Все описанные в рассказе события являются вымышленными. Хотя совпадения не случайны. Автор приносит свои глубочайшие извинения реально существующему одноимённому художнику Anry, который не имеет ничего общего с героем этого гнусного стебалова (кроме сайта).
Саша Соколов, писатель, который не писал книг, оттого что ему было жаль своих героев, литературовед, который ничего не анализировал, потому что ничего не мог читать, а по памяти литературоведать не хотел, так вот, этот самый Саша Соколов в один прекрасный день заметил, что в его жизни существует тенденция.
Тенденция была такая. Когда Саша Соколов, изнемогая от недостатка общения, выбирался на тусовку и принимался пересказывать там новую сказку, которую боялся записывать, дабы чего не вышло, или живописал особенно удавшийся ночной кошмар, или просто истерически предавался самоуничижению, к концу монолога половина тусовки, как правило, надувалась, замолкала, уходила и впоследствии никогда больше не здоровалась с Соколовым. Саша недоумевал, хотя нельзя сказать, чтобы это явление очень тревожило его. Когда очередной прекрасный человек уходил с перекошенным невесть отчего лицом, Саша тоскливо думал: «Ну вот, опять» и утешался только тем, что от этого ему не станет хуже, чем уже есть. В то время всё уже произошло, и Саша действительно верил, что хуже ему не будет. В своей печали он мало на что обращал внимание.
Уже в самом конце лета Саша Соколов совершенно случайно осознал ещё и причину вышеописанного странного явления.
Он вспомнил, как косо смотрели на него в марте два транссексуала, когда Саша принялся с ненавистью распространяться о своей собственной сексуальной принадлежности; как, прослушав Сашину поэму о мороженом, поднялся со скамейки и ушёл, стиснув зубы, в ночь странный юноша потрёпанного вида, а кто-то невидимый полуторжествующе заметил: «А вот тут ты ошибся, никакого клёша у Антона нет!»; как сжал яростно ручку своей метлы дворник Николай Кузьмич, услышав сон о студенте, разбившемся на кусочки на территории университета; как исказились лица у фанатов «Ростсельмаша» при первых строках трагичнейшей «Песни поражения»…
Вместе с полнейшим безразличием ко всему, что происходило вокруг, Саша приобрёл ничем не обоснованную нечеловеческую интуицию. Любая чушь, произнесённая Сашей, умудрялась не в бровь, а в глаз попасть не одному, так другому случайному слушателю.
Но обо всём этом Саша узнал при совсем особых обстоятельствах, если не трагических, то, по крайней мере, весьма грустных.
Однажды Саша Соколов забрёл в поисках общения в Интернет. Раньше с ним такого не случалось. Раньше Саша заходил в Интернет только по работе. Но теперь на улицах города было почти пусто, все знакомые куда-то подевались и не желали понимать Сашину измученную душу. Саше было плохо. Он много раз слышал, что именно в Интернете происходят те самые знакомства, которые способны изменить жизнь. Он долго шарился в сети, оставляя отчаянные послания на чужих форумах и, наконец, забрёл на англоязычный сайт, который почему-то был совершенно недоступен для чтения. Чему был посвящён этот сайт, Саша понять не смог и от нечего делать обратился к ссылкам, которые представляли собой странные имена неизвестных Саше людей. Но и тут его постигла неудача – ссылки не работали. Только четвёртая (которая, впрочем, заинтересовала его в первую очередь) привела на чей-то сайт. Это было что-то вроде домашней странички некоего художника, отрекомендовавшегося как Anry.
Страничка была действительно домашней, милой и уютной. Гидом, сопровождающим из раздела в раздел, был странный большеглазый серый зверёк, какая-то помесь мышки и лисёнка, невероятно трогательный и мультяшный. Художник учил рисовать при помощи планшета, совершенно бескорыстно раздавал полезные компьютерные советы, доверчиво признавался в пристрастии к смородиновому соку и показывал фотографию своего рабочего места в редкие минуты убранности. Саше не слишком понравились рисунки. Нет, он, конечно, подивился техничности исполнения, но душу Сашину рисунки не затронули. Сам он в жизни не нарисовал бы ничего подобного, но на сайтах, посвящённых фэнтези, такие рисунки встречались во множестве. Саша не видел в них ничего индивидуального. Как будто кто-то ходил с фотоаппаратом по Средиземью, фотографируя эльфов, принцесс и воинов, причём без особой на то необходимости.
