[right]Можно "стоять мимо" только призрачной электрички.[/right]
Середина августа. Наверное, 2006 года. Москва. Переменная облачность. Станция метро Курская. Переулки. Старые домики, которые я так люблю. Березка, наполовину облетевшая, в крошечном дворике, скрытом ото всех. Так называемом неуловимом дворике. Скамейка, старая и покоцанная, но какая-то уютная, оюжитая, и совсем не испоганенная надписями. Наверное, потому, что сюда почти никто не приходит, да и те, кто бывают, уже как родные этой скамейке.
Кирпичи? не обижайте кирпичи, мои теплые рыжие кирпичи, я их осколками буду чертить на стенах тоннелей проекты зданий, которые навряд ли кто-нибудь построит...
Сейчас под березой, положив свой извечный ящичек с инструментами на доски, сидел Мастер и вырезал из дерева чего-то для девушки с азиатским лицом. Он издалека меня узнал, не глядя и даже не по шагам, а по всему остальному, наверное...
- Ну, как безоблачные пули? - по-отечески и по-свойски спрашивает он, приподняв свои неровные брови.
- Стеклянно, - не задумываясь, отвечаю я. И тут же добавляю: - Я думаю.
- Хм, конечно, - неопределенно ухмыльнулся он.
А я неопределенно промолчала, наблюдая за тем, как он вырезает на деревянной медальке морду голден-ретривера.
- С чем за чем пожаловала? - говорит он классическую фразу.
А я в ответ достаю из кармана завернутую в платочек синюю пулю. Безоблачную. С ма-аленькой дырочкой для шнурка... Я даже подушку не принесла, потому что за эту работу он ее не примет.
- Амальгаму...
- Аргентум.
- А еще?
- Как знаете, - я обернулась в арку - кажется, там заиграла гитара.
- Как знаю...
- Я в курсе, что это некоронованный вопрос.
- Да, - он призадумался. - А ты нашла эту пулю в пироге?
- В пирожке. С корицей.
Он снова улыбнулся.
- Корицу она любит. Не просто же так... Недавно уволокла из кофейни несколько сушеных палочек.
- Вы ее видели? - удивилась я.
- Нет, она теперь как музыкант... Бегает за ним и чертит осколками кирпичей проекты домов. Талантище. Но в Москве их теперь точно не построят. На них смотри сколько угодно, а она показываться не любит... Разве что поэт недавно ее видел.
- Правда?
- Нет. Он просто пришел ко мне и попросил ее безоблачную пулю. Ту пулю с глазком, которую ты мне принесла. Он хотел застрелиться. Вот дурень - она-то до сих пор шутит - мол, заберу у тебя пулю и застрелюсь на досуге - интересно, что будет?..
-А вы знаете?
- Я-то? - он достал откуда-то бутылку и сделал щедрый глоток лака. - Да пожалуй что знаю...
Дождь слегка поутих.
- У нее веснушки пропадут, - улыбнулся Мастер, - а потом порыжеют. Без меры. И музыкант станет бегать еще быстрее... А когда я отдам тебе эту пулю, - он лукаво прищурился, - мне их всех станет оч-чень не хватать.
- Мне, наверное, тоже... Только я не знаю, будет ли еще что-то потом, после выстрела.
- Наверное, это Огонь знает. Или Художник. Лучше у кого-нибудь из них спроси, ты у нас больше все-таки по их части... Или к Франсуазе обратись. Она поболе меня про безоблачные пули знает.
- Откуда это?
- У нее на затылке формулы объемов правильных многогранников записаны все до одной. Должна бы уже знать, - глянул на небо. - Ладно уж, иди.
Я шла по улицам, истоптанным дождем. Дом, балкончик, распахнутое окно, игра скрипки, кофейня…
- Что вы будете заказывать? – легко порхая, как бабочка, спросила девушка с карими с прозеленью глазами. – Кофе, чай, десерт, может быть…
- Кофе «ирис», - ответила я, заняв столик у самого окна. Я сказала по привычке, делая ударение на втором слоге. Только в этой кофейне говорят так, везде поправляют – мол, в честь цветка названо. Она кивнула.
- Что-нибудь еще?
