Я царь
Длиннющий коридор коллапсирует сам себя в точечный горизонт. Вдоль одной стены сортирные кабинки, где ебутся, блюют или испражняются чаще всего одновременно. Они все грязные, воняют и чем-то болеют. С другой стороны окна. Я иду вдоль всего этого. На мне блестящий фрак, цилиндр, по полу стучит лакированная трость. Рука сжимает позолоченную драконью голову. Я весь утонченный и похож на черную лакированную шкатулку (Да, саш?) и на фужер с алиготэ. Мне плевать на все что вокруг, даже на то, что под ногами. Бесполезно обходить все это. Я смотрю вперед. Там ангел стоит и смотрит в окно.
- Ты че здесь? – спросил я, как всегда фамильярно.
- Да так… покурить вышел.
Я раб
- Не… Ну сколько идиотов по ночам шляется! Сколько уродов! Ты не находишь?
- Вроде национальная проблема. Дураки и дороги.
- Да не.. Дороги-то вроде ничего сейчас стали.
- Не знаю… Я не вожу.
Кого мне завтра убивать? Всех убью. Редактора за то… начальство за это. 12 часовой рабочий вечер – это слишком… слишком не по-детски.
- Вот сейчас остановит… Вот я те говорю, остановит… Вот, я же говорил! Здравствуйте, я трезв. Вот документы. Даже на машину документы есть, не только права. Ага… Холодает, правда? Завтра еще холоднее будет… До свидания… Вот ты думаешь, он посмотрел что-нибудь? Неа, нифига он не посмотрел ничего. Ему главное чтобы потрогать документы и чтобы не пьяный был.
Детей нужно сначала полюбить, а потом делать для них всю эту детскую хрень. Что там на этот счет сказано было? Ерофеев: «Захватить автобус с детьми, гнать по длинной прямой дороге и каждые 100 метров выбрасывать труп ребенка и цветы»… Что-то вроде этого. «Каждый ребенок имеет право на смерть»… Не помню кто сказал… «Конечно, душить и травить детей – это ужасно, но надо же с ними что-то делать».. Это Хармс.
- А?
- Где работаешь, говорю?
- Дизайнер-верстальщик… Задержался немного.
- На МАКах работаете?
- Нет. МАКи – это роскошь.
- А у меня друг, он….. бла-бла-бла.
Это гроссирование из динамиков… Как похотливая и временно нежная львица, но все же львица. Это Мюрэй Мотье?
- Это Мюрэй Мотье?
- Нет, это Эдит Пиаф. Мне нравится. Только она иногда как это… пошлой бывает. Вот-вот. Здесь, слышишь, как будто пьяная.
- Эпатажная…
- Ну да…
Эпатажная – это великолепно. Индифферентность, тонкие розовые сигареты в длиннющих мундштуках. Одна нога на другую, вальяжность. И против всего этого эверестова недоступность. Бля. Спать всего 4 часа осталось. Я ночной верстальщик.
Я червь
В темноте вакуумно-пустой головы одно за другим генерируются совершенно незнакомые лица, истории их болезней, ссор, счастий и прочей жизни. Потом случается конечный образ: то, что вырвет тебя из пустоты своей головы и вбросит во вращающуюся кровать, наделяющую тебя свойством тошноты. Этим образом может быть какой-нибудь случайный мужик, стучащий одним деревянным бруском по другому, или девушка, писающая по-мужски на стену. Они вдруг поднимают на тебя глаза и ты понимаешь, что замечен и позорно бежишь… Вращающаяся кровать.
В голове где-то в затылочной ее части настойчивое «у-у-у». Теменная часть, благодаря сотрясению, словно ущипнута чьими-то огромными пальцами.
Пытаешься принять что-либо похожее на вертикальность. Кровать снова начинает вращаться и укладывает на место. Жаль, что головокружение не может накрыть тебя одеялом, поцеловать в лоб и уйти.
Откуда-то из-за изголовья вылетает том Достоевского и шлепается в полузасохшую ночную блевотину. Это значит, что страницы его вскоре станут кривыми и начнут плохо пахнуть. Книга, похожая на алкоголика…
Врубить что-нибудь до спинного мозга мелодичное, чтобы заглушить это хреново «у-у-у». Бабах! Бабах! «O Fortune» Орфа вбивает сваи в мою больную голову. О нет… Да будет Моцарт «Requiem». Попытки поесть ни к чему не приведут. Не буду есть, чтобы не было чем блевать. Хочется научиться блевать по собственному желанию, например, при слове «Бог», сказанном с большой буквы и с укоризной в мою сторону.
Это ничерта не привычка. Мне просто необходимо спиться, потому что я не вижу другого выхода из этого рационалистического дурдома (простите за каламбур), где все квадратно-правильное, ровное, эффективное и неслучайное. Где пытаются рационализировать все, даже любовь, убивая этим ее и набивая великолепное, но дохлое чучело. В говень! В стельку! В дымину, наконец! Только так, и никаких промежуточных состояний! В случае последнего присвоить себе инвалидность, потому что некрайность есть недееспособность. И дискомфорту мне, дискомфорту! Не психологически тонкого, как бретельки элитного бюстгальтера – кррреп-жоржет, мать его ети – а дубового, тяжелого, как баня по-черному! Осознавать и чувствовать, а не объяснять и доказывать самому себе всякую чушь, чтобы тапочки сами подходили утром к дивану и делали равнение на хозяина. Материальные радости свести к формуле C2H5OH, все остальное – полиэтилен и триппер. Во избежание переобладания, являющегося главным мотивом к рационализации сокровенного, сакрального, сакраментального, сокрытого….
О нн-ет… Снова жить…
Я бог
Бесспорно…