Но всё остальное, не бывшее непосредственно выставленными работами, вызвало у Саши прилив острой нежности. Ему захотелось прижаться мордочкой к мордочке, обнять этого чудного художника вместе с его серым зверьком и подружиться с ними навеки. Саша уже собрался было отправить художнику тёплое письмо, нимало не заботясь о его содержании. Конечно, Саша не взялся бы вот прямо так признаваться художнику в любви, но Anry должен был понять, что они с Сашей – подходящие друг другу люди. Саша решил отослать художнику свой сон об ангелах и новогодних пугалах обитавших на огородах в окрестностях озера Эри. Этот кошмар, по мнению Саши, должен был стать отличным подарком для художника Anry. Художник наверняка не остался бы равнодушным по прочтении. И ответил бы…
Но в последний момент Сашу остановила скучная мысль. Он вдруг подумал, что художник Anry слишком неагрессивен в своих проявлениях. Человек, заполонивший свой сайт наивным до идиотизма и милым до слёз большеглазым серым зверьком закономерно должен был оказаться толстой девочкой-лесбиянкой, скрывающейся под чужим родовым окончанием и мужским псевдонимом. С такими девочками Саша уже встречался и в Сети, и вживую, причём встречи в Сети кончались более драматично, ввиду изначальной традиционной невозможности лицезрения собеседника. Саша уже несколько раз натыкался на сайты, трогавшие своей добротой и безыскусственностью, впечатлялся, а потом случайно встречал вживую изготовителя сайта. Поименованный милый и добрый юноша с завидным постоянством оказывался нервной и агрессивной девицей неопределённого пола и неприглядного вида. Нет, Саша не был приверженцем чисто мужской дружбы, он с радостью подружился бы с девочкой-лесбиянкой, коль скоро в её душе мог зародиться замысел столь задушевного сайта но, к сожалению, девочки не желали дружить с Сашей. Скорее всего, по одной простой причине - Саша был уверен, что они несчастны, а девочки-лесбиянки не желали, чтобы кто-то считал их несчастными. Саша считал, что девочки-лесбиянки просто не смогли реализовать себя в женском качестве из-за неблагодарной внешности и перенесённых в детстве унижений. Саша с горечью рассказывал старый анекдот: «Кто это у вас, симпатичный мальчик, или страшненькая девочка?» Девочки боевито сжимали кулаки и гордо заявляли, что это их сознательный выбор. «Бедная ты моя!»- горько рыдал Саша - и едва успевал унести ноги. Конечно, после этого ни о какой дружбе не могло быть и речи.
Вот и теперь Саша подумал, что не поимеет в результате завязавшейся переписки ничего, кроме очередного разочарования. Тем более что раньше Саша никогда не завязывал знакомства намеренно, но всё равно имел кучу неприятностей. Страшно подумать, каких последствий можно было бы ожидать от целенаправленного знакомства. Поэтому Саша строго поднял себя из-за компьютера и вывел из интернет-кафе, не досидев положенного времени. На душе у него было тяжело и неприятно, но он терпел. Подле университета он долгожданно встретил тусовку, одну из тех, где ещё не были обижены на него все поголовно – и от огорчения напился в стельку.
Постепенно Саша смог отвлечься от мысли о художнике, но его имя продолжало навязчиво вертеться в Сашиной голове до тех пор, пока не превратилось в стихи.
Вот что получилось у Саши:
Весёлый художник Анри Околей
Был прочих художников не веселей,
А может быть даже грустнее.
Но кто из них мог
Количеством ног
Сравниться с Анри Околеем?
