Внимание! Официально сообщаю, что я не испытываю заведомой неприязни к представителями каких-либо профессий. Во мне нет ненависти к уличным торговцам, коммерческим агентам и тем, чья деятельность связана с постоянным обращением к случайным людям на улице, в транспорте или, например, по телефону. Это их работа и никто, в том числе, и я, не вправе осуждать их за способ добывать средства к существованию.
Лёка – Алена Демешева – моя постоянная подруга. Настолько постоянная, что я уже не знаю, что в моей жизни может быть более постоянного, чем Лёка. Мы живем вместе, работаем в одной организации и, чаще всего, читаем одну и ту же книгу, когда едем в метро или валяемся дома на диване. Я делаю Лёке маникюр. Только не смейтесь и никому не говорите. Ну, в том плане, что маникюр она, конечно, делает сама, а я рисую всякие узорчики. Зубочисткой. По-моему, занятие в самый раз для арт-директора. Я вообще последнее время стал какой-то плюшевый.
– Простите, даже не знаю, что на меня нашло, – вяло сказал я, когда все столпились над этим парнем. Из носа у него текла кровь, а морда была такой жалостной, что мне самому сделалось стыдно. Несколько минут заняла суматоха, все смотрели на меня, как на ненормального, только Лизка – с благодарностью. Но она никому ничего никогда не объяснит – она почти не разговаривает. Это косноязычие и заикание.
Я подал парню руку и почти насильно поднял с пола, а то бы он прикидывался умирающим до вечера.
– Пойдем, – я довел его до туалета. – Умоешься и уходи. Ты не должен был так с ней себя вести. И все же, извини...
– Ничего, – сказал парень, и в его глазах, кажется, мелькнуло понимание, или мне просто хотелось в это верить, – бывает...
Он автоматически протянул мне руку, я пожал ее.
Мне надо было возвращаться в бухгалтерию. И, наверное, делать вид, что ничего не случилось. Не знаю, как положено вести себя в таких случаях, а на раздумья времени не оставалось. Там уже стояла осведомленная обо всем Лёка. И еще человек двадцать – откуда они узнали? Все шептались. От Лёки требовалась какая-то совсем уж грандиозная реплика. Было видно, как она в уме перебирает разные варианты.
– Я даже не представляла, какое ты чудовище! Как ты мог? Ты думаешь, что он – человек второго сорта? Не могу поверить, что ты – такой... такая... скотина!
Лёка сделала порывистое движение в строну двери, но дорогу ей решительно преградила Лизка.
– А-алена Д-дмит-триевна... это... вот... ну, не т-так... нет... – Лизка цеплялась за Лёкин рукав, пытаясь выразить хоть как-то свою мысль, но получалось мычание, Лизка, злясь на себя крутила головой, волновалась, зрелище было пугающее.
– Не волнуйтесь, Лиза... Не волнуйтесь, вас никто не обидит... не бойтесь... – Лёка гладила Лизу по руке, одновременно пытаясь разжать ее пальцы. Лизка чуть не рыдала, все мотала головой «это... вот... нет... не так... вот...». Она бросила на меня умоляющий взгляд, я почти незаметно покрутил головой из стороны в строну и сказал одними губами:
– Не надо...
Лизка еще больше округлила свои коровьи глаза, как будто спрашивая: «Почему?»
Я улыбнулся, стараясь вложить в выражение лица все спокойствие и уверенность, и повторил:
– Не надо...
Лизкины пальцы ослабли, она вернулась за стол, а обессиленная Лёка смогла, наконец, завершить свой парадный исход из бухгалтерии.
Я не мог сдвинуться с места, стоял, как привязанный к позорному столбу, пока сослуживцы один за одним покидали место моего преступления. И я видел, как Лизка провожала их ненавидящим взглядом, в ее глазах стояли слезы. Я знал, что это слезы бессилия и отчаяния. Поэтому, насколько мог, старался поймать и удержать ее взгляд, чтобы показать, что мне на все наплевать, и она зря так переживает.
Когда все ушли, я сел рядом с Лизкой и попробовал ответить на ее немой вопрос.
– Лиза, им ничего нельзя объяснить. Им никто ничего не сможет объяснить. Они уже придумали себе историю и не станут ее менять. Лиз, мне наплевать на них. Честно.
– А А-а-а-л-л-ена?
– Лиз, куда она денется? Ну, скажи, куда она от меня денется?
