1
…первый удар остро отточенным штырем он нанес в бок, прямо под печень. Когда объект невнятно хрюкнув, стал валиться вперед, на него, отступил на шаг и ударил в левый висок. Глухо хрустнула кость и руку обдало теплой влагой. Он бил еще, ярость, ненависть и адреналин затмили все сознание. Через какое-то время он понял, что стоит на коленях перед бесформенной грудой тела, которое несколько минут назад было полно жизни и являло собой человека. «Не человека – некого его подобия, ужасного отморозка, от жизни которого в мире становилось только хуже. Укуренного бритоголового гопника с лысой головой и стеклянными глазами, мерзость созданную обществом. Нелюдя…». Всё это проносилось спонтанно в мыслях, как некий, необратимый процесс. «Он был одним из тех кто отнял ее у меня, отнял у меня счастье, погубил частицу света в этом темном мире, и я стал тьмой и палачом…».
…он брел по какому-то пустырю, плохо отдавая себе отчет в том, куда идет и зачем. Собственно, теперь в жизни все было пусто, лишь одна последняя цель – отплатить… Не за его загубленное счастье – за боль которую испытала она, его любимая, его Солнце и Свет. Когда он представлял себе, хоть на миг, ее по детски наивное лицо, и ЧТО с ней делали эти уроды… На сознание падал туман и в голове оставался один инстинкт – убивать!!! Но теперь это чувство ушло… Ушло на время, ведь он еще не закончил. Их было трое, значит теперь, осталось два. Стоило больших трудов, времени и денег, отыскать их след. Но выбора у него не было – жить он не хотел, а умирать, не наказав за такую дикость и бесчеловечность, он не мог. Он хотел выть и выл, когда видел, а позже – вспоминал, ее обезображенное лицо, тело… Он не мог, больше не мог…
Рука все еще сжимала штырь, он был весь в крови, и рука, и рукав пальто. Он подошел к стоку, оттуда струйкой сбегала вода. Штырь был сделан из куска арматуры и остро отточен, ручка была обмотана медной проволокой, для жесткости, он еще пригодится. Он отмыл штырь и, как мог, помыл руки.
Невдалеке горел тусклый фонарь, легко дул ветерок, был октябрь. Иногда теплый, временами, как сейчас – прохладный, но всегда желтолистый и прекрасный… Тишина вокруг давила, разрывала на части. Он вдруг почувствовал себя Раскольниковым, это было так нелепо – ведь у него не было топора! Да и не интересовали его старушки-скупщицы… И он пошел, прочь, засунув штырь в карман пальто. Его высокая фигура покачивалась в неровном, мерцающем свете фонаря, пока не исчезла во тьме…
2
…он встретил ее в парке. Прекрасным солнечным осенним днём. Было начало октября и зелёно-желто-красные листья покрывали всю землю, а дорожки парка были чисто подметены и создавали такое чувство уютной аккуратности, что в душе переливались колокольчики яркого синего неба и счастливого покоя. Он стоял, любовался красотой маленького уголка природы и пил, прямо из бутылки, темное пиво. Он любил темное пиво и осень, желтые листья и слегка моросящий дождик, хмурое небо и запах осеннего воздуха. Он был романтик. Как же это было давно…
…Она появилась на дорожке как-то естественно. Она шла, подпрыгивала, подбрасывая ворохами желтые листья и звонко смеялась, кружась на месте. Притягивала взор, как магнитом, чистая, простая радость окружающему миру; воздуху, солнцу, деревьям – всей природе. И та радовалась вместе с нею – блеснувшим лучиком, чирикнувшей птичкой, упавшим листком…
Он стоял, не донеся бутылку до рта, смотрел на нее и улыбался. Его душа радовалась. Поравнявшись, она подбросила целый ворох листьев над его головой и звонко рассмеялась. А он стоял и глупо-счасливо улыбался… Потом они сидели на лавочке до темноты и наблюдали постепенно наступающие сумерки. Она положила свою голову ему на плечо и перебирая локоны его длинных волос, что-то напевала…
А потом пошли дожди и она простудилась. Он ходил под ее окнами, часами сидел на лавочке у подъезда. А потом шел к телефону-автомату и звонил. Трубку всегда брала старенькая бабушка, и на предложение позвать, торопливо отвечал «нет-нет, пусть лежит, отдыхает». И просил передать, что звонил и передавал тёплый привет, от прохожего в парке. Бабушка только тихонько усмехалась и обещала передать. Но вскоре она выздоровела и стала веселой еще больше, несмотря на холодную погоду. Она согревала этот мир своим теплом, согревала любовью его сердце – их сердца. А зимой они лепили снежную бабу и барахтались в снегу… Порой, он срывал украдкой поцелуи и тонул от счастья. Ему больше и не надо было, все так естественно и правильно, не было никогда. Теперь они существовали в гармонии с миром, в гармонии с собой. И не было ничего, кроме них и любви…
3
За вторым он ходил, пол дня. Тот был все время в людных местах. Сначала измывался над пассажирами общественного транспорта. Он подвязывался контролером. А потом пил пиво со своими подельниками. Все это время он неотступно следовал за ним, стараясь быть незаметным. Хоть это и было несколько проблематично с его высоким ростом, он не беспокоился. Эта тупая свинья дальше своего собственного носа не видела…
…Настиг его он в арке длинного дома. Был уже поздний вечер, и на улице никого не было. Люди прятались в тепле домов, вечер был довольно промозглым. Он нанес удар со спины, с силой вогнав штырь под позвоночник. Захрипев, выродок попытался дернуться, но удар был рассчитан точно и тело в конвульсиях рухнуло в лужу. В глазах у бандюка был ужас и агония боли. В душе родилось внезапное удовлетворение, это – было правильно! Он уже наклонился, чтобы прикончить урода, но на глаза попался кусок толстого провода, валявшегося у стены. Пусть помучается! Он не спеша взял провод, и обмотав вокруг шеи стал медленно душить, как заведенный повторял, постепенно зверея:
- Ну что, помнишь, как душил её, помнишь, сука?!