- Нет, спасибо.
Капельки дождя чертят свой бег по стеклу, серые, как глаза моего отражения, и такие же тускло блестящие, безысходно ничьи. Девушка с ванильными духами готовит мой кофе; руки у нее белые и тонкие, она умеет неумело играть на гитаре… Ложечка, салфетка, фартук, кудряшка.
- Пожалуйста.
- Спасибо.
Я делаю глоток. Такой сладкий мягкий вкус. В открытое окно летят звуки скрипки… Мне кажется, или ей вторит другая? Наваждение, плод воображения, разбуженного разговором с Мастером… Да нет же! Музыкант где-то рядом, я даже слышу его шаги, и как бежит за ним девушка с каштановыми кудрями и веснушками цвета какао. Не будь в этой кофейне такого количества специй, я бы смогла ее распознать по запаху корицы. Но да ладно, я, быть может, еще ее увижу, когда обратно пойду…
Меня баюкает, качая на своих теплых волнах, негромкий джаз, льющийся из колонок. Похоже, он нравится вон той почтенной леди с томиком поэзии серебряного века. Ей лет семьдесят, не меньше, и выглядит она, как европейская старушка: пальто, меховой воротник, очки в аккуратной золотой оправе, серебристые локоны уложены ровно, взгляд… Благодушный. И маленькая лоснящаяся собачка у ее ног, и то, как ее холеная рука с янтарным перстнем непринужденно держит чашку, выдает в ней праздную довольную жизнью даму. Только странно, почему она так тепло одета?..
А скрипка играет все ярче…
И я чувствую себя не в своей тарелке.
Поднимаясь с места и оплачивая свой заказ, я понимаю, что мне не нужно больше сюда возвращаться… Не стоит… Просто здесь все – как скорпион в янтаре – зависло, застыло ирреально – ну какое пальто с мехом посреди августа? Кофейня на все времена, только вспять их не вернуть, а разорванное сердце никогда больше не будет биться, как прежде, так что запаха корицы в этой кофейне больше нет...
- Подождите, для вас тут оставили…
Что ж эта девушка с янтарными глазами никого не помнит? Ладно бы только меня, но даже Мастера…
- Вот.
На прилавок легла тяжелая и маленькая коробка с фотографиями бельгийских шоколадных конфет в виде морских коньков на крышке. Я по звуку почувствовала: внутри холодное железо.
- Так ведь еще рано, - машинально замечаю я.
- Отчего же? Месяц уже прошел, - неожиданно мудро замечает девушка с узким азиатским лицом.
Я оборачиваюсь и вижу на стене календарь. Левитан. Золотая осень. Березовая роща… А красно-оранжевая рамка сегодняшнего дня стоит на тридцатом сентября. И мое пальто висит на вешалке.
- Да, действительно, - рассеянно ответила я, замотав шею вишневым шарфом. – Еще раз спасибо. До свидания.
- До свидания, - улыбаются мне вслед. Снова не запомнят.
Звякнул медный колокольчик, и все в кофейне вернулось на круги своя.
Скрипка играла тише и устало, да еще и одиноко во влажной звонкой тишине. Дождь прошел, оставив бархатный блестящий асфальт наедине с моими осенними сапожками… Что-то я упустила. Вот так просто. Или они вырвали страницы календаря – ведь так можно уничтожить не один день. Или же Мастер переставил часы. Эх, Мастер, Мастер…
Я открываю картонную коробку и вижу в ней крошечный дамский револьвер. Такой маленький, что можно его повесить на ключи как декоративный брелок, такой тяжелый, что им можно расколоть лед зимой, уронив на твердь пруда… Я кручу барабан – пуля всего одна. Ее пуля, с глазком, который теперь серебрится амальгамой…
Ну, Мастер, Мастер… Безоблачную пулю мне в лоб пустил почти бесплатно…
Я выкидываю в урну коробку и машинально верчу эту игрушечную смерть в руках. Что будет, если я выстрелю? Если сейчас… решение приму? Я вылечусь? Или сойду с ума? Сгорю? Замерзну? Или пуля лопнет узкой полоской синего дымка из дула, как из трубки странника с глазами цвета полыни?.. Способ узнать – всего один.
