"Претензии к характеру и поведению героев в трагедиях Шекспира («Гамлет»... В частности, упрёки Л. Толстого.)"
***
Нужно отметить, что характеры шекспировских героев достаточно хорошо раскрываются в их монологах и диалогах. Полоний, Лаэрт, сам Гамлет, Королева, Клавдий – в уста каждого из своих главных героев Шекспир вложил достаточно вдохновенной мудрости что бы можно было понять чем дышит его герой.
Первые откровения Шекспир вкладывает в уста Полония, который напутствует своего сына Лаэрта уезжающего в Англию:
Не занимай
И не ссужай. Давая деньги в ссуду,
Лишаемся мы денег и друзей,
А займы притупляют бережливость.
А следом, наставляет и свою дочь Офелию, как ей стоит отвечать на ухаживания принца Гамлета:
Полоний
О чем шла речь, Офелия, у вас?
Офелия
Предмет - принц Гамлет , если вам угодно .
Полоний
Ах, вот как? Это кстати. Я слыхал,
Он очень зачастил к тебе как будто.
А также избалован, говорят,
Твоим вниманьем? Если это правда,-
А так передавали мне как раз
Порядка ради,- должен я признаться,
Совсем не так ты сознаешь свой долг,
Как спросится с твоей дочерней чести.
Что между вами? Будь со мной пряма.
Офелия
Со мной не раз он в нежности пускался
В залог сердечной дружбы.
Полоний
Каково!
В залог сердечной дружбы. Что ты смыслишь
В таких вещах? А как ты отнеслась
К его,- как ты их назвала,- залогам?
Офелия
Не знаю я, что думать мне о них.
Полоний
Я научу: за чистую монету
Ты этих глупостей не принимай
И требуй впредь залогов подороже.
А то, сведя все это в каламбур,
Под твой залог останешься ты в дурах.
Офелия
Отец, он предлагал свою любовь
С учтивостью.
Полоний
С учтивостью! Подумай!
Офелия
И в подтвержденье слов своих всегда
Мне клялся чуть ли не святыми всеми.
Полоний
Силки для птиц! Иль я забыл, когда
Пылает кровь, как щедр язык на клятвы!
Нет, эти вспышки не дают тепла,
Слепят на миг и гаснут в обещанье.
Не принимай их, дочка, за огонь.
Будь поскупей на будущее время.
Пускай твоей беседой дорожат.
Не торопись навстречу, только кликнут.
Уже в этих диалогах виден характер хитрого, опытного, достаточно умного и прагматичного человека. Впрочем, его любовь к интригантству и карьеризм в конечном счёте притупляют его разум и он похваляясь делает совсем неверные выводы относительно «помешательства» Гамлета и в результате совсем не успевает предвосхитить настоящую душевную трагедию своей дочери Офелии. Более того, его же чрезмерная страсть к интригам приводит его в конце концов к гибели от руки Гамлета и кажется эта гибель уже столь последовательна в своей хаотичной случайности.
Лаэрт и Гамлет, являют собой две достаточно яркие противоположности. Один решителен, другой всё время медлит. Одного сообщения о гибели отца и недостойном погребении его тела оказалось более чем достаточно, что бы Лаэрт не страшась ворвался во дворец с вооружёнными датчанами, готовый тут же покарать убийцу своего отца и непременно осуществил бы задуманное, если бы убийца (Гамлет) находился бы в этот момент во дворце. В это же время сам Гамлет обретая всё больше явных улик на своего дядю Клавдия, как очевидного убийцу его отца, медлит и всячески откладывает суровую развязку, пытаясь объяснить самому себе свою нерасторопность: сначала как недостаточность улик, позже как неудобность случая (Клавдий молится, и Гамлет не хочет его «отправлять на небеса» желая совершить месть в момент морального падения злодея), далее он уже покорно соглашается отъехать в Англию по велению Клавдия, всё более отдаляя и уже делая практически невозможным совершение задуманного. Даже по возвращению в Данию он снова откладывает то, к чему мысленно пытается сам себя распалить. Он начинает свыкаться со случившимся и даже более того, иносказательным образом обнажив свои подозрения и своё намерение перед Клавдием, он уже начинает подсознательно бояться его. Он оставляет инициативу, принимая текущую ситуацию как данность и не обретая силы духа что-нибудь поменять, и ситуация, умело направляемая Клавдием, уже начинает управлять им.
Образ чрезвычайно хитрого и ловкого Клавдия проявляется уже буквально в первой сцене, где он появляется. Невероятно грамотно владеющий своей речью, хитрый, изворотливый, продуманный до мелочей он «сокрушается о гибели» своего брата и короля Дании и одновременно объясняет своё воцарение и женитьбу на королеве, как бы делая соучастниками принятого решения всё общество:
Чуть более туманен образ Офелии, но в этой неосязаемости кажется ещё больше подчёркиваются те черты её характера, которые в конце концов приводят её к фатальному концу.
Казалось бы Горацио – ближайший друг Гамлета, так же не раскрыт достаточно в пьесе, но в то же время, вдохновение Шекспира мудро вкладывает в его уста те простые вопросы и ответы, которые дают в полноте раскрыться образу самого Гамлета. Горацио более чем необходим Шекспиру, он чуткий слушатель Гамлета и даже отчасти как бы ассоциируется со сторонним наблюдателем - читателем или зрителем. Его образ и не должен быть ярко прописанным. Достаточно того, что мы узнаем о нём из уст самого Гамлета:
Не думай, я не льщу.
Зачем мне льстить, когда твое богатство
И стол и кров - один веселый нрав?
Нужде не льстят. Подлизам предоставим
Умильничать в передних богачей.
Пусть гнут колени там, где раболепье
Приносит прибыль.
Слушай-ка. С тех пор
Как для меня законом стало сердце
И в людях разбирается, оно
Отметило тебя. В тебе есть цельность.
Все выстрадав, ты сам не пострадал.
Ты сносишь все, и равно благодарен
Судьбе за гнев и милости. Блажен,
В ком кровь и ум такого же состава.
В финале искреннее импульсивное побуждение Горацио выпить яд и уйти из жизни вместе со своим умирающим другом ещё более даёт разглядеть пусть и нечёткий, но вне всякого сомнения благородный и искренне привязанный к Гамлету образ.
Претензии же Льва Толстого к характеру и поведению героев скорее более являются следствием его общего негативного отношения ко всем без исключения произведениям Шекспира. Почему Толстой – столь гениальный писатель не только остаётся равнодушным, но даже более того по своим же собственным словам чувствует «неотразимое отвращение, скуку и недоумение... находя ничтожными и прямо дурными произведения, которые считаются верхом совершенства всем образованным миром»? Можно гадать до бесконечности о причинах подобного отношения одного великого классика к другому ничуть не менее великому творцу.
Интересно, что сам Толстой где-то подсознательно понимает это противоречие: весь образованный мир считает произведения Шекспира верхом совершенства – он же чувствует «неотразимое отвращение, скуку и недоумение». В этом чувствуется своеобразный вызов Толстого всему образованному сообществу, правила которого он не желает принимать, считая себя более чем самодостаточным творцом и созидателем своего собственного мироощущения.