- У вас нежные руки. Нежные и красивые… такие тонкие пальцы… такие руки хочется гладить. Или нет, хочется, чтобы гладили они, массируя спину и ступни.
Он легонько дотрагивается до ее пальцев, подносит их к губам. Кисти девушки покраснели от стягивающих ее запястья наручников. Он сидит на корточках перед ней с автоматом на коленях и чувствует себя немного неуклюже, потому что автомат то и дело норовит соскользнуть и упасть – а ему так не хочется отвлекаться на то, чтобы поднимать его, и терять воздушное тепло ее рук.
У девушки от холода дрожат коленки, но она не может вымолвить и слова, потому что губы ее слиплись от запекшейся крови и она боится, что любой пророненный ею звук повлечет за собой новые побои.
- Я наверное кажусь вам неловким…
- Стоп! Снято! – кричит режиссер.
Мужчина встает в полный рост, бросает автомат подбежавшему ассистенту и неторопливо направляется в сторону кофе-машины, напрочь забыв о девушке с нежными руками. К ней подбегает визажист с губкой для пудры и подправляет ровность цвета лица.
Режиссер в полголоса беседует с господином в форме.
- Я думаю, раз ее и так утром расстреляют, ей должно быть все равно, выплатят ли ей гонорар? Зачем он ей?
Господин неодобрительно качает головой.
- Не скажите. А как же наследники? Право требования перейдет к ним, а уж они-то своего не упустят, не извольте беспокоиться…
- Да-да, - задумчиво бормочет режиссер, - что-то я об этом не подумал.
Аркадий проснулся в холодном поту, не в силах отличить сон от реальности, но постепенно вспомнил все события прошедшего вечера, и ему стало страшно. Стало жутко от темноты, одиночества, стука ветки в оконное стекло. Он встал, включил свет и отправился в кухню, чтобы напиться воды.
Ярко-белый свет слепил спросонья глаза, привыкшие к темноте. На кухонном столе валялись с вечера хлебные корки и колбасные шкурки, стояла полупустая недопитая бутылка. За столом сидел незнакомый мужчина в черной кожаной куртке и такой же фуражке.
- Я рад, что вы наконец решили меня посетить, - сказал мужчина. - А то мне уже становилось несколько не по себе – тоскливо и скучно, знаете ли, тут у вас.
При виде незнакомца на собственной кухне в пол пятого утра Аркадий неловко попятился к выходу. Сзади его подхватили крепкие мужские руки, и радостный голос укоризненно осадил:
- Что же вы, останьтесь – нехорошо покидать компанию в самый разгар дружеской беседы. Вы ведь даже чаю еще не предложили нам. Вот мы сами потихоньку вынуждены управляться.
- Верно-верно, - утвердительно кивнул сидящий за столом, отхлебывая из любимой Аркадием кружки. Кружка эта была подарена его четвертой за этот год сожительницей и единственная была тщательно и бережно мыта после каждого использования. Аркадий нервно сглотнул.
- Что вам нужно от меня? – визгливо спросил он. – Это мой дом, и я живу в нем тихо и скромно…
Он выпрямился с достоинством и даже попытался ударить кулаком по столу, но крепко сжимавшие его сзади мужские руки, про которые он в запальчивости успел позабыть, не позволили сделать этого.
- И мне странно видеть вас тут среди ночи, - боязливо оглянулся он.
- Нам тоже странно, - сказал мужчина за столом, - вы какой-то дикий и недружелюбный. Может вы еще и кусаетесь? Нет? Никита, проверь-ка его зубы, не застряла ли там человечина, а то я уже начинаю бояться этой его прыти. Поди ж ты, угадай, что там у него на уме скопилось.
Аркадий испуганно дернулся, глянув искоса на широкоплечую махину по имени Никита, цепко державшего его плечи, и икнул. Никита широко и добродушно улыбнулся.
В этот момент хлопнула входная дверь, дунул ветер, и в прихожую влетела растрепанная женщина. Это была Маруся.
Аркадий вздрогнул – Маруся была коротким, но малоприятным эпизодом в его жизни. Прожив в его квартире всего четыре недели, она успела перессорить его со всеми соседями, с некоторыми сослуживцами и даже с сантехником – нежнейшей души человеком. Но самым страшным в ней было не это. Самым страшным было то, что Маруся не умела готовить. Ее липкие склизкие блинчики застревали между зубов и портили настроение, свиными отбивными можно было с успехом заменить отбойный молоток, а борщ… Нет, борщ этот и вовсе нельзя было вспомнить без содрогания. В итоге вчера вечером Маруся была изгнана из его обиталища без права возвращения, переписки с ним или же телефонных переговоров на любые темы.
Маруся с гордо поднятой головой прошла в кухню, подвинув Никиту и его жертву. Подперев бока руками она встала напротив мужчины в кожаном и с вызовом посмотрела ему в глаза.