Лиза понимающе улыбнулась. Я встал – дольше обниматься с Лизкой было бы уже неприлично. Хотя очень хотелось. Сидеть тут и обниматься с ней целый день.
– С-с-п-п-а-..., – она не договорила, подбородок задрожал...
– Перестань, Лизка, ну, что ты, глупости...
Она замахала на меня рукой, показывая, что я должен немедленно выйти. Я подчинился. Глупости-то они, конечно, глупости, а вот уволить меня за них в два счета могут.
Разумеется, парень был виноват не на все сто. Я еще с утра был злой. Если честно, я был какой-то раздраженный все последнюю неделю. Почему? Как-то и не объяснишь. Бывает такое чувство, что все не так, хотя внешне – довольно благополучно, по крайней мере, как обычно.
Чтобы было понятно, то помещение бухгалтерии состоит из двух отделений. В первом – просторном – работает Лизка. Она занимается нами – сотрудниками. А вторая часть находится за небольшой перегородкой. Там еще два человека: главбух и такая чудесная бабулька. Вот я пришел к бабульке, она сидит спиной к перегородке, соответственно, стоя к ней лицом я мог видеть то, что происходит по ту сторону, то есть во владениях Лизки.
Ну, зашел парнишка, начал предлагать какие-то духи. Лиза покрутила головой – ничего не надо и помахала рукой, чтобы он ушел. Он как-то не понял и решил, что у него все еще есть шанс продать или хотя бы показать свой товар. Он почувствовал, что она психологически слабее и... Даже не знаю, как это объяснить. Может быть, это просто категория людей такая – он же постоянно находится в униженном положении, все его посылают. Кому это приятно? Вот он и решил отыграться. Рожа у него при этом была такая... Я уже стал прислушиваться к тому, что там происходит.
Лизка пыталась быть вежливой:
– Н-ничего н-н-не н-н-надо...
– Совсем н-н-ничего? – мне показалось, что он передразнивает ее заикание.
Лизка замотала головой из стороны в сторону.
– Может быть, вам и этого не надо? – он взял какую-то ее папку.
Лизка побледнела, вскочила из-за стола, он уже прятал папку за спиной. Можете себе представить, что хранится в папке на столе у бухгалтера?
Я уже не ждал развития событий, а просто вылетел из-за перегородки и хорошенько въехал парню в рожу. Скорее всего, я был не прав, ведь мне достаточно было просто сказать... да, что там сказать, появиться или даже покашлять из-за перегородки, и он бы положил папку и смылся. Но я сделал то, что сделал. Наверное, потому что мне просто хотелось кого-то ударить. И, по мнению Лёки и общества, я замахнулся на самое беззащитное, что у этого общества было – на торгового представителя, и без того обиженного судьбой. Кто я после этого, как ни скотина?!
Выйдя из бухгалтерии, я, если честно, слабо представлял, что делать дальше. Из всего изобилия вариантов по-настоящему приемлемыми казались только два: пойти наверх, написать заявление об уходе и дальше напиться до потери сознания, либо вернуться в бухгалтерию и попросить у Лизки политического убежища.
В качестве подготовительного этапа к любому из этих действий можно было пойти на лестницу – покурить. Что я и сделал. Покурил, вернулся в коридор, еще раз – на лестницу и опять покурил. И вот уж потом снова вышел в коридор.
– Ну, ты, блин, наделал шума...
Я чуть равновесие не потерял – слишком резко обернулся, потому что по голосу я, конечно, узнал нашего кадровика, но понять, почему он говорит с такой веселой интонацией, я, не мог.
– Знаешь, что думаю? В отпуск тебе надо. Я Лизе сказал, чтобы она тебе выдала все деньги, какие можно, ну, за этот месяц, отпускные, премию, короче, чтобы побольше было. Уезжай куда-нибудь, где тепло... Расслабься...
– Расслабься? Меня ж уволят!
– Не-а, – хитро улыбнулся кадровик, – мне Лизка письмо написала, в котором все четко сказано: парень на нее напал, а ты заступился. Так что, поезжай, отдохни – вернешься героем.
– Вы пока никому ничего...
– Да понял я, понял... Давай.