Закрыть глаза, приставить дуло к виску и нажать на курок….
Game over.
* * *
Show Must Go On!
Ветер, осенний ветер, невидима и свободна… Нет, нет, все было не так, просто осенний ветер, гуляя по улочкам и кружа эскадры золотых листьев, взметнулся столбом пыли. Скрипка пела под крышами домов, небо было серо и стремительно, а осенний ветер, смеясь, сдувая страницы исписанных поэтами стихов на столиках в кафе, ероша волосы детям и танцуя на сухом асфальте, носился по Москве, теряя голову в вихре сухих кудрей. Он промчался по лесопарку, перевернув все с ног на голову, и даже прошелся легкой рукой меж ушей Лиса, на минутку прикорнувшего на лавочке. Лис встрепенулся и внимательно глянул в лицо ветру, который был виден только ему, а тот рассмеялся прямо в глаза и помчался дальше. Для него было все в этом мире: смех и радость, любовь и боль. Ветер был просто ветер.
А тут появилась я.
И ветер перестал быть ветром, а я перестала быть мной…
В общем, вы понимаете. У меня вдруг появились крылья, такого раньше не случалось со мной… Но я обрела свободу. Я стала ветром, настоящим безбашенным ветром, которому все можно, и мне вдруг захотелось всего и сразу, чтобы так было всегда… Небо, перепрыгивать с крыла на крыло стаи птиц в поднебесье, меритб рябью-шагами воду в лужах, серых, как небо...
И вечную осень в вишневых перчатках… Да!!
А револьвер так и остался лежать посреди Подсосненского переулка, пока его не подобрала девушка с каштановыми волосами и яркими веснушками на носу…
Художник сидел в потемках и пытался рисовать. Облака с сумерками заодно отняли у него свет дневной, но электрический свет отнял бы у него счастье и радость тишины. И уединение… За окном бесновался ветер. Закрыться наглухо не хотелось, ведь так Художник бы еще перестал слышать звуки мира, а ему хотелось если не участвовать в созидании и жизни, то хотя бы слышать ее. А с полотна на него вновь смотрел фарфоровый ангел с букетом нарциссов в руках и бабочкой в золотых локонах, вновь – по-другому, но так уже совершенно правильно, что стало душно. Он погасил пальцами палочку ладана и собрался было уйти из комнаты, как вдруг окно распахнулось с резким звоном, взвыло что-то между стен, и, ударяя тюлем о рамы, ворвался в комнату осенний ветер с вихрем золотых листьев.
Художник выронил из рук палитру и кисть.
- Я нашла тебя! – выдохнула она. Глаза ее сияли, волосы были спутаны и мокры, завились от дождя, на щеках остались отхлестанные облаками пощечины, вишневый шарф на боку, распахнутое пальто и белая рубашка, а главное – руки, неистово мнущие букет листьев.
- Ты…
И все перевернулось, она холодной волной воздуха и листьев обдала его лицо и заключила в теплые объятия.
- Наконец-то ты пришла, - прошептал он, не в силах поверить в происходящее и лихорадочно шевеля губами. Словно песочные часы перевернулись, и вновь время обрело смысл, и вновь жизнь стала течь – пусть медом и смолой, но не застившим янтарем!..
А она не могла ответить, на ее губах цвела безумная улыбка.
- Это все безоблачные пули, это все Мастер и корица! – значительно сказала она и неожиданно рассмеялась, увидев узнавание на его лице. - Так ты знал, что со мной такое случится! Ты же знал!!
Ты - мой самый несбыточный сон,
Самый сладкий, самый короткий
сон...
- Так ты знал, что со мной такое случится! Ты же знал!! – кричала я, не в силах перестать смеяться. Так и было, он знал, и Огонь знал, и Франсуаза – вот наведу я ей шор в вытяжке, ух, покажу, на что способен осенний ветер!! А пока – кружить по улицам, вальс, безумный вальс, я слышу, на другом конце Москвы играет твоя подруга-скрипачка, играет октябрьскую симфонию – время летит быстрее ветра, я знаю, сегодня уже первое октября, три минуты как!..
