— Какое отвратительное горло! — возмутилась Золотицкая, словно оскорбили ее лично, и выписала новый английский антибиотик. А Лера позвонила на работу, что не вернется, и отправилась домой. Она зашла в поликлинику, отпросившись с работы на часок, но понимала, что теперь это надолго.
В горле и, как ни странно в голове, было ощущение постороннего предмета. Лихорадило так, что вспоминалась перенесенная в детстве корь, но брать такси смысла никакого не имело: до метро здесь два шага, а по городу пробки. Поразительно, что уже целый год, как Лера не брала больничный. А раньше — месяц на ногах, неделю болеет. Лечила иммунитет, не вылезала из кабинета физиотерапии, толку чуть. А вот стоило уйти от мужа, хлебнуть спартанской жизни — и два года в строю, как стойкий оловянный солдатик. Почему так? Когда жила с мужем в центре, не ездила в метро, не ходила на службу, два раза в год путешествовала — то в Португалию, то на Мальдивы — не вылезала от врачей. А теперь, живя у мамы в спальном районе, и мотаясь каждый день на работу, час туда — час обратно, заболела впервые за год.
Лера побрела к метро из поликлиники, куда несколько лет назад ее прикрепил муж, и надо отдать ему должное, продолжал оплачивать страховку после того, как они разошлись. Шла мимо собственного дома, где прожила несколько самых благополучных, сытых лет. Подумать счастливых — мысль не поворачивалась после всего, что произошло потом. Мокрый снег, покрасовавшись в воздухе, падал на лицо, теряя всякую привлекательность, и превращался в окончательную дрянь — под ногами. С трудом выбирая глубину коричневой каши менее 10 см, чтобы поставить ногу, миновала бывший когда-то собственным, дом, едва взглянув в его сторону, но успев при этом заметить новенький шлагбаум при въезде во двор. От этого стало еще гаже.
Выбравшись на относительно более расчищенную часть тротуара, подняла, наконец, голову и увидела соседку по прошлой жизни. Глаза в глаза. Не дав ей сформулировать вопрос, явно вертевшийся на языке, Лера поспешно поздоровалась и засеменила к метро. Было уже совсем близко. Только бы сесть удалось. Ноги уже не держали.
Интересно, что думают бывшие теперь соседи?
В принципе, они с мужем не разводились. Она и раньше частенько жила у матери по два-три дня. Собственно, они жили втроем. Дочь-студентка, мать и Лера. Так что и теперь Павлов — а именно по фамилии она обычно называла своего мужа Виктора за глаза — так и сообщал всем, что Лера безвылазно сидит матери, поскольку та совсем плоха. И это «плохота» длилась уже два года. Но до сих пор находились люди, не знавшие, что они разошлись, и, делая попытку найти Леру, в первую очередь, звонили на Трехпрудный.
Вот и ПУШКИНСКАЯ. В метро относительно спокойно… Электричка подошла сразу же. Войдя, она решила пока не усаживаться: до пересадки на Китай-городе всего одна остановка, а вот там ей надо обязательно найти место.
Она привыкла ездить каждый день на работу. По иронии судьбы туристическое агентство, где она теперь обреталась, тоже размещалось в этих же переулках, так близко от прежнего жилья, но так далеко от нынешнего.
В агентстве болеть не полагалось. Сотрудников всего несколько человек, и отсутствие каждого делало фирму нетрудоспособной. И Лера не болела, держалась. Самый большой наплыв, конечно, летом. Как раз в те месяцы, когда раньше она жила с мужем на даче, проклиная очередной строительный этап бесконечного усовершенствования загородного дома. Последние два лета, словно в отместку за ее прошлое капризное недовольство, пришлось торчать в городе — сотрудники турагентства в отпуск могли идти только в несезон. Зато раз в год любой тур оплачивался фирмой. Отчасти именно поэтому она и пошла в туризм: пристрастилась за последние годы к заграничному отдыху. Да и ее взяли, несмотря на предпенсионный возраст, по той же причине: клиентов консультировать могла по всем направлениям с полным знанием дела. Но главное, конечно, Анька помогла. Порекомендовала своей приятельнице — владелице агентства.