К тому моменту, как я вышел из здания, у меня в голове созрел четкий план. Мне надо было попасть домой, собрать вещи, решить, куда я все-таки поеду. Вернее, сперва решить, потому что от этого напрямую зависит – какие вещи собирать. И быстро уехать. Пусть Лёка помучается. Вообще-то, я не сердился на нее. Как можно сердиться, если на сто процентов знаешь, что она сделает. И я на сто процентов знал, что она не выступит на моей стороне. Потому что она против насилия и агрессии в любых проявлениях. И она считает, что я не просто ударил человека, а предал ее идеалы. Из таких соображений я, конечно, скотина. И она имела полное право прилюдно оскорбить меня. Но почему она, моя, можно сказать, вторая половина, даже не выслушав меня, даже не узнав, что случилось, в одно мгновение, при всех, предала меня, просто потому что я вдруг перестал соответствовать ее идеалу? Нет, так я лучше думать не буду, а то можно чёрти до чего додуматься. Того и гляди, придется искать себе новую девушку, заводить отношения, что-то менять, к чему-то привыкать... Ну, на фиг, не люблю я этого...
Короче говоря, поеду на курорт, а ей ничего не скажу, пусть волнуется, куда я делся. И мобильник отключу. Вот такой я буду гад. Потому что обиделся я на нее. На самом деле обиделся.
Я уже пытался вспомнить, какое турагентство находится ближе всего к моему дому, но вдруг передо мной явственно предстало одно воспоминание. Я оглядывался по сторонам, пытаясь понять, чем оно навеяно, но все было таким обычным. Улицы, машины, дома, реклама... Тысячи раз я проезжал мимо, сотни раз стоял тут в пробках, изучая каждый сантиметр пейзажа, словно бы мне предстояло сдавать по нему экзамен и никогда я не вспоминал эти каникулы. Даже странно, что такое хорошее воспоминание стерлось из моей памяти... Наверное, тогда я был совсем другим человеком.
Свенский пребывал в необыкновенно хорошем настроении. Я даже удивился. Обычно перед экзаменом вечно веселый Леха Шведов по кличке Свенский был мрачнее тучи. Не любил он экзамены. Как-то плохо они ему давались. А тут вдруг такое настроение.
Я, если честно, тоже тянул время - предмет был не из любимых.
– Свен, ты чего такой бодрячок? – не удержался я.
– На дачу завтра еду. На все каникулы.
– Думаешь, ты мне что-то объяснил? Я не понимаю, чему радуется человек, который едет на дачу зимой. Пьянка, что ль, намечается? А чего меня не зовешь?
– Потому и не зову, что тебе лишь бы пьянка. Я вообще один еду. Лыжи, рыбалка, тишина…
Я, признаться честно, даже расстроился. Что значит: лишь бы пьянка? Может, я тоже тишины хочу? Именно эту обиду, только в еще более прямолинейной форме я высказал Свенскому.
– Ну, и поехали тогда со мной, – сразу предложил Леха. – вдвоем, конечно, попроще будет. Мы раньше с отцом всегда ездили. Теперь он что-то обленился.
Так я первый раз оказался на даче у Свенского. Потом мы приезжали туда часто, и летом – отдохнуть и искупаться в реке, и пьянки, конечно, устраивали, и подружек своих привозили. Может быть, поэтому и стерся из памяти тот самый первый раз.
Я припарковал машину где-то во дворах и вытащил телефон. По памяти набрал домашний Свена. Детский плач и усталый женский голос:
– Слушаю вас?
– Здрасьте, Лешу позовите, пожалуйста…
– А кто его спрашивает? – в голосе недоверие, сомнение…
И я начинал понимать, что, наверное, взрослых людей так к телефону не приглашают. Надо как-то объясниться, немного приосанившись, я произнес солидно:
– Простите, пожалуйста, я просто не уверен, что попал правильно. Алексей Шведов здесь живет? Я его друг, однокурсник, просто вот не звонил давно…
– Да, Алексей Шведов здесь живет, – ответила все еще строго не потерявшая бдительности собеседница, наверное, жена Лехина, – но в это время он находится обычно на работе.
– Ну, конечно же, – улыбнулся я и беззастенчиво соврал, – я тоже на работе, просто мне надо у него узнать кое-что, а рабочего номера у меня нет. Не подскажете?
– Подскажу, только он редко на месте бывает, я вам мобильный продиктую, – уже потеплела мадам Шведова.
И пока она искала номер я, для очистки совести, поинтересовался:
– А вы, наверное, супруга? Очень красивый голос у вас… Спасибо вам большое.
