Под впечатлением от романа Евгения Сазонова «Бурный поток».
____________
За те несколько секунд, что прошли с момента падения метеорита, Луна умудрилась увеличиться до таких огромных размеров, что уже заняла собой почти пол неба и теперь угрожала раздавить всей своей массой крышу соседнего дома.
Где-то на соседней улице отрывисто и гулко залаяли собаки. Их лай походил на кашель целой палаты только что поступивших больных: с Простым бронхитом, с бронхитом Курильщика, с Коклюшем, с Пневмонией, Туберкулёзом и Трахеитом.
Следом за этим, почти тотчас же, как-бы в ответ, с другой стороны — с того места, где в свете фар проезжающей машины обозначился мрачный силуэт сгрудившихся, заваленных мусором баков — с нарастающей силой с перехватами и перепадами с высоких тонов на низкие раздалось душераздирающее кошачье мяуканье.
В оставшейся половине неба, затянутой могучими тучами, одиноко метался сверхзвуковой самолёт.
Машина, в свете фар которой только что высветились мусорные баки, оказалась машиной Скорой Помощи. Переваливаясь с боку на бок по колдобинам, она проехала мимо и, завернув за угол, остановилась у первого попавшегося подъезда.
С юго-западной стороны потянуло запахом горящих торфяников.
Харитон замер, раскрыл рот и стоял не шелохнувшись, как вкопанный.Он был почти абсолютно уверен, что всё это неспроста — Космос не хотел просто так посвящать новичка в свои тайны.
— А, может, ну их к чёрту эти тайны? — предательски пронеслось у него в голове, — Спал бы сейчас спокойненько со своей Анофалией.
— Нет! — тут же решительно возразил сам себе Харитон, — Жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцель…, — он не успел проговорить хитовый заговор до конца, как всё разом стихло, и наступила звенящая тишина…
То, что тишина бывает звенящей, он знал от сведущих людей, но сам в такую ситуацию ни разу не попадал.
Между тем звон усиливался.
И это был уже не звон тишины, а, что-то другое — совсем ни на что непохожее.
Харитону показалось…, он не поверил, помотал головой и даже зажмурился, но долго не вытерпел — любопытство одолело, и он приоткрыл вначале один глаз, потом второй и, наконец, широко распахнул оба!…
Прямо пред ним в лунном свете, извиваясь гибкими полупрозрачными телами, подмигивая, стреляя глазками и посылая воздушные поцелуи, кружились, плясали вприсядку, крутили животами, трясли оголёнными плечами, притопывая чечётку в каком-то совершенно немыслимом экзотическом танце, чем-то похожем одновременно, и на Ламбаду, и на Кукараччу сотни тысяч маленьких сереньких мошек — не меньше!
Так, во всяком случае, ему показалось при беглом взгляде.
— А-абалдеть! — изумился Харитон, — Так, вот откуда этот звон! Ишь, малипусенькие раззвонились как. Он хотел было уже расслабиться, чтобы насладиться фантастическим зрелищем. Но, тут возникла следующая мысль: — Откуда столько-то? На мгновение у него даже закружилась голова. Однако, как только это мгновение прошло, Харитон сосредоточенно и внимательно пересчитал их.
Число оказалось сногсшибательным — два миллиона триста тридцать семь тысяч восемьсот сорок две штуки!
Харитон не поверил даже самому себе. В другой бы раз он махнул рукой — мол, да так ли уж это важно! Но сейчас вопрос встал принципиально — или он их, или они его.
Собрав всю свою волю в кулак, собравшись с духом и сконцентрировавшись на главном, он пересчитал их ещё раз.
Нет, не ошибся.
Мошки между тем, не теряя времени, расталкивая друг друга, стали молча протискиваться к Харитону, забиваясь к нему куда только было можно: в уши, в нос, в рот, в карманы, за пазуху и за шиворот. Задние напирали на передних и в какой-то момент даже образовалась давка.
