Уже несколько лет я живу в троллейбусе, просто сижу на самом последнем сидении лицом к заднему стеклу. Мне вполне достаточно трех сторон для спокойного наблюдения за жизнью вокруг троллейбуса, кроме того, она меня мало интересует. О том, что я когда-то там жил, ровным счетом ничего не помню, чем совсем не расстроен.
Уже зима. Многие пассажиры предпочитают ездить стоя, даже при наличии свободных мест. Да, холодные сидения привлекают далеко не всех. Мне проще, за столько лет неизменного сидения на одном месте, оно - место нагрелось практически до температуры моего тела, и ехать мне вполне комфортно. Конечно же, есть некоторые обстоятельства, которые нарушают мое счастливое пребывание здесь. Представляете раннее утро, как правило, это случается в понедельник или в субботу, в воскресение, в общем, тоже. Сонно ежится кондуктор, зеваю я, и тут тяжелый запах вчерашнего пьянства доносится от кого-то, сидящего прямо за моей спиной, сопровождаемый тяжелым, сиплым, недовольным дыханием.
Или, например, уже не раннее, а просто утро. Люди едут на работу, троллейбус полон покашливающего, пошмыгивающего носами народа. Как обычно, весомую часть пассажиров составляет немало пожившее поколение. Поколение, уже списанных, не нужных людей. Ели бы их не видели, а точнее не слышали в общественном транспорте, на улицах, в дешевых продуктовых магазинах, то про них бы совсем забыли. Но их слышно. Каждое утро я узнаю все самые свежие новости мира, того мира, что находится на расстоянии толщины оконного стекла от вашего рассказчика. Каждая новость переполнена продолжительными обсуждениями. Как правило, новость несет в себе общегосударственную проблему, возможно, изначально проблема была много меньше, но за пару остановок может стать уже мировой. В общем, ближе к остановке у сравнительно дешевого магазина «продукты по оптовым ценам в розницу» можно насчитать с десяток вариантов решения любой из поставленных новостями проблем. Перемешивая свой неоспоримый ум с воспоминаниями – как было хорошо раньше, не забывая добавить, что все там наверху только и делают, что воруют, старшее поколение покидает троллейбус. Тишина, облегченный выдох, поколения помоложе едет дальше. Я тоже облегченно вздыхаю.
День, как правило, ничего интересного в себе не несет. Спешат куда-то немногочисленные пассажиры всех возрастов. По будням их лица мельтешат озабоченностью. Их вид на столько же нелепый, как если бы каждый из них держал на уровне груди большой потоптанный кусок гофрированного картона со списком первоочередных дел. У некоторых пассажиров такие лица, что таблички им стоит держать над головой в силу важности их дел. Но далеко не все окружающие меня люди едут на встречу с оплачиваемыми обязанностями. Не редко появляется совершенно ничего не выражающее лицо. Прямо за таким лицом, бесспорно, находится не что иное, как мозг, но сейчас там не копошится ни одной мысли. Вполне возможно, это лицо с мнимой табличкой этим же днем спешило по неотложному делу и выглядело не менее комично, чем сейчас, но вот обязанность выполнена. Все. Лицо толком и не знает даже куда едет, так, инерция.
Наверное, я, беззаботно сидящий на заднем сидении троллейбуса, и вызываю к себе, чью то неприязнь. Все заняты делом, каждая из окружающих меня жизней наполнена, иногда даже переполнена смыслом, а я забавляю себя разглядыванием эти жизней и смыслов, ехидно посмеиваясь. Что ж, неприязнь ко мне вполне оправдана. А может, и неприязни то никакой нет, и в моем сидячем существовании на столько нет смысла, что я не удостоился ни одной неприязни. Вполне возможно, вполне возможно.
И так, троллейбус едет, едут пассажиры, день сменяет вечер, сижу я. Транспорт переполнен людьми, конец рабочего дня, большинство лиц устало смотрят то в окна, то в затылки прямо перед собой. Троллейбус движется медленно, устало, постоянно останавливаясь и издавая то пощелкивающие, то стучащие шестереночные звуки. В окне я вижу ютящиеся на дороге автомобили, они толи брезгливо, толи пугливо перемещаются в собственной толпе, стараясь не в коем случае не прикоснуться к кому или чему-либо. Усталость всего вокруг передается и мне, я зеваю и наблюдаю жизнь вокруг себя совсем без интереса. Скорее всего, мое выражение не чем не отличается от выражения того лица, что едет днем по инерции, помните, без единой мысли и с завершенными делами.