Леха предупредил, что до определенного места дорогу там чистят, но вот, чтобы подобраться к дому, придется метров десять-пятнадцать самому разгребать снег лопатой. А все остальное - как раньше. Дрова даже есть. Но не много. Дров можно и по дороге купить. Электричество есть, только напряжение не очень. Ну, в общем, все, как обычно.
Сборы не заняли много времени – небольшой поселочек по соседству с дачами, насколько мне известно, превратился за это время в довольно развитый городишко, а значит, если что потребуется – всегда можно будет там купить. Хорошо все-таки теперь с машиной, не то, что раньше.
За свою жизнь нам приходится встречать не так уж много людей по-настоящему трагической судьбы. И одни из самых печальных в этом ряду – это родители, пережившие своих детей. Эту историю в общих чертах знали все. Борис Петрович и Нона Викторовна – пожилая пара, соседи Свенского, были всеобщими любимцами. Трудно представить себе более милых и доброжелательных людей. Обладатели машины – старой модели «Волги» – они всегда подвозили тех, кому надо было в город, часто присматривали за чужими детьми и внуками, помогали советом или просто хорошим отношением. И тем несправедливее казалась доставшаяся им судьба. Их единственный сын погиб – разбился на машине. Причем, когда вез в роддом свою жену. Из всех троих выжил только ребенок. Родители жены, считая, что действуют в интересах ребенка, оформили его, как своего сына, а, соответственно, Борис Петрович и Нона Викторовна оказались в этой ситуации людьми посторонними. Действительно, как объяснить ребенку, кто они такие? Так они остались одни. За столько лет они, наверное, привыкли, но все равно, я поначалу испытывал некоторую неловкость, общаясь с ними. Правда, со временем это прошло. Зная Леху с детства, они немного присматривали за нами в отсутствие родителей. Нона Викторовна пекла нам блинчики, а Борис Петрович помогал привести в порядок лодку и рыболовные снасти. Мы пытались предложить им свою помощь, но они всегда отказывались. Объясняя это тем, что все этих хлопоты не дают им стареть. Наверное, это был мудрый подход.
Поэтому я даже не особенно удивился, когда увидел Бориса Петровича, расчищающего снег возле своего дома. Я побибикал и вышел из машины. Мне потребовалось некоторое время, чтобы объяснить, кто я такой, возможно, он вспомнил или просто понял. Он сильно постарел, настолько сильно, что я поначалу даже пожалел, что вообще подошел к нему. Но через какое-то время то ли я стал привыкать, то ли он как-то собрался, но разговор стал более или менее осмысленным. И, главное, Борис Петрович быстро сообразил, что я замерз и не отказался бы от горячего чая.
За чаем он рассказал, что уже два года живет один и почти все время проводит здесь – на даче. Ловит рыбу, чистит снег и на лыжах ходит в поселок за продуктами. Вечерами читает. Когда еще водил машину, он перевез сюда почти всю свою библиотеку. Так что, теперь перечитывает классику. Радио есть, но он его почти не включает – музыка плохая, а новости – одни неприятности. Думаю, он соскучился по общению в принципе, да тут еще и я оказался внимательным слушателем.
За несколько дней я привык к жизни на даче так, словно бы всегда жил только здесь. Отец Свенского – военный, поэтому во всем у них царил образцовый порядок, и поддерживать его, в целом, было несложно. Я частенько заходил к Борису Петровичу, и мы разговорили обо всем подряд. Оказывается, он был летчиком. Причем еще в советские времена часто бывал за границей. Из него, как из рога изобилия, сыпались удивительно занятные истории, я даже пожалел, что не обладаю достаточными способностями, чтобы их записать. Беспокойство, от того, что все это уходит куда-то, становилось порой совершенно невыносимым. Еще через пару дней мое терпение лопнуло и, отправившись в город за продуктами, я объездил несколько магазинов, где мне удалось-таки прикупить простенький цифровой диктофон. Борис Петрович вроде бы посмеялся, но рассказывать стал подробнее и обстоятельнее. Голос у него сделался такой важный. Ни дать ни взять - диктор программы «Время». Мало того, что он действительно знал много интересного и не просто рассказывал какие-то случаи, но и подвергал события всестороннему анализу, так он и рассказывал довольно художественно.
