроке рисования в первом классе Даша нарисовала друга Пашку парящим над летним лугом. Учительница Вера Петровна сказала, что хоть тема и свободная, но иллюстрации к сказкам в таком возрасте рисовать рановато. А Дашка сказала, что Вера Петровна дура набитая. За это дура попыталась открутить Дашке ухо, как гайку с колеса. Ухо оказалось крепко привинченным к колесу Дашиной головы. А зубы юной художницы впились в руку новоявленного автослесаря не по детски. – Ах ты, бандитка! – заверещала Вера Петровна. – Марш из класса!
Пришла нянечка и увела провинившуюся девочку в группу к малышам. Малыши оказались внимательными слушателями, а Даша замечательной рассказчицей. Время до конца уроков пролетело незаметно. Зато вечером папа наказал Дашу, запретив ей смотреть любимую передачу «Дом-2». – Извинись перед Верой Петровной и больше никогда не спорь с ней, – поднес папа к Дашкиному носу свой волосатый кулак. От такой несправедливости на глазах навернулись слезы. – Эх ты, Егор Матвеич! – горестно произнесла девочка и с таким укором взглянула на отца, что тот, подхватив ее на руки, стал целовать в щеки, лоб и макушку, приговаривая: – Прости меня, доченька! Любимая моя Дашенька!
А Дашка расплакалась и сквозь слезы, икая, говорила, что больше никогда не будет спорить с учительницей. Потом они смотрели «Дом-2» и смеялись над Аленой Ваданаевой, которая смешно выпендривалась перед всеми.
На Змеином острове в это время шла своя размеренная жизнь. Пашка ловил рыбу, Марфа штопала сеть из лиан, Семен судил черепашьи бега. Морские черепахи пытались разбежаться в разные стороны, а змей своими мордами сгребал их в кучу, заставляя двигаться плотной толпой. Скоро ему наскучило это занятие и он, выбрав самую большую черепаху, полез с ней на песчаный холм. На вершине холма Семен перевернул черепаху вверх тормашками и, усевшись на этот импровизированный таз, с гиканьем покатился вниз. Когда таз-тортилла въехала в воду, она ощутила, что такое счастье! Родная стихия смыла дурной груз с панциря. – Сила есть, ума не надо, – проворчала черепаха, ныряя поглубже. Семен лег на спину, распластав крылья по воде и, виляя хвостом, поплыл за буйки. Эти буйки свалились с неба по очереди, сначала один, через несколько дней – другой. Из них вылезли космонавты и, увидев Семена, шустро поплыли кролем за горизонт.
Потом приплыл военный корабль и капитан заорал в рупор на английском языке: – Сдавайтесь аборигены!
– Русские не сдаются! – проревел в ответ Семен.
– Да ну их к черту! – сказал капитан своей команде и велел возвращаться домой. Больше визитеров не было, за исключением настырной летающей тарелки. Лишь только солнце садилось за горизонт, с востока прилетала тарелка. Семен хватал ее налету, делал пару оборотов вокруг своей оси и, как заправский дискобол, зашвыривал ее обратно на восток. На следующий вечер история повторялась с постоянством заезженной пластинки. Этот бумеранг настырно возвращался к острову в течение тридцати вечеров. На тридцать первый вечер Семен прозевал заход солнца, сцепившись с наглым китом, пытавшимся умыкнуть один буек.
Тарелка благополучно приземлилась, из нее выскочили зеленые человечки и скрылись в джунглях. Через пять минут они возвратились на свой НЛО, нагруженные какими-то ящиками. НЛО, приняв на борт этот груз, стартовало в ночное небо и больше его не видели.
Так беззаботно текли дни до осени. И вот однажды Семен объявил: – Пора и нам возвращаться домой, апрель на носу…