Харитон растерялся. Беспомощно озираясь вокруг, он явственно понимал, что хочешь - не хочешь, а, без верного друга на сей раз ему не обойтись. Перебирая в уме, кто бы смог помочь в эту решающую минуту, Харитон забылся в сладкой дрёме, и со стороны даже могло показаться, что это ему по кайфу.
Между тем напряжение возрастало.
Прошли показавшиеся вечностью пять-семь, восемь, может быть, даже девять минут. И, когда надежда окончательно кинула его, Харитон, наконец, с облегчением услышал, что звон на самом деле не такой уж однородный, что он распадается на отдельные нотки, а, главное - в нём всё отчётливей слышится писк.
И, действительно, как потом оказалось, возле его уха давно уже терпеливо пищал Комар. Это он регулировал порядок посещения мошек и вёл учёт входящих и исходящих, одновременно отвечая за общую дисциплину.
Харитон обрадовался — он узнал этого комара.
Это был старый с врождённой назойливостью и занудством, но опытный, знающий, мудрый, а главное — верный Комар. Он давно уже навязывался к Харитону в друзья и в принципе Харитон был не против этого. Наоборот, он даже любил пользоваться советами Комарыча, как шутливо и вместе с тем почтительно он его называл.
Они обнялись, как добрые старые друзья, и Харитону, вдруг, стало легко и весело!
Однако, уже в следующую минуту, толи от того, что спало психо-эмоциональное напряжение, толи от того, что ему показалась недостойным пользоваться, вообще, чьей-либо помощью, толи по какой другой причине: чрезмерный покровительственный тон и заносчивость Комарыча — только, Харитону, вдруг, захотелось всё сделать самому.
— Друг — это третье твоё плечо... — напевал между тем Комарыч.
— Тише, ты, волки услышат, — Харитон ещё не знал, как перехватить инициативу, не показав при этом своего раздражения, и, поэтому сказал первое, что пришло на ум. Но, постарался сделать это деликатно, приглушённо, почти шепотом, чтобы не обидеть, а, заодно и,... предостеречь бурные эмоции.
Комар понимающе кивнул и замолчал.
— Но, если случится, — опять не удержался Комар, — что он влюблён! ...всё-всё …молчу-молчу! — поспешил ретироваться он, видя, как у Харитона заходили желваки и затопорщились брови.
Харитон в знак одобрения тут же согнал с лица хмарь, и даже улыбнулся своей лицедейской выдумке.
Незаметно поглядывая на Комара, он увидел, как тот уже успел приосаниться и, подпёрев лапками бока, свысока поглядывал по сторонам. — Одно дело делаем, — как бы, говорил весь его внешний вид.
Харитон ещё раз улыбнулся, теперь одним только левым уголком рта, и бережно достал Носовой Платок, заботливо выстиранный и отглаженный его верной спутницей Анофалией.
Носовой Платок был белоснежным, открахмаленным и слегка похрустывал, как только что выпавший снежок, когда пробежишься по нему с утра "до ветру по малому". От него исходил приятный запах свежевыстиранного белья и стирального порошка «НАФИК-морозная свежесть».
— Сырость белья — заслуга моя! — пошутил Комар словами известной рекламы. Он не мог удержаться, чтобы не вставить свои пять копеек в общую тему.
Харитон ничего не ответил. Он аккуратно расправил Носовой Платок и с его помощью тщательно привёл все открытые части своего тела в исходный порядок; не забыв при этом убрать следы пребывания маленьких поклонниц из карманов, за пазухой и за шиворотом.
Мошки понуро, враждебно косясь друг на друга, убрались за Харитоновы пределы и нехотя удалились восвояси.
Луна продолжала всё также медленно, но верно увеличиваться в размерах.
Харитон задумался - видимо, он всё же допустил какой-то промах. Крупные лобные морщины бороздили его высокое чело слева направо. Он пристально вглядывался в знакомую уже до боли, и в то же время совсем незнакомую обратную поверхность Луны. Глаза, натруженные после утренней, дневной, вечерней и ночной смены, слезились.
