Медленно растекаюсь по тошнотно-серому бухгалтерскому столу. Меня мутит. Фицджеральд нагоняет тоску. Вентилятор дробит душный офисный воздух. Забиваюсь в щели между плиткой пола. У меня выпадают волосы и страшно хочется шоколада. И домой-домой-домой. Дома мама, мартини, груши, синий ковер.
Брежу. Вижу себя на вокзальной скамейке ночью. Чемодан с книгами брату, длинное черное пальто.
Кофе, мухи, вентилятор, те-ле-фон..
Вокзал. Сижу и ненавижу себя за вкус сигаретного дыма во рту. Потом ты. Едем, утопаю в поворотах, подворотнях, огнях, темных закоулках, освещенных площадях, витринах, в лабиринте кирпича и неона, разбросанных без плана домов. Твой город. Но тебя нет в моей голове.
У меня волосы на руках белые и блестящие от встречных фар.
Мне нравится то, как пахнет асфальт осенью, в сырой такой серо-желтый день. Полчаса до конца рабочего дня, а я сижу одна в офисе и допиваю остатки кофе. Мне представляется твоя улица, дорога вверх, потом вдоль твоего длинного дома, вид на залив, левее – карьер. Запах твоего города. И у меня другое прошлое…
Я живу в паре кварталов от тебя, мерзну в аудиториях с высокими потолками, пью кофе на крыльце универа. Мы у тебя. Занимаемся сексом. Потом сидим в старом кресле на балконе. Я в твоем растянутом свитере, с мокрыми после душа волосами. От меня пахнет миндалем и женщиной. Куришь, рассказываешь мне непременно дурацкие истории. А я закрываю глаза и вдыхаю запахи этого большого непонятного города, осени, жженых листьев, твоих сигарет, твоей кожи. Мои веки греет солнце, улыбаюсь, дышу, слушаю тебя. Прохладно уже. Но воздух на фоне домов выше и синего-синего неба дрожит как на жаре. Он пахнет как ты.
А потом просыпаюсь. За рабочим столом в офисе. На меня злобно смотрит лампа дневного света. Слепит. Трещит вентилятор, создавая ощущение бессмысленного урбанистического транса.
Я здесь. Я живу. И то, что я выдумала – бред. Этого никогда не будет.
Но во мне твой балкон. Твой запах. И стекла в отпечатках пальцев.
Помню.
В запотевшем зеркале разглядываю свои колени, капли пота на коже. Волосы липнут ко лбу. Попытки выгнать из тела болезнь – еще одно развлечение. На коленях сборник Буковски. Тихо брежу в ванной комнате, опустив ноги в горячую воду. Улыбаюсь и напеваю.
Controlling my feelings for too long
Controlling my feelings for too long
Forcing our darkest souls to unfold
And forcing our darkest souls to unfold
Pushing us into self destruction
Pushing us into self destruction...
Шепот срывается на хрип. В голове бред непроходящий, перманентное состояние безумия. Настолько привыкла к этому, что уже не хочется лечиться.
В памяти то, как гремела пустым чемоданом утром прошлого воскресенья. Вдоль твоей улицы, в туфлях на танкетке и легкой вязанной накидке – одета не для ноября. Утро было чистое, холодное. Как и мои ощущения. Несмотря на привычную долю грязи моих выходок в твоем городе, ощущала себя почти святой. Ибо святой меня делаешь ты.
Залила в себя три чашки кофе, смотрела как ты завтракаешь, куришь. Привычно хмурый, терпкий и наверно соленый на вкус, каким тебя помню. Во мне живут ощущения – щетины на щеках, вкуса слюны, запаха пота. Можно было дотронуться кончиком языка до твоей кожи и убедиться в том, что память мне не врет.
They make me dream your dream
They make me scream your scream
Мне хочется препарировать эти несколько минут завтрака. Извлечь из твоей головы то, как это видишь ты.
Pushing us into self destruction
Смотреть на себя твоими воспаленными со сна глазами.
Мы с Аринкой убивали время до отхода электрички. Город жарил по джинсам, усталость смешивалась с опустошением – хотелось скорее домой, прочь из города, в котором нет места для меня. Мы слушали каждая свой плеер на лавочке Морского вокзала – Аринка сидела, я лежала, глядя через темные стекла очков на суда в порту, колонны, пепельницу с песком – не приходилось таких видеть.
