Говорят, что когда Бог думал, где бы еще поселиться, чтобы к человеку быть и поближе и самому понеприметней, то придумал конфеты. С тех пор их и производят в таком количестве.
- Что мне от твоих поцелуйчиков? Не дам я тебе ирисок, - сказал маленький Боря девочке, сидевшей рядом на детской деревянной скамейке. Он уплетал коричневые твердые конфеты одну за одной, да так, что, какое бы слово он ни сказал, получалась какая-то абракадабра. Так и сейчас девочка почти не разобрала сказанного Борькой, но по выражению его недовольного лица поняла, что делиться с ней он не собирается. Взамен ирисок она не могла ничего предложить, потому как у нее ничего с собой не было, а Борька так аппетитно чамкал и шуршал желтыми фантиками, щурился, поднося ко рту очередную конфету, что сердце кровью обливалось от того, что не могло столько добра достаться одному человеку. Она соразмерила пакет с тем, сколько она обычно сама съедала и не без радости поняла, что все это вряд ли уместится в одном животе. Все равно один не съест, обязательно что-то да останется. Она даже представила, как Борька гладит себя по большому пузу и говорит что-то вроде «Хочешь?» и протягивает ей остатки, а она сначала отказывается (что ж поделаешь – хоть и маленькая, а женская природа дает о себе знать), а потом после долгих упрашиваний и, обязательно, извинений она соглашается: «Ну, ладно уж, так и быть, спасибо». Потом все-таки решила, что так долго продолжаться не может, иначе она скоро от слюны захлебнется. Надо было действовать без замедлений и очень уверенно. Инночка вспомнила, что говорила мама в таких случаях папе, и решила воспользоваться ее опытом. Взяла да набросилась на мальчика с объятиями и поцелуями. Получилось не очень красиво, даже очень некрасиво. Борька такого поворота событий совсем не ожидал и, потеряв всякое равновесие, и телесное и душевное, полетел на пол со всем своим сладким добром. Ирисок было еще достаточно много, почти целый пакет, и они посыпались из него с такой скоростью, что иные оказались на кухне, в спальне, даже под ковром спрятались, дабы не сразу постичь жестокость судьбы быть съеденными. Остальные дети, сидевшие тут неподалеку, благодаря исключительно детскому инстинкту хватания, среагировали сразу, набросившись на уже совсем общественное и близкое богатство. Через минуту уже ничего не было. Даже пакет куда-то пропал. Возможно, его постигла та же участь, хотя вряд ли, потому что никто вроде бы не жаловался на желудок. Все были счастливы, кроме Бориски, потому как он обиженный на весь мир и, в особенности на Инночку, сидел на скамейке и плакал. Но это не так, в сущности, страшно. Зубки целее будут, да и душа чище. А то, что обиделся, так это пройдет.