Но это не были слёзы усталости. Харитон вспоминал детство…
…он вспомнил старушку мать, которая как назойливая комариха, с юности, с отрочества, да даже раньше - с младенчества, с пелёнок тоже заботливо давала ему всякие разные советы: как правильно держать кружку, чашку, ложку, стакан, вилку, ножик, плошку; куда класть носки, майки, футболки и трусы; чтобы можно было потом быстро найти их, если вдруг срочно потребуется…
- Эх, ножик бы мне сейчас! – подумал Харитон.
- Нет, брат, тут миром надо, - не удержался и пропищал на ухо старый Комар. Он понимал состояние своего большого друга и не мог трусливо, предательски отмолчаться, сидя в стороне на какой-то, случайно подвернувшейся, ветке.
- Да, я так, не боись, - досадливо отмахнулся Харитон. Он продолжал километр за километром внимательно ощупывать взглядом Луну.
Если честно признаться, он не надеялся уже что-либо отыскать на ней, но каким-то шестым, седьмым, а, может быть даже, восьмым или девятым чувством всё же надеялся на удачу.
- Кто ищет, тот найдёт! – опять подсказал мудрый Комар.
Харитон хотел было уже совсем разозлиться на него и дать ему в ухо, в нос, в глаз, в челюсть, в харю, под дых, по рогам, по кумпалу, в чердак, подзатыльник, оплеуху, щелбан, чилим, саечку на худняк... как, вдруг(!)… он заметил Что-то(?!), что привлекло его внимание.
Боясь потерять из виду заинтриговавшую его Деталюшку на этой - завладевшей уже всем его существом, обратной поверхности Луны - Харитон достал свой, не раз, выручавший его в трудных, а, порой даже в самых немыслимых ситуациях, заветный Носовой Платок и…, боясь пошелохнуться, протёр им глаза от очередной, не вовремя набежавшей скупой мужской слезы.
-Что это? – вскрикнул Харитон, как только взор его просветлел, и тут же чуть было не уронил свой Носовой Платок на землю, покрытую прошлогодней листвой, окурками, пачками из-под сигарет, название которых трудно было различить в сгущавшихся сумерках, скорее уже, в наступившей темноте и, к тому же, в густой траве, которая сохранилась ещё отдельными островками под деревьями, лавочкой и покосившимся вкопанным в землю столиком, сделанным из чего попало заядлыми доминошниками.
Пустые пластиковые бутылки и одноразовые стаканчики то тут, то там - в полном беспорядке были также разбросаны по всей округе, насколько хватало глаз, тоже свидетельствуя о том, что это место было излюбленным у горожан.
Здесь они гуляли, порой, целыми семьями, с друзьями. Здесь они знакомились, узнавали первую любовь, играли свадьбы, поминки, назначения по службе; просто приходили после трудовой смены, чтобы посидеть на свежем воздухе и полюбоваться окружающей природой.
В общем, как говориться, свято место пусто не бывало.
Однако, не в столь поздний час.
В столь поздний час здесь кроме Харитона и его недавноиспечённого друга Комара не было никого - даже хулиганов, которые уже давно, напившись разных напитков, спали, кто где придётся.
Комар тоже дремал на уже полюбившейся ему ветке, свернувшись калачиком и спрятав свой длинный любопытный хоботок под прозрачное крылышко, и, поэтому, когда Харитон вскрикнул, то он от неожиданности потерял равновесие и упал.
Но, не ушибся, потому что: во-первых, было не так уж высоко, а, главное - потому, что заранее предусмотрительно подстелил в это место соломки.
Житейская мудрость Комара проявлялась во всём, даже в таких, казалось бы, мелочах.
…Харитон, не отрывая взгляда от заинтересовавшей его Деталюшки, торопливо спрятал, чуть было, не пострадавший от его поспешности, беспечности, халатности и личной неосторожности, Носовой Платок в боковой карман пиджака.
Тем временем Деталюшка делалась всё более и более различимой.
Уже отчётливо были видны гусеницы, башня и ствол.
И уже не оставалось никаких сомнений в том, что это был Танк!