Потом ветер, холодно. Уезжала. Убегали столбы, знакомые остановки, память – здесь, в твоем городе я была счастлива. Одни сутки. И мне снились кошмары той ночью.
Пробралась тихо к холодильнику, медленно передвигая по темному коридору босыми ногами. Моя кожа в темноте казалась темно-шоколадной, блестящей от увлажняющего масла. Достала мартини, литровый швэпс и двинула в комнату. Брат ушел в монитор компа, отгородившись от реальности GTA и наушниками.
Сегодня мне захотелось выпить. Смешала два напитка в пузатый стакан, в каких наверно подают минералку в дорогих ресторанах. Пробовала погрузиться в чтение – брала одну за другой книги с тумбочки, уже прочитанные мною, некоторые – не один раз. Смешивала напитки. Хотелось грецких орехов и еще может к тебе. Разглядывала неровности потолка, трещины в штукатурке, фосфорные звезды, свисающие с люстры. На люстре из трех плафонов – красного, желтого и синего – горел только один. Синий. Любила свою комнату зверски. Фотографии не стенах, на них моя жизнь, друзья, ты. Несколько виниловых пластинок на стене – Биттлз, Пол Маккартни, Кино. Концептуальные открытки советских времен – Смерть мухам! Не пей метилового спирта.. Дай качестВО! Боксерские перчатки, красные – подарок на день рождения. Мишень на которой дротиками распят рисовый заяц, подарок из Японии. Значок напряжения, стянутый мной с моста над ЖД-путями, весной. Бейдж с первой работы. Фотография мамы – она на ней очень красивая. Тумбу с двумя стопками книг, кучей всякой безделицы – сирена с чекой, стакан с ручками и зубными щетками, диски, носки брата, флакончик с витаминами.
Свисала вниз головой с дивана, разглаживала пальцами синий ковер, слушала Bjork. Взбудораженная мыслями, не в состоянии уснуть. Мне не хватало духу думать о тебе в открытую. Поэтому я просто ворошила память в поисках занятных воспоминаний.
Твой мокрый серый город, мокрая джинсово-синяя я. Смеюсь, с меня течет вода, дождь вымочил нас насквозь. Ты хмурый. Совсем не разделяешь моего бредового состояния. Помню твое настроение на площади, где празднующая день рождения твоего города толпа множила окурки. Курил, смотрел куда-то поверх голов. Надоело. Твой зонтик надоел.
Мне нравится дождь.
Ты злишься.
Моим синим от холода губам хотелось прикоснутся к твоей коже выше воротника черного свитера. Давила это в себе. Просто стояла, жадно наполняя легкие твоим запахом.
Позже вечером сказала тебе – мне нравится как ты пахнешь.
Ты стал теряться в моих бессвязных мыслях. Меня саму мутило от всего этого, от собственных ощущений, от твоей неожиданной холодности. Злило. Мы целовались под дождем около дверей супермаркета. Ненавидела тебя. И хотела до невозможности. Вывернуть тебя на изнанку, уничтожить, пропустить через глотку. Впитать тебя вместе с грязным владивостокским дождем.
Потом, позже, мы в чужой квартире. Ты пьешь пиво, я – водку с колой, чтобы согреться. Ты разговариваешь по телефону. Все мое черное, вся моя злость – все мое, странно и живо.
В такси. Ты целуешь меня, забираешься рукой ко мне в джинсы, ласкаешь. Пьяная, меня по стеклам режет дождь, когда открываю глаза. Мой язык у тебя во рту. Мне все еще холодно. На душе погано.
Дома. Твоя мама что-то нам приготовила. Едим, вяло обмениваемся шутками, улыбаемся. Твоя комната. Я в твоих синих тренировочных шортах, твоей черной футболке. Лежим вдвоем под твоим одеялом. Мое осталось лежать рядом. Щелкаешь каналами. Ворчишь по поводу сестры, которая еще не вернулась. Уже около двух.
Переплелись руками и ногами. Не сплю. Пытаюсь тебя подбить на более активное бодрствование. Мне кажется, ты хочешь меня. Потом вдруг останавливаешь меня. Твое «я не могу так» врезается в сознание.
