Когда ты стоишь перед проблемой выбора: жить или умереть, все, что ты когда-либо пережил предстает перед тобой в другом свете. Ты вспоминаешь, как в пятнадцать лет ты безжалостно отшила одного, в сущности, очень неплохого парня. Это был твой каприз. А сейчас ты думаешь: может, стоило согласиться? Вдруг вы и сейчас были бы вместе? А когда твой горячо любимый человек сообщил тебе, что вы не можете больше встречаться, может, стоило броситься ему на шею и умолять остаться? Но ты тогда просто промолчала и возвела невидимую, но очень крепкую стену между тобой и окружающим миром. Глубочайшая депрессия началась именно в тот момент. Мысль о самоубийстве впервые посетила тебя именно в тот день. Может быть, стоило сделать это еще тогда?
Эта жизнь была изначально создана не для меня, и я это знала. Не знала лишь одного, почему все ненавидят меня. С детства окружающие меня сверстники глумились надо мной. В школе я начала бить обидчиков. Они возвращались домой с расквашенными носами и плакались мамочкам, которые на следующий день прибегали в школу возмущенные и расстроенные, похожие на квохчущих куриц. Мне порядком от них доставалось – в моральном смысле, - поэтому я обычно грубила им и убегала. В детдоме ко мне прикрепили социального работника и отнесли к группе «трудновоспитуемых детей». Мне было абсолютно все равно. Если я просыпалась ночью, и на меня нападала бессонница, я бродила по коридорам, рисуя на стенах кровожадные рисунки. Наутро меня ожидало наказание. Но я не собиралась попадать под огонь и бежала в школу. Вернее, это они так думали. Большую часть времени я проводила в «неблагополучном» квартале города. Впервые я попала туда в шестом классе. Совершенно случайно. Меня перевели в новую школу, и это был первый день, когда я должна была ее посетить. И я, разумеется, заблудилась. Парень и девушка самого сомнительного вида надавали мне пинков и велели катиться оттуда подальше, пока они не подсадили меня на героин. На это я выдала им речь, состоящую из отборных нецензурных выражений. Они опешили. Прозвали меня Деткой и приняли в свою компанию. Когда мне исполнилось шестнадцать, меня едва можно было узнать. Мой авторитет за неполных пять лет возрос не небывалых высот. Я курила самые крепкие сигареты, на которые хватало денег, время от времени кололась (это занятие не поглотило меня – редкий случай). И я была главарем одной из местных небольших банд. Моя шайка занималась тем, что караулила незадачливых туристов и жителей города и опустошала их карманы. Конечно, без знаков физического ущерба они от нас не уходили. В тот же год я стала встречаться с нашим общим предводителем. Все стало на свои места, так и должно было быть: самые беспощадные разбойники округи были вместе.
А потом его увела какая-то смазливая, невозможно приторная девчонка из моей школы. Она ходила исключительно в розовом и все время сосала чупа-чупс. И он – признававший только черный цвет, очень глубокий, эмоциональный человек. Что могло их связывать? Я узнала о том, что он проигрался в карты, и выплатой долга было обещание встречаться с этой елейной крошкой, только после того, как убила ее. Я помню, как прятала ее тело в одном из мусорных баков, а потом сжигала свою окровавленную одежду. Я отомстила. Но кому? Вероятно, самой себе, потому что после этого убийства я стала изгоем среди своих друзей. Они осуждали не убийство вообще, а то, что я убила человека, который был дорог одному из нас, а значит, был «своим». Они сочли это предательством, а предателей полагалась покарать. Обычно мы убивали тех, кто изменил нашим правилам. Но они не могли убить меня – потому что в какой-то мере все понимали меня. И меня просто изгнали.
Около года я прожила абсолютно одна. Я сбежала из детдома в пятнадцать лет и жила в заброшенном доме. Каждую ночь я подолгу не могла уснуть – боялась, что они придут и убьют меня. Ведь они знали, где я живу последние два года. Но все забыли обо мне. Меня не разыскивала даже полиция, чтобы вернуть в детдом. Меня как будто больше не существовало.
Одним весенним утром я неожиданно для себя поняла, что не могу жить в такой неопределенности. Я вернулась в свой старый квартал. Меня узнали. Я шла к нашему главному «штабу» - небольшой площадке, где собирались на собрания все главари, а на меня из-за каждого угла смотрело по паре враждебных глаз. Я же не узнавала среди них почти никого – все правильно, где-то полгода назад я слышала про столкновение бандитских группировок города, многие были убиты. Но я, видимо, известна всем – легендарная личность.
Его я увидела сразу. Он, понурившись, сидел на покосившейся скамеечке и курил. Я знала, что сейчас он курит марихуану – ее запах не ощущался, но меня с ним многое связывало, и я чувствовала мягкий аромат дурман-травы сердцем.
Я подошла и села рядом. Минут десять мы оба молчали. Потом он спросил:
– Зачем ты пришла? Тебя убьют.
– Я помню наш уговор, - качнула головой я. – Но мне был нужен ты. Как я еще могла тебя найти?
Он наконец посмотрел на меня, и я увидела в его серых глазах тревогу.
– Что-то случилось?
– Мы… тогда так и не поговорили. Я хочу расставить все точки над i, чтобы я могла жить дальше спокойно.
– Здесь нам не дадут поговорить, - взял он меня за руку. – У тебя есть предложения?
– Да. Поедем на наше с тобой место.
Через час мы подъезжали к живописному каньону Гранд-Роки. Там был небольшой уступ, на котором мы очень любили бывать, когда были парой. Оттуда открывался вид на весь каньон, но вряд ли кто-то кроме нас туда забредал. На машине туда добраться было невозможно, приходилось оставлять машину и еще минут пятнадцать идти по горным тропкам. И вот мы снова, как и полтора года назад, стоим у обрыва, взявшись за руки.
– Я не хотел, чтобы ты уходила, - наконец говорит он, после нескольких мучительных минут молчания.
– Я знаю, - неужели у нас не осталось больше тем для разговора? А ведь раньше мы болтали часами, не могли оторваться от нашего общения друг с другом.
– Ты, наверное, ничего не слышала, - грустно произносит он. – Пять месяцев назад почти все наши погибли… А новая молодежь явно недовольна мной. Они уже строят мне козни. Но я и так знаю – они не дадут мне остаться в живых, как когда-то мы разрешили тебе. Я знаю слишком много тайн нашего квартала.
– Тогда пойдем со мной! – предлагаю я, незаметно утирая первые за много лет слезы. – Я знаю, как спасти тебя. Как нам обоим спастись.
– Ты сейчас предложишь сбежать в другой город – или в другую страну, - невесело усмехается он. – Ты всегда была такая – чем больше ставка, тем лучше.
– Ты не прав, - я крепче сжимаю его руку. – Есть другой выход.
Говорят, что ощущать жизнь способны лишь те, кому часто случается бывать на пороге смерти. Я в своей жизни умирала слишком часто. Пришла пора сделать это окончательно. Умереть – значит перестать умирать каждый день от бесконечной боли.
И мы оба делаем шаг в пропасть.