В первом подъезде дома номер 13 поселилась недавно летучая мышь.
Мышь была тихая, спокойная, из хорошей семьи и очень воспитанная. Когда-то в молодости она посчитала бы ниже своего достоинства жить в подъезде! Но что делать – такова жизнь! Все на свете меняется! Старый, уютный дом снесли, молодость кончи-лась, и все меньше оставалось тихих мест, где можно укрыться одинокой, пережившей несчастья и разочарования мыши. В конце концов она поселилась в доме номер 13.
Жильцы дома об этом не знали. Но, собственно говоря, они бы не очень удиви-лись, потому что недаром жили в доме с таким номером. Каждую пятницу тринадцато-го числа ровно в полночь на чердаке орал петух, хотя никакого петуха в доме отродясь не бывало. То и дело во всех подъездах сразу ломался лифт. И ежемесячно в одной из квартир ровно на сутки отключали свет. Жильцы опытным путем выявили закономер-ность и знали свою очередь. Причем, если обитатели очередной квартиры уезжали в эти сутки, то свет отключали в следующей. Но такое случалось редко – соседей стара-лись не подводить.
Естественно, на фоне всех этих событий появление летучей мыши прошло неза-меченым. Да и мышь-то была порядочная, скромная. Днем она тихо спала на чердаке, а ночью бесшумно летала по подъезду, играла в прятки с местными тараканами и восхи-щалась красотой почтовых ящиков. С одним тараканом она даже подружилась и днем, если мышь не спала, они вели на чердаке тихие задушевные разговоры.
- Знаешь, - говорил таракан, - был у меня когда-то друг… Мы ведь из квартирных тараканов, из кухонных… Ну вот, был у меня друг. Рассуждать любил. Все мечтал о том, что вымрут однажды люди, а тараканы останутся. Он живучий – и дихлофос пе-режил, и мышиную отраву. Такие песни пел по ночам, так жизнь любил – и что? Та-почкой по стене размазали во время прогулки. Видишь, как оно получается ? Лучше не высовываться. Но иногда такая злость берет, думаешь: все, надоело прятаться! И выхо-дишь гордо на стену… а в тебя летит тапочка. И опять в щель бежишь. Так вот и жи-вешь.
Мышь слушала и кивала. Таракан был уже немолод, тоже потерял дом и родных и жизнь знал не по рассказам. Его рассуждения мыши нравились.
Жил таракан в кладовке у старой бабушки Насти, женщины одинокой и доброй. Каждую неделю бабушка, хватаясь за больную поясницу, гонялась за тараканом с та-почкой, угрожая: «Погоди, доберусь я до тебя!». Таракан знал цену и бабушкиным уг-розам, и ее прыти и порой даже за удовольствие считал от нее побегать – все разнооб-разие какое-то.
Но однажды бабушка Настя, гоняясь за тараканом, упала и сильно зашибла бок. Пришлось соседям везти ее в больницу. Весь подъезд по очереди ходил навещать ба-бушку, носил ей яблоки и варенье, а таракан горевал. А ну, как помрет бабуля? Ведь такой хозяйки ему не сыскать больше – и кормила, и засиживаться не давала. И таракан по ночам шепотом клялся мыши, которая пока жила у него, что больше не будет уди-рать от бабушки по стенам и потолку, а только по столу. Беречь ведь надо бабку-то!
Но все обошлось благополучно, через месяц бабушку выписали. К сожалению, случилось это в понедельник, и все «лошадные», то есть «машинные» соседи были на работе. Лишь вечером дядя Ваня из пятой квартиры смог поехать в больницу за бабуш-кой.
С час пришлось ему подождать, пока соберется бабка, еще с полчаса – пока под-пишут выписку, потом у него спустила шина…И только около девяти вечера бабушка Настя, бережно поддерживаемая соседом, кряхтя и охая, вступила в родной подъезд.
- Ох, слава Богу, слава Богу, - бормотала бабуля, ковыляя по лестнице к своей квартире.
«Ну, слава Богу, жива», - думал таракан, выглядывая из щели под дверью и ра-достно шевеля усами.
«Эх, жаль опять на чердак переселяться», - вздыхала мышь. Она, желая разгля-деть все получше, угнездилась на проводе тусклой лампочки под потолком.
Бабушка достигла уже середины площадки, когда таракан перевел взгляд на мышь и подмигнул ей: мол, ничего, еще что-нибудь придумаем. Мышь печально улыб-нулась и пошевелила крыльями. По потолку побежали тени. Бабушка через очки узрела эти тени и остановилась. Дядя Ваня наткнулся на бабушку и остановился тоже - под самой лампочкой. Мышь бесшумно попятилась от него и, не удержавшись, упала пе-ред самым бабушкиным носом.
Бабуля, охнув, начала медленно оседать на пол… и вдруг басом возопила:
- О-ой, привидение, спасите!
- Стой, сумасшедшая, чего орешь! - вопил дядя Ваня, пытаясь устоять под па-дающей бабушкой.
- О-о-ох, оглушили, спасите… – попискивала мышь, обалдело поматывая голо-вой и барахтая крыльями.
Таракан то взволнованно выбегал из своего укрытия, то снова прятался.
Дядя Ваня не удержал-таки бабушку, и она, схватившись за сердце, осела на пол.
Летучая мышь совсем потеряла голову и с победно-радостным кличем ринулась вверх к потолку, с размаху ударилась об него и, раскинув бессильные крылья, рухнула вниз.
Это окончательно добило бабушку Настю – она потеряла сознание.
На шум сбегались жильцы.
Над бабушкой хлопотали, причитали, приводили в чувство, но никто не заметил летучую мышь – еще живую, слабо подергивающуюся на полу у батареи. Один лишь таракан, уже глубокой ночью, смог утащить ее в укрытие.
Ее хоронили скромно, без музыки и громких слов. Но народу было много – тара-каны из других подъездов, мыши с соседней помойки, даже старый паук, уже много месяцев не спускавшийся с чердака.
«Вот ведь – тихо жила, а сколько друзей! – думал пожилой таракан, вытирая сле-зы. – Как несправедливо! И ведь не высовывалась, не нарывалась. Прибили! Нет спра-ведливости на свете!»
На поминках - у паука на чердаке - таракан вдруг напился из забытой кем-то бу-тыли с «Клопомором», ругался, плакал и, наконец, обессилев, заснул на полу. Соседи не осуждали его, хотя никогда раньше таракан не пил, был порядочным и скромным. «Эк ведь подкосило», - шепотом сокрушался паук. Утром он дал таракану опохмелить-ся и предложил ему какое-то время пожить вместе на подоконнике. Вдвоем веселее…
А бабушка Настя через неделю опять, кряхтя, гонялась с тапочкой за новым жильцом - рыжим и нахальным молодым тараканом. Но этот таракан, в отличие от сво-его несчастного предшественника, жалости к бабушке не испытывал и поплатился за это – спустя месяц был торжественно размазан по стене тапочкой.
май 1998, семинар по «Философии»