«Просто околесица какая-то», - с отвращение думал Саша о своём творении, – «глупость невозможная». Он совершенно не представлял, что бы всё это могло означать, и каким образом художник Анри обзавёлся столь оригинальной фамилией. Через некоторое время он уже почти не думал об Анри, хотя, конечно, не забыл о нём. Мысль об Анри была где-то рядом, способная вернуться в любой момент, вызвав печаль и досаду. Но чтобы Саша думал об Околее – так нет.
Саша вернулся к обычной жизни, насколько это было возможно для него после того, как всё уже произошло. Саша похаживал на работу и тусовался на тусовках, где, кажется, ситуация немного нормализовалась. Почти ежевечернее он напивался в стельку, но разве другие тусовщики, не пережившие того, что пережил Саша не делали того же? Он не думал об Околее.
Однажды вечером, когда бледное небо заканчивало нежно лиловеть по краю, а первые заплаканные звёзды только расправляли свои малозаметные лучи, Саша сидел на скамейке напротив университета и пил пиво, пришедшее ему по кругу. По левую руку от Саши невменяемый бандит нецензурно насиловал девочку дошкольного возраста – две девицы с филфака читали книгу модного американского писателя, матерную и антигуманную донельзя. Периодически Саша заглядывал в книгу и всё более мрачнел. В книге уже убили друг друга два редкостных урода, а двое хиппей не смогли защитить от зверского опять же изнасилования свою хиппующую подругу. Теперь вот насиловали дошколёнка. Саша чувствовал, что отхлебнув из бутылки по пятому кругу он непременно начнёт отрывать будущим словесникам и педагогам головы – если, конечно, не будет слишком заметна несвоевременная эрекция. Справа кто-то ушёл, и рядом с Сашей образовалось пустое место. Одновременно Сашиному взору открылся тот, кто сидел через одного человека от Саши.
Саша Соколов был очень маленьким существом. Поэтому ему всегда радостно было встретить существо ещё более мелких размеров. Существо, сидевшее справа, было как раз таким. Это был невысокий хрупкий юноша. Он сидел слегка склонив голову и поглядывая искоса на редких вечерних прохожих. У него были тёмные волосы и огромные, фиалково-прозрачные глаза, грустные и тёмные в глубине. И что-то было очень знакомое в грациозном наклоне его головы, в хитровато-печальном выражении бледного худенького личика, в нежной лукавой полуулыбке…
- «Серый зверёк!!!» - как будто ударило Сашу. – «Ведь это же Анри Околей! Живой! Настоящий!!!»
Саша не понимал, каким волшебством художник Анри оказался на одной с ним скамейке. С самого начала ему казалось, что Анри Околей живёт, скорее всего, в Ставрополе, или даже в Новом Уренгое, а ещё вернее – в городе со Среднерусской Возвышенности, даже названия которого Саша не знает. И вот он сидит здесь!
Медленно, затаив дыхание, чтобы не вспугнуть малореального художника, который, скорее всего, был просто глючным видением, Саша повернулся к Околею и почти задыхаясь спросил:
- Тебя зовут Анри?
Художник посмотрел Саше прямо в глаза и удивлённо-встревоженно проговорил:
-Да… а откуда ты знаешь?
В этот момент Саше вдруг стало отчего-то очень страшно. Он почувствовал, что обречён, что обречён Анри, и встреча Сашина с Анри Околеем закончится чем-то совершенно ужасным. Но Саша даже представить себе не мог, откуда исходит опасность, и что ему теперь делать. Поэтому он просто смотрел на художника и ждал, когда же произойдёт то самое фатальное, чего он не понимал и не мог остановить.
- Я тебя знаю? – спросил художник.
- Я видел твой сайт в Интернете, - сказал Саша Соколов. - Извини, но мне очень страшно, - сказал он вдруг, нарушив ход светской беседы.
- Правда? – удивился художник. – Не бойся. Я добрый. Людьми я питаюсь только по пятницам.
«Тьфу ты», - подумал Саша. Он не мог объяснить художнику своих опасений.
- Мне очень понравился твой сайт, - сказал, наконец Саша, немного взяв себя в руки.
- Да? – удивился художник. – Спасибо.