Утром я проснулся раньше, чем обычно, и с досадой вспомнил, что сигареты вчера оставил на кухне у Бориса Петровича. Значит, надо вылезать из-под одеяла, одеваться и иди на мороз вместо того, чтобы выкурить первую сигаретку, нежась в постели.
Запах газа я почувствовал уже на улице. Я влетел на кухню. Все просто – чайник выкипел и залил плиту, а Борис Петрович мирно дремал на табуретке. Я перекрыл газ и открыл окно.
Пришлось опять ехать в город – покупать ему чайник со свистком. Понятно, что
электрический самоотключающийся был бы лучше, но это не с нашим напряжением.
Могут ли стать друзьями люди разных поколений? Для моего деда он был слишком молод, для отца - слишком стар. И все же, свежесть его восприятия меня порой сильно удивляла. Он долго и подробно выспрашивал меня о том, что такое интернет, чем занимается арт-директор, какие, с моей точки зрения, последствия может иметь объединение Европы, какой эффект дает употребление легких наркотиков. Мне было по-настоящему интересно с ним говорить, потому что он не просто слушал, но вникал во все, задавал вопросы, ответы на которые мне и самому хотелось бы знать.
Не знаю, как так вышло, но я стал рассказывать ему и о себе. Только у меня вместо забавных историй выходила сплошная рефлексия человека, переживающего кризис среднего возраста. Каждый раз после всех этих «соплей» мне делалось очень стыдно. Какое я имею право ему жаловаться? Он одинокий старик с тяжелой судьбой, потерявший все, что у него было, а я – счастливчик, всегда на лету хватавший подачки от жизни. Мне не стоило труда сделать карьеру, найти себе девушку, о которой другие могут только мечтать, побывал в крупных европейских столицах и на экзотических курортах. Я проводил свое время исключительно так, как хотел я сам, не подчиняясь ничему и никому. Почему я нахожу все больше и больше причин утверждать, что моя жизнь – полное говно?
В чем причина? В предсказуемости всего, что со мной происходит? В том, что я получаю не совсем то, что хочу, потому что неверно ставлю задачу? Стремлюсь соответствовать не своим идеалам? Но предложи мне кто-то отказаться, от того, что я имею – я же не соглашусь. Я не люблю рискованные приключения, мне лень делать что-то, что выходит за рамки жизненной необходимости. Как можно меньше лишних движений – таков всегда был главный девиз моей жизни. Со стороны могло быть и незаметно, до какой степени я ленив, ведь многим, чтобы получить то, что имею я, приходится сильно напрягаться.
Старик слушал меня с легкой усмешкой.
– Вы не поверите, – я и сам немного смеялся, редко к чему могу относиться всерьез, а уж в особенности к тому, что касается лично меня, – мне сначала здесь было так хорошо. Свежий воздух, физическая работа, природа, но теперь такая тоска разобрала. Все думаю, что со мной не так?
– Возвращайся домой, – он лукаво прищурился. – Или на курорт поезжай, у тебя еще дней десять осталось.
– Не хочу. Даже страшно об этом подумать.
Мы посмеялись. И вдруг он стал таким серьезным и сказал, отвернувшись куда-то в строну, словно пытаясь приглушить свои слова:
– Я стар и несчастен, но я хочу жить. И все-таки, я скоро умру, не завидуй мне.
Старик, и, правда, умер. Он попросил отвезти его в больницу и дал телефон сына приятеля, который должен был заняться улаживанием всех дел по наследству после его смерти. Пока я бегал и искал место, откуда будет работать мой телефон, и объяснял ситуацию, человек превратился в тело, накрытое простыней. Собственно, какое у нас с ним могло быть прощание?!? Он уже сказал мне все, что хотел, а то, что я ему мог сказать, ему вряд ли пригодится.
Я начал потихоньку перепечатывать то, что рассказал мне Борис Петрович, кажется, у меня есть неплохая идея для романа. Через несколько дней я вернусь домой. С работы точно уволюсь. Лёку, может быть, прощу, но обязательно спрошу – почему она так легко от меня отказалась. Еще вопрос, захочет ли она остаться со мной, с тем, каким я стал. Буду чаще общаться с друзьями – с тем же Свенским, например. Есть много новых профессий и интересных занятий – пойду учиться. И еще, я, наверное, куплю себе такую же дачу, буду туда ездить каждый год, «насиживать» себе место, в котором будет приятно умереть.