Правда старый, допотопный, на каких уже давно никто не ездит, а, просто приходят посмотреть, как на экспонат.
Собственно говоря, это и был экспонат, уже сто двадцать шесть или сто двадцать семь раз крашенный и перекрашенный, причём прямо по ржавому металлу, отчего краска лежала на нём не ровным гладким и блестящим слоем, а, большими чешуями и маленькими чешуйками.
Все, кто приходил его смотреть, непременно первым делом быстро фотографировались на память, опасаясь, наверное, что он вот-вот развалится.
И только дети беспечно и беззаботно, ничего не опасаясь, смело лазили по нему, колотили его своими ручонками, дёргали за большие чешуи, отковыривали маленькие, повисали на стволе и сидели на башне, размахивая ручками и болтая ножками.
- Только не это! – заволновался Харитон, не зная куда деть свои, ставшие, вдруг, лишними, руки, и в конце концов озадаченно почесав ими в затылке.
В это время ствол у Танка качнулся и опустился, но, дойдя своим концом до поверхности, выложенной незатейливым орнаментом брусчаткой, стал тут же подниматься вверх. А, достигнув максимально возможной верхней точки, опять не замедлил опуститься вниз.
И так он методично, не торопясь, спокойно, с достоинством проделал примерно три-четыре... в общем, несколько раз, как будто, хотел помахать в знак приветствия.
Харитон уже не на шутку встревожился.
- Откуда этот Танк знает про меня? – одновременно пронеслось в коре, в подкорке, в лобной, затылочной и височных долях.
- Да, ну его! – сказал, отряхиваясь от соломки и прошлогодних листьев, Комар,
- Пойдём отсюда.
Харитон и сам уже понимал, что его любознательность, пытливость, дотошность и тяга к новому, хоть и зашли слишком далеко, но до добра всё равно не доведут, а, до беды уже рукой подать.
Тем временем Комар продолжал зудить:
- Давай лучше что-нибудь другое посмотрим.
- Поздно уже, спать пора, - сказал, нахмурившись, Харитон, не двигаясь со своего места и продолжая разглядывать Танк.
Прошло ещё минут, где-то, двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь – ни Харитон, ни Комар точно не заметили.
Опять на соседней улице залаяли собаки.
- Собака лает - ветер носит, - сказал Комар и сладко зевнул, прикрывая лапкой рот.
Харитон прислушался. Ему отчётливо показалось, что собаки на этот раз лаяли как-то по-другому.
- Волки! – догадался он и быстро представил себя в их окружении: клацающие острыми зубами пасти, страшные мощные клыки, цвиркающие в ночной тьме бешеные огоньки глаз.
- Живьём не дамся, - твёрдо решил он и вновь вспомнил старушку мать…
… как она, несмотря ни на что: будь то ураган, смерч, торнадо, циклон, антициклон, прилив, отлив, паводок, засуха, неурожай, голодное лето – без разницы - точно минута в минуту и всякий раз в одной и той же кринке приносила ему тёплого парного молока прямо на застреху, где Харитон любил уединиться от всего мирского, чтобы покумекать о своей житухе…
- Накликает…, накаркает на свою голову…, чтоб ему пусто было…, – бубнил себе под хоботок Комар.
Но громко, вслух, во всеуслышанье сказать поостерёгся, постеснялся, да и жалко стало своего незадачливого большого друга. К тому же он всерьёз не верил, что в этих местах водятся волки.
- Так, наверное, мутанты какие-нибудь, метисы или мулаты, - небрежно высказал своё предположение Комар, озираясь по сторонам и неизвестно с какой стати добавил:
- Я тебе говорил – валить надо!
- «Метисы», «мулаты», «валить»! Типун тебе под язык и апельсин - в гланды! Тоже мне – успокоил, - грубо передразнивая, сказал Харитон, но про себя согласился с Комаром:
- Не надо было мне на этот дурацкий метеорит смотреть. Подумаешь – эка невидаль! Желание можно было и по-другому загадать, - последнее соображение вырвалось у него вслух.