Пол ночи как в бреду. Куришь, ходишь на кухню, клацаешь каналами, пытаешься позвонить сестре. Сижу на окне, хожу выпить воды на кухню, свет не включаю, сижу на полу и по привычке разглядываю потолок. Темно, вижу только свои руки. Кожа белая – это было самое дождливое лето.
Забираюсь под свое одеяло и вырубаюсь. К черту.
Три часа сна. Проснулась отдохнувшей, бледной и хмурой. Завтракала с твой мамой. Пила много кофе.
Нужно разбудить тебя. Включаю телевизор, сажусь на диван, перпендикулярно тебе. Делаю вид, что смотрю на экран, переключаю каналы. Боюсь тебя, твоей хандры, своих ощущений. Ложусь и прижимаюсь к твоей спине, целую в шею, осторожно. Просыпайся. Недовольно ворчишь. Через несколько минут встаешь и бредешь в ванну.
Завтракаем. Опять кофе. Сколько помню – у вас дофига дешевого кофе «три в одном». Не говорим почти. Ухожу.
Мне не интересно, что будет дальше. Иду по Владивостокским улицам в поисках дома Вада, опять мокрая, с барахлящим плеером, по лицу вместе с дождем – слезы.
Синий квадрат скотча на окне перед моим лицом. Грязные сиденья автобуса. Половину дороги. Потом мы с Аринкой поменялись местами. Сидела около прохода и наблюдала как пробегает по потолку свет встречных фар. Все еще шел дождь.
Сменила пять мест работы. Перепробовала множество людей-лекарств, одноразовых и дорогих мне, множество способов раздвинуть границы сознания. Работа, прокуренный зал казино, горы книг, морской песок, Muse, деньги, кэш, алкоголь, километры пути, множество лиц, жареный картофель, Кастанеда, друзья, пиво с фисташками, прогулки под дождем, сигареты, сидение на крыше в три ночи, шоколадный загар, опухшие от поцелуев губы, запах другого города, ночи без сна, литры кофе, автобусы, пыльные вокзалы, поезда, запахи осени, морская соль на губах и языке, головная боль, вкус кожи, перманентное состояние безумия, отчаянные попытки вырваться, послать все к черту. Самым дорогим лекарством оказался ты.
У меня ничего не осталось.
Только моя свобода.
Только мое сумасшествие.
Под козырьком Морского вокзала. У причала – суда с ржавыми боками, потускневшими флагами, кое-где свежей краской. Мне чудится запах костра. У входа трутся моряки, матерятся, смеются, курят. Запах сигаретного дыма и вкус чая и создают ощущение костра.
Мне вспоминается, как мы сбивали ноги на пыльной дороге к пирсу, где навалены бетонные волнорезы, где запах моря, леса, остатков лета щекотал нам ноздри. Где мы травились никотином и болтали о пустяках.
Порт Восточный, Золотая долина, плавбазы, маяк, кусок города, море.
Ночь – мое время. Могу оттягивать момент засыпания, разгуливать голой по квартире, пить акадаму и мерзко-горько-сладкие травяные настои, стричь ногти, валяться на полу, стоять под душем, уткнувшись лбом в кафельную стену. Утром работа и прочая суета. И еще – это самое дождливое лето. Лето 2005 года.
И еще – какой бы грязной я не была, я все равно непогрешима.
Проснулась в незнакомой квартире с чувством, что лучше бы не просыпалась. Так и хотелось разбить голову об косяк. Сидела с кружкой чая, стараясь не шевелиться. Потом Настька принимала душ, я сидела на полу в ванной, мы разговаривали. Смотрела на ее красивое сильное тело и наполнялась ощущением собственной ненужности. Потом я разглядывала в окно кусок своего города с незнакомого ракурса и у меня начинала ехать крыша – так бывает, ощущение сродни тому, когда висишь головой вниз и смотришь на свою комнату. Она кажется совсем другой.
У меня словно нет ничего кроме довольно путаного самоощущения.
Мы ходили по ночным улицам. Настька в свадебном платье, я в ее рубашке, галстуке и кроссовках. Мы были пьяны, у нас было море энтузиазма, друг фотограф и мой дух авантюризма. Поехали с незнакомой компанией отмечать чей-то день рождения и нашу вымышленную свадьбу.
У меня пропал голос. Можно особо не напрягаться. Послать всех к черту.