- Пойдем! – решительно схватив его за руку, я дернула его к окну и поволокла за собой по листьям на ветру. Ветров много, нам всем места хватит… Какой у него был растерянно-счастливый-понимающий вид, не передать словами! Я схватила его краски и стала ими рисовать, прямо на стенах домов и арок рисовать нас – пальцами, кистями, бумагой, водой – всем, чем ни попадя, я даже листья распустила по занавескам неплотно закрытых окон! Как он был рад, совсем как я, по-детски безумен и счастлив, мы смеялись, рисуя осень и весну, зиму, лето, кофейню, белок и лис – все, что только есть в этом мире, нашем мире, шарф мой вишневый… Художник смотрел на меня, и я видела в его глазах отражение своих. Вот оно, счастье-то, вот ты какое, оказывается! А я не знала…
Скрипка, кирпичи, разлитый на тротуаре кофе и одинокая гильза… Сказочка для Осени напоследок…
А потом – все утихло. Стих ветер, лишь едва колебались облака со звездами в бесконечной тиши неба… И мы шли по переулкам в неверной зебре света и теней, слушая обрывки фраз и текстов, целуя воздух словами и улыбками. А потом…
- Я спрошу у Мастера, - поклялся Художник, - отчего такое творят безоблачные пули…
- Нет, он не ответит, - я помотала головой, - он не скажет тебе… Потому что даже он этого не знает. А если и знает – не догадывается…
- Тогда я попрошу у него еще пулю…
- Да что ты! Зачем тебе пули, у тебя же есть я, - улыбаюсь как можно мягче.
- Ты уйдешь… - в глазах его металось сомнение и тоска, даже жаль стало.
- Уйду, - уверенно киваю. – Как только она умрет от чахотки, и придет другая, в белых перчатках – уйду.
- Я за тобой пойду.
- Да зачем, ты и так…
- Я Художник, - тихо и снисходительно сказал он с грустной улыбкой.
- Поэтому тебе надо остаться.
- Да как я без тебя останусь, если я уже знаю, как правильно рисовать, и не смогу один воплотить это!
- Тебя все равно ко мне не пустят! Безоблачные пули – они, знаешь ли, не билеты в театр, соседние места не продают.
- Так я…
- Не надо. Ты просто… собирай опавшие листья, - попросила я, - я буду тебе на них письма писать. И слать через Лиса. Ты его наверняка встретишь здесь где-нибудь…
- А ты что же?
- А я?.. Я… - я обернулась – там, вдалеке, маячила строгая подтянутая фигура Безветрия. – Я же тоже приду еще…
- Ты не уверена…
- Нет… Но… Ты уж понимаешь!
- Да, понимаю, - он улыбнулся так мягко и тепло, что мне захотелось расплакаться.
- Эй!.. – Безветрие шел к нам бесшумной походкой.
- Мы увидимся! – прошептала я, глядя ему в глаза. – Я тебе обещаю! И снова будем рисовать. Так, что рисунки будут дышать… ветром!
И снова обняла его, словно в последний раз в жизни у меня были руки.
- Пойдем!..
Он стоял в переулке один. Безветрие и Осенний Ветер пропали. Только фонарь светил – и все.
Устало опустив голову, Художник пошел к себе домой… Но пропустил этаж и пришел в квартиру к Мастеру. Тот как раз разбирал маленький и тяжелый дамский револьвер, раскуривая кальян.
- Послушай, друг, - сказал Художник, - а безоблачные пули…
- Их не осталось. Все забрали Лед и Старый Сказочник, а последнюю, которая веснушчатой принадлежала, выпустила девочка в сером пальто…
- И что с ней стало?
- Я вот сам хотел у тебя спросить, - проницательно сверкнув серым глазом, сказал Мастер, - тебе такие виднее…
- Осенний Ветер.
- Я так и подумал, - хмыкнул Мастер.
Художник замолчал.
- Послушай-ка, - сказал он, - а выкинь этот портрет а-ля Брюлловская дама…
Мастер вскинул бровь.
- Я тебе… я тебе Ее нарисую…
- Хех, - он улыбнулся, - безоблачные пули все-таки творят чудеса…
Художник тихо уронил слезу из ртути.