- Загадай желанье, пусть оно исполнится! – пропел Комар и уже серьёзным голосом добавил:
- Конечно, по дереву постучал бы или ещё чего-нибудь.
- Что же ты раньше не сказал?
- А, ты бы всё равно меня не послушался.
Харитон опустил голову.
- Комар прав, - подумалось ему и он вновь, который уже сегодня раз, вспомнил своё детство…
…старушку мать, которая часто, теребя своей морщинистой, натруженной, с вздувшимися венами и артериями, тяжёлой от работы по дому, по огороду, и, вообще, по хозяйству рукой его - Харитона светлые - цвета спелой соломы, и также неровно подстриженные, пряди и вихры, вздыхая, говорила:
- Эх, непослушный ты, мой!..
- Вот и наговорила! Мучайся теперь! – вырвалось у Харитона, и он тут же устыдился.
Его бросило в жар.
Крупные капли пота величиной с перепелиное, голубиное, куриное и гусиное яйца градом текли по лобастой голове Харитона, стекая за шиворот.
Чтобы скрыть своё волнение и краску стыда, залившую ярким багрянцем всё его лицо вместе с ушами и шею с обеих сторон, он опустил глаза долу, склонил голову, затем сам весь наклонился, да низко-низко так, что почти достал макушкой мать сыру-землю.
- Что же я, право, так? Кто же я после этого? – пыхтя и сопя, думал Харитон, перешнуровывая по второму, по третьему и по четвёртому разу свои ботинки.
- Резинки ещё эти на носках какие-то дурацкие – делают чёрте-что! Надо будет сказать Анофалии, чтобы купила чего-нибудь другое, - Харитон окончательно расстроился, и уже ничто его не радовало.
Прошёл час.
Лай собак-мутантов сменился кукареканьем первых петухов.
Справившись, наконец таки, с собой, со своими эмоциями и переживаниями и кое-как, с трудом распрямив, скрюченное им же самим, своё тело, Харитон буркнул, глядя куда-то в сторону:
- Лады! Пойдём отседова! А, то вон уж - и утренней прохладой повеяло, и роса на травах появилась, и восток заалел, и заря занимается.
Скоро тучные стада потянутся в пойменные заливные луга и щедрые нивы…
Новый день грядёт! Новая жизнь наступает!..
Он немного помолчал…, потом продолжил:
- Тебе то что! Спи, сколько хочешь и когда захочешь, а не захочешь - так и не спи. А, мне завтра, да, какой там завтра – сегодня уже в утреннюю смену.
Бросив последний прощальный взгляд на Луну, которая, кстати, опять превратилась в обыкновенную круглую тарелку средних размеров, вернее - блюдце, и даже скорее - детское блюдечко - маленькое-маленькое – малюсенькое-прималюсенькое, кукольное, пожалуй, да, даже - меньше, Харитон, резко повернувшись на каблуках, зашагал прочь по направлению к дому.
Комар летел на некотором расстоянии от него и ему отчётливо были видны его широкая спина - спортсмена гиревика, его крепкие руки - спортсмена по армреслингу, сжатые кулаки - спортсмена боксёра и тренированные ноги - спортсмена по прыжкам на батуте.
Он шёл пружинящей походкой, печатая шаг, высоко поднимая и вытягивая носки стоп, почти по-военному и в этом узнавался весь его характер, характер несгибаемого романтика - Дон-Кихота, д'Артаньяна, Емели, Доброго Молодца, Пьера Безухова, графа Монте-Кристо, Ихтиандра и профессора Доуэля.
Комар стал отставать – возраст уже был не тот и, к тому же, он понимал, что его другу надо сейчас побыть одному. Он присел на лавочку, скорее на пенёк, который от неё остался, и, облокотившись на гвоздик, торчащий посередине пенька, продолжал смотреть вслед удаляющемуся Харитону.
В одной из его рук, той, что была правее, Комар заметил торчащий из кулака белоснежный уголок Носового Платка…
ВИГ