Через пару минут, в арке лежал остывающий труп, глядящий остекленевшими глазами в тьму, а он заплетающимися шагами снова брел в неизвестность…
4
…Была уже глубокая ночь, когда он пришел в этот парк. Он шел не глядя куда идет, и вдруг, внезапно остановившись, огляделся. Под моргающим фонарем стояла лавочка, дорожка была забросано мокрыми тёмными листьями. Теперь их никто не подметал – это было то самое место, их первой встречи. Опустившись на колени он тупо смотрел на лавочку под мигающим фонарем. Потом он спрятал лицо в ладонях и заплакал. Глухие рыдания сотрясали его тело. Пошёл дождь…
Через час или через два, он не замечал времени, поднялся и решительно пошел. Он не будет больше ждать и выслеживать, с этим надо покончить сегодня. Он знал, где живет последняя жертва, хотя слово жертва здесь мало подходила. Объект, да, объект гораздо лучше. За двадцать с лишним минут, он дошел до старой хрущевки, где жил последний выродок, который измывался над его любимой, который убил ее. Остальные уже мертвы, да и этому осталось не долго. В этом мире правосудия нет, что ж, он исправит это.
Он вошел в темный подъезд, хорошо, это ему даже на руку, поднялся по пролету. Вот и квартира. На миг он задумался, потом громко стал гатить туфлей в дверь. Через минуту в квартире раздался шум и настороженный, приглушенный из-за двери голос спросил:
- Кто?
- Открывай, с Ломом беда! – Прокричал он, вдруг изменившимся голосом.
- Кирпич, ты штоль? – В темноте прорезался луч света и появилась бритоголовая голова, морщась и всматриваясь в темень коридора.
Не давая тому времени что-либо разглядеть, он ударил сильно ногой в дверь. Бритоголовый не ожидая такого, отлетел к противоположной стенке маленького коридорчика и врезавшись в маленький столик, развалил его на куски. Не медля ни секунды он зашел и прикрыв дверь метнулся к цели. Но противник оказался проворней своих предшественников и успел откатится в сторону. Попутно выхватив из-за пояса пистолет, бандюк навел его и хриплым испуганным голосом заверещал:
- Стой сука! Завалю нах… – Но он уже ринулся вперед. Раздался выстрел, но он уже настиг бритоголового и размахнувшись всадил штырь в руку. Бандюк дико заорал, выронил оружее и попытался отползти в кухню, но та была слишком мала, и спрятаться там было негде. Тяжело дыша он приближался, у стены стоял молоток с длинной ручкой. Бок весь горел и появилась опасная резь, зацепил таки… Но сейчас ему было уже все равно, он видел свою цель и на глаза падала кровавая пелена… Перехватив молоток покрепче, он размахнулся, раздался глухой хляпающий звук. Потом еще…
…когда появились маленькие люди в очень синей форме он не заметил. Лишь выкрик – «стоять, руки на пол!», привел его в чувство. В коридорчике стояли двое, наведя на него табельные ПМы. Он криво ухмыльнулся и оттер пот и кровь со лба. Руки его были все в крови, да и лицо тоже, месиво у мойки давно уже не дергалось.
- Где ж, вы были тогда..? Где ж вы были тогда, суки?! – повторял он охрипшим до неузнаваемости голосом и не выпуская молотка из руки сделал шаг вперед. Два выстрела слились в один. Он остановился, молоток выпал из ослабевших пальцев. По инерции тело сделало еще один шаг… Третий выстрел, четвертый, мир поплыл, темнота, он рухнул у кухонной двери. Быстро стала расползаться лужа крови… Лицо у одного мусора, заглянувшего в кухню, посерело, второй уже сидел на ступеньке подъезда и трясущимися руками пытался подкурить сигарету. Дождь закончился. Светало….
16-17.02.2006