Работала Лера не ради денег: дочь фактически содержал Тюшик — так она звала Виктора, когда была добрая. Он давал деньги на все, включая любые капризы, поездки, наряды, не говоря уже, конечно, об оплате учебы. Да и сама она, если честно, смогла бы обойтись без этой зарплаты, учитывая, что ежемесячно снимала процент с суммы специально положенной на ее имя в банк, еще когда они жили вместе, как сказал тогда Тюшик, ей на булавки. Работать пошла, скорее, чтобы показать Павлову, что он подлец и что на старости лет жену на работу погнал.
На КИТАЙ-ГОРОДЕ сесть, к счастью, удалось, все-таки не час-пик, но все равно было противно, тесно и жарко. Шубу нацепила сегодня по инерции: последние недели морозы стояли. Это только пару дней слякоть такая. Надо было дубленку надеть, она полегче. Но, поскольку с утра уже чувствовала себя простуженной, перестраховалась.
Когда Лере было плохо, она ненавидела Павлова.
Плохо ей бывало каждый день, и каждый день она не забывала, по чьей вине. Живет, мерзавец, не тужит. А она по метро мотается. Когда-то она пыталась водить машину — окончила курсы, потом еще с инструктором занималась, но не шло у нее это дело, ну, никак. А Павлова выручала персоналка с водителем. Собственная машина ржавела во дворе. Не нравилось ему рулить. Она упрекала: «Ну, я ладно, я женщина, но ты же мужчина. Все мужики водят». На что он резонно возражал: «Лер, вот ты любишь шить? Нет? — Ну, а я не люблю водить автомобиль!»
Какая там станция? НОВОКУЗНЕЦКАЯ? Время от времени глаза сами собой закрывались, и Лера с усилием разлепляла веки при звуках дежурного женского голоса, объявляющего остановки.
...В последнее время он стал подбираться к ней. Видно, с любовницей что-то разладилось. Когда она ушла от него, звонил только дочери и только на мобильный. В дом — никогда. А теперь названивает каждый день и прямо домой. Все жалуется на болезни, на проблемы на работе. А Лера отвечает: «Ты живешь той жизнью, которую сам выбрал». «Что ты имеешь в виду, что я выбрал, что я выбрал?» — лепечет он в ответ. Но не пойман — не вор. Про любовницу он не признавался, поэтому перед всеми получалось, что Лера ушла от него не из-за его б-ства, а из-за собственного дурного характера.
Когда они расстались, в отличие от нее, он как раз стал болеть больше. Лера держалась принципиально и, узнавая об очередных его «смертельных» болезнях от свекрови, не спешила к нему с яблоками, лимонами и объятиями : «Пусть о нем Захарова заботится!» — говорила она свекрови. «Лера, что Вы вечно придумываете, она всего лишь его секретарша, она и так слишком много для него делает» — «Вот то-то и оно, что слишком много делает!» — резюмировала Лера.
ОКТЯБРЬСКАЯ.Тут набилось сразу куча народа. С кольцевой идут, с пересадки. Перед Лерой встал, чуть ли не упираясь ей в колени молодой симпатичный парень в голубых, и поразительно чистых для такой погоды, джинсах, извиняясь взглядом за причиняемое неудобство. Лера повеселела. Будь она помоложе, только радовалась бы, что разошлась с этим подлецом. Мужчинам она всегда нравилась. Вышла бы замуж за достойного человека. За красавца! Ведь Павлов – урод! Что в нем эта Захарова только нашла? Лера точно знала, что это Захарова. Но не тот человек Павлов, чтобы признаться. Не признавался и все. Уже разошлись давно — а все не признается.