В моей голове запах осени и временное помешательство. Сижу на мосту и растворяюсь с своих ощущениях. Морем пахнет. И деревом. Справа – горы бревен, сюда привозят лес товарняки – под мостом проходит железная дорога.
Октябрь. Я в летней обуви и белых грязных штанах. Хочется сбежать.
Просыпаться каждое утро на новом месте, среди незнакомых запахов, людей, предметов. На дороге, которой нет конца.
Неизменно только это – желание жизни-дороги, жизни-путешествия.
Замерзли пальцы.
Меня город твой встречает сыростью октябрьской ночи, грязным автовокзалом, освещенными улицами, запахами выхлопных газов и мяса из шашлычных.
Мы провели ночь с Инкой на «Золотой Калыме», огромном сухогрузе. Бродили по этажам, фотографировались, поглощали джин-тоник и лаваш. Я окунулась в непрогретый бассейн с морской водой. Мы играли в пинг-понг, лежали на деревянных скамейках в сауне, танцевали на палубе, ходили ночью в магазин за проходную, охмурив охрану, вконец устали и в пять легли спать.
Утро было солнечным, голодным, с тяжестью в голове, беспокойством в мыслях. Паша вернулся с вахты, принес нам завтрак – жутко сладкий чай, колбаса, хлеб. Завалился спать. А мы с Фокс отправились к ней, напились кефира, я помыла голову.
Убивали день бродя по Центру. Смеялись без конца, искали нормальную закусочную, чай с лимоном и острых ощущений. Потом настроение сдулось. Мы поехали к тебе. В маршрутке у меня случилась истерика – слезы, смех, безумное состояние. Когда добрались – все прошло. Твоя мама накормила нас и предложила остаться на ночь.
Но у нас были другие планы.
Мы провели ночь у Вовки. С ним, его друзьями и моим братом. Потом в пьяном угаре мы целовались с Вовкой – наша дружба трещала по швам.
Около трех ночи нас с Инкой подкинуло свалить – не хотелось оставаться в этом доме. Но в итоге легли спать.
Муторное утро. Окна без штор, солнце как раз напротив. Я долго мыла и терла казавшееся чужим лицо, опухшее и бледное. Собрались быстро – хотелось скорее уйти.
Брели по сонным морозным улицам, я тащила пустой гремящий чемодан и думала о том, что скоро тебя увижу.
Пили чай, смеялись, болтали с твоей сестрой, с твоей мамой, пили из твоих стаканов. Смотрела на утро твоими глазами, за пластиковым окном с четвертого этажа с видом на город внизу, залив и чистое небо.
Ты завтракал, сидя с нами, почти не разговаривал. Когда выходили – взял у меня из рук чемодан, в котором стояла канистра спирта, в кармане плеер с севшими батарейками и Патрисия Касс.
Ехали на вокзал, сидела сзади и ловила то и дело твой взгляд в зеркале заднего вида. Стоило протянуть руку. К черту все.
Ты отгрызаешь углы коробки от корейской лапши. Вижу твой язык. Меня это заводит. Ты странный. Потом я на заднем сиденье твоего нового авто, в до странности вакуумном состоянии мыслей. Город через меня вечерними улицами ноября. Мы чужие. Но мне приятно и спокойно, когда вижу как ты улыбаешься. А я похожа на заблудившуюся. И завтра уезжаю.
По дороге домой на одной из остановок поддалась порыву и вылезла из автобуса. Сумасшедшая, доехала обратно на попутке, в компании незнакомых владивостокских парней. Весело доехала. Потом бежала вдоль твоего дома. В кончиках моих пальцев была сила. В моей голове не было границ. И не было конца моему безумию.
Я поломала Систему.
Я осталась.
Но у тебя мы не остались. Поехали к Инке на маршрутке, пережив истерику твоей матери по схеме «темно-страшно-совсем сдурели». Тебе вообще не было до нас дела. Ты курил у окна, говорил по телефону.
Мы поели у Инки. Потом она читала про переливание крови, а я писала свой утопический 16 этаж на вырванных из ее тетрадей листах. Легли спать рано. В окно было видно только диск луны и верхушку телевизионной башни с красными огоньками.
Пять месяцев назад я смотрела на эту башню из другого окна. Мы были у Вада, я сидела на подоконнике, свесив обнаженные ноги с кажется четвертого этажа. Дождь по моей коже, туман в голове, вермут, Мадонна, самое дождливое лето. Мы целовались. Странно и грустно.