Голос у художника был странный, такой, будто Анри вот-вот тихонько рассмеётся. Казалось, в первый момент он чего-то испугался, но потом увидел, что опасности нет, и повеселел. Однако Саша почувствовал, что он упустил свой шанс, и художник уже понял, что Саша Соколов не тот человек, на встречу с которым тайно надеются все художники.
Художник улыбался, шутил, говорил вежливо и участливо, но с таким невозможным интересом, что Саша сразу понял – Анри отгорожен от мира толстой и прочной стенкой вежливости и доброжелательства, никакого дела до Саши ему нет, знать он его не желает.
«Вот и всё, - лихорадочно думал Саша. – Он не узнаёт меня, а я ничего не могу поделать».
- Ты рисуешь? – сказал художник.
- Нет, - ответил Саша.
«Ну что же делать-то?!!»
Он как за соломинку уцепился за то единственное, что пришло ему в голову, и тут же понял, что вот именно этого-то говорить не следовало:
- Знаешь, я сочинил про тебя стихи.
- Какие стихи? – вежливо спросил Околей.
- Только ты не обижайся. Они сами получились, независимо от меня, - обречённо произнёс Саша и голосом не своим от ужаса прочёл своё творение.
Потом он посмотрел на художника. С художником что-то произошло. Художника, похоже, действительно проняло, но таким образом, что лучше бы и не надо было бы, наверное…
Художник весь потемнел, как будто внутри него погасили лампочку. Теперь рядом с Сашей, судорожно сжимая руками колени, сидел скукоженный и некрасивый человек с пустыми и дикими чёрными глазами, без малейшей доли беспечного зверькового очарования.
- Откуда ты знаешь? – спросил он наконец совершенно мёртвым голосом.
- Что знаю?! – ужаснулся Саша.
- Про меня, - прошептал художник, закрыв глаза.
- Что про тебя?!! – закричал Саша.
- Вот это, – прошептал художник и принялся закатывать джинсы.
Было уже почти темно, поэтому Саша не сразу понял. А потом он вдруг увидел, что у художника Анри нет ног. Вместо ног у него были протезы, которые начинались чуть ниже колен.
Саша вскочил.
- Я ничего не знал, правда! Честное слово, я ненарочно! Прости меня! – Саша бахнулся на колени, прямо на асфальт, и простёр к художнику руки. Художник в ужасе отшатнулся.
- Пожалуйста, - умоляюще повторил Саша, - Пожалуйста, прости меня! Ведь это же случайно получилось! Я же люблю тебя!
От этих слов художник весь передёрнулся, с усилием приподнялся со скамейки и двинулся прочь со всей возможной быстротой, кренясь и пошатываясь на непослушных ногах.
Саша бросился следом, но художник прибавил шагу. Похоже, он хотел бы побежать, но не мог, и поэтому, весь в слезах, неестественно вытянув шею, из последних сил шагал вперёд. Испугавшись, что художник упадёт, Саша прекратил преследование. Анри той же неестественной походкой добрался до зелёных ворот в конце улицы и скрылся за ними.
Саша вернулся к скамейке, где сидела тусовка. То ли тусовка не поверила своим глазам, то ли по пьяни и в потёмках ничего не заметила, но все тусовщики, как ни в чём не бывало, пили своё пиво, мирно беседовали о литературе, и никаких особых эмоций на их пьяных лицах не выражалось.
- Кто это был? – глупо спросил Саша.
Большинство пожало плечами, а девочки-филологини ехидно ответили:
- Оставь надежду, Саша. Он не любит парней. Он гомофоб.
И дружно рассмеялись. Их очень забавляла приписываемая Саше сексуальная ориентация.
Саша плюнул и ушёл со скамейки домой, расстроенный и протрезвевший.