Вот Анна: Андрей пришел и честно сказал, что встретил другую женщину.И ведь развелись, как люди. Не то что они с Павловым. Андрей каждую неделю забивает ей полный холодильник продуктами. Старшей дочери квартиру купил. Да что говорить! За что ей только все идет в руки? Моль с лошадиным лицом. Фигура, правда, хорошая. И рост. Выскочила еще в студенческие годы за самого перспективного, обаятельного и красивого на всем потоке парня. Как сыр в масле всю жизнь каталась. И сейчас он о семье заботится больше, чем иной неразведенный. С таким мужем и разойтись можно! Хотя, с другой стороны, и терять такого жальче…
Лера думала об эпидемии разводов в кругу знакомых и друзей. Один за другим. Пар десять распались. (Правда, некоторые успели уже и воссоединиться). И ведь это не тот классический пресловутый кризис среднего возраста. Это кризис уже, прямо скажем, предстарческого возраста. По пятьдесят-шестьдесят лет людям. Может быть, сказывается инфантилизм наших мужчин? — думала она. Вовремя не успели пережить, что полагается. В случае своего брака, она считала, что мужа испортило богатство. Богатство по их меркам, разумеется. Для тех, кто по-настоящему богат, они букашки, конечно. Но по сравнению с тем, как жили всю жизнь, то, что удалось Павлову в последние годы, точно, вскружило ему голову.
ЛЕНИНСКИЙ ПРОСПЕКТ.Тут еще одна подружка живет, Катя. Из этой же серии. Точнее, с нее-то и началась эта эпидемия. Или, пожалуй, эпизоотия, учитывая, какие они скоты, эти мужики. Вот уж кто скотина, так это Катин бывший муж! Этот вне всякой конкуренции: не то что денег не дает на сына, но вообще пропал и не звонит.
Если от Андрея никто не ожидал, что он оставит семью, — то, главным образом, потому что хороший семьянинх,хотя Анька, конечно, та еще стерва. Про себя Лера считала, что ей было за что получить от жизни урок, да и жили они с Павловым всегда плохо — и ругались, и расходились не раз. Но вот у Кати с ее Козловым все всегда было замечательно. И она, в отличие от Лены, — просто святая.
Да, да. Все началось, несомненно, с Катерины. С ее развода.
Лера стала замечать, что есть вещи, которые бесследно не проходят. Не поступки, и даже не слова, но мысли.
Просто мысли!
Когда Катька сообщила о том, что вывела на чистую воду и выставила своего Козлова, Лера, конечно, была поражена. Чего этому придурку было надо, понять невозможно. Но в то же время подумала: «Вот чтО не грозит мне, так это, что мой Павлов роман заведет». И дело не только в том, что Лера не сомневалась, что при всех их склоках и взаимных претензиях, Павлов ее любит. Но, кроме того, она была убеждена, что не может кургузый, лысый Тюшик понравиться даме своего вкуса. Он эстет. А Лера в его вкусе. И он помнил ее молодой, тоненькой девочкой с распахнутыми ресницами и легкими ступнями. И она оставалась для него прежней, хотя, конечно, бока и живот поплыли, грудь разносит, как на дрожжах, а ресницы стали такие, что уже и красить нечего...
АКАДЕМИЧЕСКАЯ.Лицо горело, горло набухло. Лера начала доставать очередной шалфейный леденец из сумки и только тут заметила перед собой вместо светло-голубых джинсов бесформенные замусоленные брюки и давно нечищеную дубленку, исходный цвет которой угадать было нелегко. Подняв глаза, она обнаружила, что вместо прелестного юноши ей лыбится носато-усатая физиономия седого очкарика, напоминающая внешне, кстати, бывшего Катиного мужа.
«Только я о нем вспомнила, и он тут как тут. То есть не он, конечно, а его двойник. Козлов и в метро-то никогда не ездил...» Лера прикрыла глаза. Она чувствовала, что какая-то важная мысль ускользает. Да, так вот! Именно, когда она подумала, что с ней такого произойти не может, она начала наблюдать приметы противоположного.