Вечер после рабочего дня сменяет более поздний вечер. Троллейбус пустеет. Я лениво смотрю на постепенно перемещающихся к выходу пассажиров. Некоторые из них совсем расслабились, скоро они доберутся до своих домов, квартир. Первым делом они плюхнутся на свои диваны и, даже не переодевшись в домашнее, будут блаженно смотреть в телевизоры, наслаждаясь присутствием пультов дистанционного управления к ним. Но далеко не все пассажиры находятся в ожидании спокойствия. Озабоченность, помноженная на усталость, просто сотрясает нервы других «некоторых». И если большинство первых «некоторых» составляют мужчины всех возрастов, то большинство вторых «некоторых» составляют средних лет женщины, заботы которых вовсе не закончились вместе с рабочим днем. В общем, если не углубляться в подробности, и не писать, что вот этот молодой человек, бесспорно, спешит к своей не менее молодой жене – он держится правой рукой за поручень, с заметным удовольствием поблескивая обручальным кольцом. Он даже перчатки не надел, не смотря на зиму. Вот у той девушки, без малейшего сомнения, скоро свидание - как она сосредоточена на своих мыслях, ее аккуратно подведенные косметическим карандашом глаза не полузакрыты устало, как у большинства пассажиров, а почти бодро открыты и настроены достаточно решительно. Вот эти двое опаздывают забрать ребенка из детского сада, а может и к кому-нибудь в гости. В общем, троллейбус постепенно пустеет. Опустел.
Каждый поздний вечер, как правило, в заднюю дверь вваливается какая-нибудь компания молодежи с сопутствующим запахом сегодняшнего алкоголя. Молодые люди громко смеются, и неизменно просят у контролера счастливый билетик, протягивая деньги, нередко рьяно заявляют - на все, после чего, объявив на весь салон, что счастливого им не досталось, просят обменять их билеты. Все представление сопровождается бессмысленным смехом женской половины компании. Кондуктор равнодушно возвращается на свое место – такая сценка беспросветно банальна для каких либо ее комментариев. Компания довольна своим остроумием, если только можно в данном случае применить слово – остроумие. Неся беспросветную чушь, молодежь доезжает до своей остановки, тут нередко кто-то из них объявляет, что выходить ему не хочется, что ему нравится ехать, после чего компания все с тем же бессмысленным женским смехом вываливается из троллейбуса. И такое случается иногда по несколько раз за вечер. Компании разные, а разницы никакой. Немногочисленные пассажиры облегченно вздыхают, я вздыхаю вместе с ними. Хорошо, если среди присутствующих нет представителя немало пожившего поколения, их комментарии к происшедшему тоже не отличаются оригинальностью.
Уже совсем поздно, троллейбус следует в парк. Там салону торопливо и небрежно попытаются придать более или менее опрятный вид перед завтрашним днем, погасят свет в салоне, и я останусь совсем один. Я так давно и бессмысленно занимаю это сидение, что совершенно не обращаю на себя ни чье внимание. Уйдет кондуктор, я даже не заметил, что кондуктор другой, не тот, что был утром. Когда они успевают так незаметно сменится? Уйдет водитель, вроде бы тоже другой. Я задремлю.
Конечно, я мог бы отдельно выделить в своем рассказе вечер пятницы, отличающийся куда большей живостью, нежели вечер любого другого дня, даже субботы. Но вся эта живость не более чем шум, запах спиртного и предвкушение выходных, для большинства людей еще более бессмысленных, чем будни. К тому же, за все эти годы жизни в троллейбусе я здорово обленился, и рассказывать о еще одном безынтересном времени моего существования просто не хочется. Так же мне не охота рассказывать о праздничных днях, еще более похожих друг на друга, чем простые выходные.
Думаю, если бы я решился покинуть это насиженное место, а жизнь за окном ничем не отличается от жизни в салоне троллейбуса, что вполне вероятно, тогда я буду жалеть о том, что вышел. Так же возможно, что я буду сожалеть о всех годах, проведенных на заднем сидении, но сожалеть о прожитом времени мне совсем не хочется. Жалеть о прошлом еще более противно, чем жалеть о настоящем - настоящее еще может меняться, а прошлое уже нет. Кроме того, к своему месту я уже давно привык.