Несколько дней подряд Саша непрерывно изводился, пока не извёлся вконец. Разнообразные навязчивые состояния были неотъемлемой частью Сашиного быта, но тут он просто не знал, куда деваться. Он целыми днями прокручивал в мыслях произошедший между ним и Анри диалог, пытаясь понять, чем же он обидел художника. Он допускал, что его поведение было безобразным и вызывающим – оно всегда таким было, но объяснить настолько болезненную реакцию художника всё равно не мог. Тем не менее, он решил, что ему необходимо извиниться перед художником и попытаться ещё раз объясниться с ним. Он даже решил написать художнику извинительное письмо, но все написанные варианты показались ему ещё более оскорбительными, и он решил положиться на спонтанность и вдохновение, которое, как он надеялся, посетит его при встрече с художником. Но художник на тусовке упорно не показывался.
Саша окончательно скомпрометировал себя в глазах тусовщиков, но добыл-таки у филологических девочек телефон Околея. Он уже было собрался звонить по нему, как вдруг, утром, по пути на работу, он заметил Околея, выходившего из магазина с батоном в руках. При дневном свете Анри являл собой самое удручающее зрелище. Он почернел, высох, заострился и вряд ли уже мог бы вызвать у кого-то чувство симпатии и умиления. Он был растрёпан и явственно безумен, нервно озирался и что-то шептал себе под нос. Ему не хватало только смирительной рубашки и пары дюжих санитаров за спиной.
Саша ужаснулся… и неожиданно для себя радостно заорал:
- Анри!!!
Художник затравленно огляделся, увидел Сашу, ахнул и вцепился себе в горло.
«Довели зверька…» - горестно подумал Саша и бросился к художнику.
Художник не выдержал и побежал, немедленно запутался в протезах и рухнул на асфальт, батон вылетел на дорогу, а художник остался извиваться на тротуаре, силясь подняться.
Подбежавший Саша начал поднимать Околея, но тот не желал взаимодействовать с Сашей и отбивался изо всех сил. Несмотря на сопротивление, Саша поставил Околея на ноги, радуясь, что у того ничего не отстегнулось, и Околей, вывернувшись из Сашиных рук и забыв про батон, ушагал за ворота.
Саша понимал, что делать этого не стоит, но ничем не мог себя унять – он поднял батон и потащился к зелёным воротам вслед за художником. Нельзя сказать, чтобы Саша был дурак - он полностью осознавал всю губительность своих действий, но остановиться не мог, продолжая своё невменяемое дело в тоске и ужасе от самого себя.
Когда Саша вошёл в подъезд, художника там уже не было. Саша в полном отчаянии опустился на ступеньки лестницы и, уже ничего не соображая, разрыдался, громко и безутешно. Он знал по опыту, что вскоре выйдут соседи, начнут гнать Сашу и грозиться милицией, но ведь это будет такая мелочь по сравнению с тем, что уже произошло…
Действительно, почти сразу открылась ближайшая к Саше дверь, но на пороге вместо рассерженных соседей показалась невысокая худенькая девушка, темноволосая, с тревожными тёмными глазами и озабоченными морщинками на лбу.
- Ты к Серёже? – спросила девушка.
Саша сразу понял, что он действительно к Серёже, но это не имеет никакого значения, потому что он своими собственными руками непоправимо испортил всё, что только можно было испортить.
- Я… да…, - только и смог вымолвить он. – Но теперь уже всё… Я ведь не хотел.
С гримасой боли на лице он вскинул голову и простонал:
- Ну почему?.. почему-у?.. я же не хотел…
- Серёжа очень болен, - грустно сказала девушка. – У него туберкулёз костей. Когда папа с мамой погибли, - в её голосе стали прорезываться истерические нотки,- я согласилась отправить Серёжу в санаторий, на время. А там один воспитатель попытался его изнасиловать. Серёжа выбросился в окно и сломал обе ноги. Я забрала его, но переломы срастались неправильно, пришлось делать несколько операций. Мы жили в Ставрополе и в Новом Уренгое, везде ему делали операции, но становилось только хуже. Пришлось ампутировать сначала одну ступню, потом другую, потом до колен… - Девушка плакала, но в голосе и в лице не менялась. – Он стал учиться на протезах, хотя ему нельзя на протезах, может пойти ещё выше. И с тех пор он боится мужчин, особенно если они пытаются как-то с ним сблизиться…
- Но я не гей! – вскричал Саша
Девушка грустно покачала головой.