Приезжая от матери, она видела, что рядом с проигрывателем оставлена, например, пластинка, которую Павлов никогда не слушал, или посуда вымытая стоит не там, где заведено ею. То находила скомканный фантик от конфеты за диваном, то волос длинный в раковине. Всякий раз у Павлова находилось объяснение, но, поверив ему, через неделю она неизменно находила что-нибудь новенькое.
ПРОФСОЮЗНАЯ.Очкарик куда-то растворился, вышел, наверное, да и вообще вагон пустел. На противоположном сидении болтали две молодые женщины. Вот и Захарова такого же примерно возраста. Как только она могла польститься на Павлова!
…Прошло несколько месяцев, и каждый приносил очередные унизительные приметы. Но дело не только в этом. Все могло тогда закончиться само собой, рассосаться, не напоминая о себе и не требуя разгадки. И сама Лера могла, в конце концов, игнорировать эти приметы, как многие это делают, хотя противно, конечно, когда в твоем собственном доме какая-то чужая женщина посуду моет и мужа треплет по загривку… Сама она всю жизнь изменяла мужу так, что тот ни о чем не догадывался. И никогда не приводила никого в их общий дом! Это как дважды два. Впрочем, одно время встречалась в отсутствие жены с одним человеком. Но это другая история.
Сейчас Лере хотелось не потерять нить. Да ... были какие-то слова... опасные... мысли... Именно такие, которые Лере нельзя было говорить и думать.
...Теплый сентябрьский вечер, Лера встретилась с Аней и Катей впервые после летнего отдыха в любимом ресторанчике неподалеку от своего дома в Трехпрудном. Лере всегда шел загар, и она специально надела белоснежную блузку, что подчеркнуть его. Еще она позволила себе в тот день босоножки на высоченных каблуках, отчего казалась выше и стройнее не только самой себя и Катьки, но даже длинной Аньки. Все они давно уже предпочитали практичный каблук. Но здесь ей было от дома всего два шага. Она излучала благополучие и безмятежность. И ей приятно было чувствовать себя более благополучной и безмятежной, чем ее подруги. За многие годы их общения она познала долгий, непреходящий, вкус чужого благополучия. И Аня, и Катя всегда жили беспечнее и счастливее ее. И дети меньше болели, и родня симпатичнее, и круг друзей интереснее. А теперь роли поменялись. Тут не было никакого злорадства. Ничуть. Она ощущала это как справедливое воздаяние. Вот, кстати, тоже очень опасная мысль. Очень опасная!
НОВЫЕ ЧЕРЕМУШКИ. ...Все трое принесли летние снимки, демонстрировали друг другу, комментировали. В тот сентябрь уже не только Катю, но и Анну, вернее ее мужа Андрея, настигла эпизоотия. Только Катя уже оклемалась после своего развода и была, — или делала вид? — что абсолютно счастлива, что разошлась с Козловым, а вот Аня не могла скрыть своей горечи, слушая рассказы Леры о семейном отдыхе. Катька заторопилась что-то доделывать по работе, а Лера с Аней еще долго сидели в тот вечер во внутреннем дворике ресторана с фонариками, за десертом и ликером. А когда расставались, Аня заныла: «Лер, ну ожидал ли кто-нибудь от Андрея такого?» А Лера впервые вместо того, чтобы сказать, как обычно, «вот козел», или что-нибудь в этом роде, возвела глаза к звездному сентябрьскому небу и изрекла глубокомысленно: «Многие, Ань, разводятся».
Сейчас Лера очень отчетливо вспомнила ту свою фразу и ту снисходительную увереность, что многие — это другие, и тот затравленный Анькин взгляд. Такие слова не прощались. Нет, не Анькой… Кем-то сверху не прощались.
Да, ей не простилась идея, что она достойна лучшей, по сравнению с другими, участи. Мысль о собственном избранничестве. Наивная вера, что все плохое будет происходить с другими, но не с ней. И не прощено было самонадеянное представление о справедливом воздаянии.