Что ты хочешь рассказать мне? Могу рассказать про перестройку и КПСС, но вряд ли это будет тебе интересно.
Мне нужен еще один день. Еще год собственного безумия. Не знать, чем все закончилось.
Хочу чтобы в памяти остался твой запах, вкус шоколадных кэптайн блэк, лето, КПД, комары. Чтобы время, растянутое ощущениями в пальцах, делало меня сильнее. Чтобы утро мое начиналось разводами на окнах – солнце и нет штор.
Пальцами по дверце твоей машины. В голове твой мир трещал по швам, ему не хватало места, он выливался в мой. Ощущения впивались мне в веки, мешая наши реальности.
В пятидесяти шагах от твоего мира есть старое футбольное поле. Там никого нет. Там здорово встречать рассвет, курить и наполняться священным пофигизмом. Уходить, и знать, что больше не вернешься.
Ноябрь. Озеро Рица. Пляж. Мы с ним голые курим в открытое окно. Он говорит о своих детях, о неделе в Питере, подкуривает мне сигареты. Постоянно спрашивает почему я молчу. А у меня отказали мысли. Тихо в голове.
Рассеянно улыбаюсь его черной куртке и тонированным стеклам по дороге в город. Человек без имени для меня. Однодневная блажь.
Дрянь.
Ты рисуешь прохожих, а я расклеиваю объявления на остановках. Ты угоняешь машины, а я жарю бифштексы в придорожном кафе. Ты сочиняешь рекламные слоганы, а я фотографирую песок, столбы, мертвых птиц.
Знаешь, никого больше нет. Твой язык у меня во рту. Твои ощущения в моей дурной голове.
Нёбо обожгла. Дешевым кофе на вокзале. Пока ждала Инкин автобус. Горло болит. Кто-то постоянно тырит ручки из моего органайзера в офисе. К черту. Меня тошнит от директорского кактуса и от сигнала домофона.
Меня встретили Фокс и Вовка, мы поехали в Кредо, рядом с Инкиным Медом. Просто больше не знала мест и там можно курить. Голубцы на тарелке под американский флаг, пиво, фисташки.
Потом поехали к Вовке. Сидели на кухне, пили дерьмовое вино. В три ночи приехал ты, пьяный, смешной. Мы с Инкой встречали тебя, спускались куда-то по улице, холодно без шапки. Смеялись, пока возвращались обратно. С тебя.
На кухне. Темно. Штор нет. Пол липкий. Пепельница на столе забита окурками. Мы целуемся, я расстегиваю тебе штаны, хочу ощутить тебя на вкус. В голове странно тихо и просто. Одно ощущение, ровное как европейское шоссе – это ты, ты, ты, сколько можно.
Ты остановил меня. Курил. Пробовал объяснить. Много чего. Нам не место в одной реальности.
В темноте по моему лицу катятся слезы. Ты не видишь этого. Спрашиваю – тебе всегда было плевать на меня, или только сейчас. Говоришь – всегда.
Сижу. Правым виском в холодильник. Мои волосы пахнут сигаретным дымом. Голые стены. Четыре года, слышишь, четыре года ты. Куда мне теперь идти? Help Me по первому снегу позапрошлого ноября. Балкон, стекла в отпечатках пальцев. Мы с Инкой вечером где-то на Некрасовской, в тысячи световых лет от тебя. Паршивое настроение. Хандра. «Вся разница между нами – я бы плюнула на все и приехала..».
И ведь ты же приехал тогда. Ты же черт возьми приехал!! Десять минут и ты приехал, перевернул все. Мне тогда кошмары ночью снились. Но я возвращалась домой через пятнадцать часов со вкусом твоей слюны во рту. Улыбалась. С закрытыми глазами. Пахла тобой.
Хочется облизать все автобусные поручни и сдохнуть от букета всевозможных инфекций. Хочется ходить всю ночь по городу и бить витрины.
Вызываю тебе такси. Ты целуешь меня, мешаешь говорить. Твой язык сладкий от фруктовой жвачки. Хочется отрезать его кухонным ножом.
Холодно. Когда уеду отсюда, заберу только свои диски. И свою память.
Ты не помнишь этого. Но именно тогда я сказала тебе спасибо.
Таких как мы больше нет.