- И это называется работа? Хорошая работа – так вы мне оба обещали? – она недобро усмехнулась, метнула короткий взор в сторону Аркадия и снова посмотрела на кожаного. – Да, согласна, он скоро описается от страха, но это ли мне было нужно? Этого ли я хотела добиться? Нет и еще раз нет! Мне нужен тот Аркадий, которого я знаю и люблю – нежный и трогательный, дарящий ласку и кров.
С этими словами Маруся сложила с умилением руки и вознесла глаза в потолок.
- А ну-ка отпусти его, шкаф с глазами! – рявкнула она грубо Никите. И тут же добавила, обращаясь уже к Аркадию:
- Будем же любить друг друга как раньше…
Жуткая плотоядная улыбка осветила при этих словах ее лицо. Она потянула уже к нему свои жадные пальцы, как Аркадий, почувствовав себя свободным, ловко вывернулся ужом и просочился меж рукой и торсом Никиты, норовя достичь входной двери, но тут же был снова пойман.
- Ай-ай-ай, - заверещала Маруся. Кожаный только с сочувствием посмотрел на нее, покачал головой и пожал плечами.
- Прикрепи-ка его наручниками к батарее, - сказал он тихо Никите.
Аркадий пытался вырываться и брыкаться, в результате чего был немедленно отключен от реальности метким хуком в голову.
Когда Аркадий пришел в себя, он всецело прочувствовал смысл фразы "и живые позавидуют мертвым".
Он полулежал на полу у батареи, прикрепленный к ней за руку обитыми розовым мехом наручниками из секс-шопа, которые Маруся подарила ему на 23 февраля. Из одежды на нем были только трусы и майка на лямках, как это и положено для почтенного гражданина, находящегося посреди ночи в собственной квартире.
Маруся же совершенно преобразилась с того момента как он видел ее последний раз на кухне – на ней были чулки и шелковая комбинация, нисколько впрочем не украшавшая ее дородное рыхлое тело. Увидев, что Аркадий очнулся, она подбежала к проигрывателю, нажала на кнопку и поставила иголку на край пластинки. Зазвучала мерзкая писклявая музыка и Маруся потеряла всякий стыд. Она танцевала для него пошлые танцы, беспрестанно подмигивала и делала всяческие ужимки. Аркадий в тоске отворачивался и с грустью пытался смотреть в окно, но ничего из этого не получалось, потому что окно было слишком высоко, а сидел он слишком низко.
Сидевший тут же в комнате кожаный переводил взгляд с Маруси на Аркадия и обратно и недоумевал. После 10 минут экзекуции он в отчаянии произнес:
- Маруся Иванна, ну что же ты, дорогая? Ну посмотри на него – он же жалок и гадок. Ну, разве нужен он тебе? Он ведь отворачивается и не ценит твоих стараний. Глупый мелкий человечишка. Вот и глаза закрыл, неблагодарный.
Маруся вздрогнула от его слов и прекратила безобразничать. Она встала посреди комнаты запыхавшись и нахмурила брови. Потом заплакала, нет, разревелась, выжимая изо всех сил глаза кулаками. Кожаный подошел к ней сзади и слегка приобнял за плечи:
- Ну же, Маша…
Та отмахнулась от него в гневе рукою, так что тот едва успел увернуться от ее увесистой ладони, и принялась реветь с еще большим усердием.
В батарею постучали. Потом постучали в потолок. Соседи узнали Марусин голос и решили приветствовать ее. Начали поступать звонки с угрозами обратиться в компетентные органы. Кожаный со всеми вежливо разговаривал и терпеливо объяснял, что это недоразумение и конечно же им кажется, а никакого шума вовсе нет – это все эффект эха более ранних событий. Соседи не унимались и, имея какое-никакое среднее образование по физике, не хотели верить во всякую белиберду.
Кожаный вздохнул и ударил Марусю хуком в ухо. Маруся прекратила концерт и осела. Кожаный взвалил ее на плечо и понес к входной двери. На выходе из комнаты он оглянулся на Аркадия и еще раз вздохнул, потом позвал с кухни Никиту и велел ему освободить пленника, а сам ушел в дверь со своей ношей и больше не возвращался.
Никита похлопал Аркадия по плечу и назвал молодцом.
- Не всякий способен так мужественно сопротивляться ей. Вот босс не может. Говорит, это потому, что не может жить без нее.
- А кто он ей, брат? – спросил еле слышным от морального истощения голосом Аркадий.
- Фью! – заплевался от смеха Никита, - какой-такой брат? Муж он ее, законный супруг.
Тут уже Аркадий совсем обессилел от невозможности постичь всех причуд мироздания и закрыл глаза, отключая перегруженный ночным происшествием разум без всякого хука.