Лера думала: а почему до того прощалось, а потом перестало. Что изменилось? И вдруг поняла, что и прощать-то было особенно нечего. Просто поводов не было особых возноситься, вот и все. Жила как все, и хуже многих. И хуже своих ближайших подруг. И завидовала им. И это ей прощалось. И изменяла мужу. И это ей прощалось. Так, так, так. Все-таки хотелось проследить систему.
Лера знала точно: стоило ей осудить кого-то, сказать, мол, как это он, или она, такое может делать, допускать и т.п. — непременно с ней именно это и случится, и она окажется в этой же точно шкуре.
КОНЬКОВО. Уже скоро...
...Ляпнула однажды Т.Т..: «Как ты можешь после всего, что вытворял твой бывший, навещать его в больнице и бульоны носить!». Тогда Т.Т. ей ответила: «Знаешь, мне его, честно говоря, ничуть не жалко, но когда я представила, что мой сын может потерять отца не только морально, что уже произошло, но и физически — мне стало не по себе. Инфаркт все-таки!»
Не прошло и нескольких месяцев, как и с Павловым случился инфаркт, и хотя Лера его не посещала, зная от свекрови, что в больницу его поместила Захарова и бывает там каждый день, но все же сказала ей: «Передайте, пожалуйста, Виктору, что я очень ему сочувствую!» Тюшик обрадовался до соплей, отозвался уже на следующий день, когда его перевели из реанимации в терапию, и сказал, что инфаркт не подтвердился, но спасибо за сочувствие. И стал ей названивать. Звонил уже несколько месяцев, будто они и не расходились. Начал строить планы совместной поездки в мае по всей Америке. Она не отвечала ни нет, ни да.
На самом деле, много таких совпадений было. Стоит заречься — оно и случается. Отчасти она этим даже и играла. Ведь было же такое, в чем никогда не стала бы зарекаться, чем не стала бы рисковать. А вот сказать, что ни за что не вернется к Павлову — что тут такого,если и вернется!?
Да…. Как раз недавно Лера заявила по поводу П., другой жертвы "эпизоотии": «Как могла она, прожив пять лет в разводе, пустить его обратно. Ну, и что, что он в кабинете спит на раскладушке, ну и что, если новая жена выгнала?» …
ТЕПЛЫЙ СТАН. Лера открыла глаза: cлева от нее стоял двойник Козлова и что-то говорил ей: «Лер, ты, правда, меня не узнала, или из-за Катьки не пожелала со мной даже поздороваться?» — не дожидаясь, пока она закроет рот или произнесет что-нибудь, он вышел. Оказывается, он просидел рядом всю дорогу, а она его не замечала. И оказывается, это не двойник, а он сам и был. Только постарел сильно. И такой запущенный, жалкий. А Катька, наоборот, между прочим, расцвела. Не помолодела, конечно, но в ней появился шик, может, потому что одеваться стала лучше: вечно этот Козлов с деньгами мухлевал. Сулил золотые горы и на работу не пускал — вечно ее в свои бессмысленные бизнес-проекты втягивал. А теперь у Катьки и работа интересная, и сын — умница. Вот кому можно позавидовать!
На чем же она остановилась?
А! Вот на чем. На том, что она себе недавно позволила высказаться о П., что не может ее понять, а сама, между тем, все чаще и чаще болтает по телефону с Павловым, будь он неладен. Не к добру это, ой, не к добру! Знает же она, что не жизнь с ним вместе.
ЯСЕНЕВО. Ну, вот она и приехала, наконец. Выползала на улицу, кажется, при последнем издыхании, ненавидя Павлова всей душой. Температура, наверное, уже под сорок. Только выбралась из-под земли и сравнялась с уровнем асфальта, как зазвонил мобильник. Раньше не брал, наверное, в метро:cтарая модель. «Алло! Да, не на работе! Потому что заболела!А зачем ты мне туда звонил? С какой стати приезжать? Ты мне — кто? Ты мне — никто!»
Снег шел и здесь, на окраине. Снежинки склеивались прямо в воздухе, становясь неправдоподобно огромными. Таких гигантских хлопьев Лера не видела никогда. Но любоваться не было сил, и надо было смотреть под ноги.