- Но ведь ты же понимаешь, Серёжа не совсем нормален. Он всё видит иначе. Мне пришлось расстаться с женихом, хотя тот искренне любил Серёжу. А Серёжа именно поэтому его ненавидел. Но я не могла его снова бросить… - она разрыдалась.
- Представляешь, он даже говорил о себе в женском роде, - горько улыбнулась она сквозь слёзы . – До тех пор, пока в Интернете с ним не начали знакомиться мальчики… Тогда перестал… В последнее время стало полегче, он даже начал работать в рекламном агентстве, дизайнером. Снова начал рисовать, занялся сайтом… А теперь всё снова... – она разрыдалась.
Саше захотелось, чтобы его не было. Совсем. Он не знал, что сказать и просто стоял, опустив голову и крепко зажмурившись от невыносимого чувства вины.
- Пожалуйста, уходи, - попросила девушка.
Саша умоляюще посмотрел на неё снизу вверх.
- Нет, нет, - замотала головой девушка. – Я понимаю, но ты ничем не сможешь помочь. Честное слово. Ты не представляешь, что с ним сейчас творится.
- Хорошо, - сдавленно сказал Саша. Он хотел пожать девушке руку на прощанье, но она машинально отдёрнула её, сморщилась и снова заплакала, уткнувшись лицом в дверной косяк.
Обречённо-спокойный, Саша повернулся и вышел из подъезда. Он ничего не мог поделать.
Больше Саша никогда не искал встречи с Анри Околеем, не подходил к его дому и даже не справлялся о нём у знакомых. Он не знал, живут ли до сих пор Анри и его сестра в доме с зелёными воротами, и ни разу не встречал их на улицах города. Он старался даже не думать об Анри, чтобы не напомнить о себе каким-нибудь трудно представимым телепатическим путём.
Впрочем, в тот же день, когда Саша в последний раз видел Анри Околея, ему пришло в голову продолжение дурацких стихов:
Весёлый художник Анри Околей
Был прочих художников не веселей,
Но это уж точно, странней –
Мечтал, всем назло,
Стать Фридой Калло
Художник Анри Околей.
Продолжение не понравилось Саше ещё больше, чем начало, но он никак не мог от него отделаться. Оставалось только ждать, когда самому стихотворению наскучит одолевать Сашу. Саша терпеливо ждал. С тех пор, всякий раз, когда он вспоминал об Анри Околее, у него начинало болеть сердце, но случалось это всё реже. В конце концов, история с Анри Околеем была всего только незначительным эпизодом из того времени, когда всё уже произошло, поэтому стать хуже Саше Соколову от этого, конечно же, не могло.
Приложение:
Когда кончается лето, в посёлках, что на краю Огородов, начинают топить печи. Дым поднимается высоко в розовое небо, предвещая скорые огородные костры. Среди недоубранных оранжево-серых тыкв и кружевной капусты, дожидающейся заморозков, по вечерам гуляют ангелы с телесными повреждениями и претенциозные новогодние пугала. Тактичные поселяне не тревожат их уединения, поэтому больше на огородах никого нет.
Иногда ангелы укладываются в грядки и лежат там, не шевелясь, тихо и непонятно, очень подолгу. Время вокруг ангелов останавливается и превращается в шар, внутри которого – вечер. Абстрактные белые крылья ангелов покрываются рыжими и чёрно-зелёными петушиными перьями, перевитыми огородными вьюнками, состарившимся горохом и прочей ползучей мелочью, занесённой ветром из какого-то офорта Земли Модерн и пустившей корни в окрестностях озера Эри.
Ветер ерошит чёрные перья ангелов, а сами они никогда больше не шевелятся. Вокруг них так и держится в виде шара последний вечер, которого со временем становится всё больше. Скоро он должен занять все огороды, а пока новогодние пугала делают из вечера новогодние же шары и приносят гирлянды.
Хозяева пугал не спорят. Они, как уже было сказано, тактичны и доброжелательны, а потому относятся к происходящему с пониманием