(генералу Врангелю посвящается!)
Генерал, чувствовал, что мутирует, но не понимал - почему именно сейчас и почему так быстро. Да, в его доблестной биографии случались эпизоды несшие для него настоящую генетическо-гормональную угрозу, но Врунгель надеялся, что именно на нем последствия принадлежащего ему полного опасностей и неоправданного риска прошлого не проявятся. Он был уверен, что проблемы начнут возникать у его потомков, но никак не у него. Сейчас он вдруг отчетливо вспомнил как, после очередного взрыва реактора на подводной лодке «Чернобыльский Комсомолец», ему капитану медицинской службы, за его героическую борьбу за жизни безнадежных больных, сразу присвоили внеочередное звание полковника (надеялись, что пока представление путешествует до генштаба и обратно, будущий полковник уйдет вслед за им не-спасенными), и как он сам тогда себе поставил диагноз – хроническая вялость. Потом уже на другой совершенно секретной субмарине, при перевязке матроса, случайно ударившего себя кувалдой по руке и сорвавшего себе, таким образом, все ногти на пальцах, у него, у полковника Врунгеля под ногами рванул трубопровод с воздухом высокого давления, и через минуту, закончив с пациентом, он уже без наркоза и специальных инструментов делал себе в паховой области операцию по спасению жизненно важного (в смысле: для продолжения жизни на Земле!) органа. Оторванный кусок не прижился… Полковник медслужбы осознал потерю и поэтому теперь за безобразность последующих поколений больше не переживал.
И вот по прошествии нескольких лет его торжественного выпроводили на пенсию. Дело в том, что бывший капитан Врунгель, теперь целый полковник Врунгель из-за полученного увечья принялся околачивать пороги кабинетов высоких начальников, просил, настаивал сделать ему за счет ВМФ операцию по пересадке потерянного на службе органа. После его визитов в этих присутственных местах, в срочном порядке начинались мероприятия по дезактивации (Врунгель слишком фонил). Поэтому, вручив ему значок и удостоверение «Почетного инвалида вооруженных сил», присвоив ему очередное воинское звание вне очереди, его плавно вытолкнули на заслуженный отдых.
Делать ему на пенсии и на пенсию было совершенно нечего и он увлекся эротической прозой. Таким образом через возбуждающие образы генерал в отставке компенсировал отсутствие интимной жизни в личной жизни. Под его пальцами, судорожно пробегающими по клавишам, словно они нащупывали чувствительные точки на теле жаждущей любви женщины, возникали сюжеты из не его жизни. Генеральское мужское эго имело в своей власти и невинных девственниц и обольстительных многоопытных красавиц и блестящих пОтом на рельефах мышц гладиаторов и сверкающих сталью доспехов рыцарей. Он мог их возвысить, мог унизить, все, все они находились в его власти, все являлись его наложницами, его рабами… но, в некотором роде, только в «Ворде». Этот сводник-прозаик сводил в плохо сведенных текстах своих героинь с героями. Этот литсутенер подкладывал прекрасных дам то под прекрасного принца на белом коне, то под белого коня прекрасного принца. Представлял, описывая сцены совокупления, себя то белокоЛонным принцем, то прекрасноСпринцевым конем. Чутко ориентировался и откликался на моду в ориентации. Уводил читателя во взаимоотношениях полов, в групповых занятиях стенка на стенку под самый потолок. Сам в сюжетах заходил в труднопроходимые задние проходы. Всё получалось у его героев и героинь, и всё получалось у него... на мониторе, на клавиатуре,.. но не под клавиатурой и не в натуре.
Нашлись издатели напечатавшие его эпохабные произведения. Издатели получили прибыль, а Врунгель читателей и славу. Слава звонил ему по телефону, прикидываясь журналистом, брал у него, так нигде и не появляющиеся, интервью, караулил у подъезда его дома, преследовал повсюду. Слава влюбился в отставного генерала-лемуариста.
Как-то на презентации новой книги Врунгеля его поклонник улучив момент, бросился на колени подле своего кумира, схватил руку знаменитого писателя и лобзал не возвращая ее хозяину без малого минуту.
- Я целую эти божественные пальчики, что пишут изумительную прозу, которую нужно называть поэзией! Поэзией любви! – восклицал с поклоном восхищенный поклонник.
Тут подскочившая охрана, до этого скромно стоящая в стороне и с глупыми улыбками переварившая недавний обед и цитаты великого писателя-эротомана, оттащила распоясавшегося фанатика. Пытаясь одной рукой мастурбировать в своих расстегнутых-распоясанных брюках, а другой, держась за запястье прозАрливого мастера, тот продолжал сквозь облизывания и причмокивания, огрызаясь на оттаскивающих его крепких парней из сексбольшинств, кричать, путаясь в словах и слогах:
- Вы гений! Вы хрен-ний-й!.. Вы гении-и-т-альный пс-сатель!.. Гений всех ВрЪЕмБЁнМ и на-у-уродов!
Телохранители оторвали от охраняемого ими тела трепыхающееся и визжащее тело им не подотчетное, и выбросили его вон…
Нечто подобное происходило еще несколько раз. Не всегда охранники реагировали быстро и решительно. Частенько после успешно начинающейся встречи с читателями, вдруг, какой-нибудь старичок с бородкой, оказывался вовсе не старичком, а Славой, или девушка с косами, косо поглядывавшая весь вечер сбрасывала косы да фальшивый бюст и тоже превращалась в Славу. После таких творческих вечеров, пальцы писателя долго не отмывались от липкой слюны по-читателя.
И вот генерал в отставке обратил внимание на то, что он мутирует. Сначала бывший военный медик, инвалид многооблученный заметил, как ногти на его пальцах стали размягчаться. Потом они и вовсе исчезли. Кожица, на их месте оказалась на редкость чувствительной,.. оно и понятно так всегда бывает. Врунгель надеялся, что скоро она загрубеет и быть может зароговеет, превратившись в новые ногти, но происходило нечто совсем иное. Чувствительность и пигментация этих участков кожи, распространилась по кругу и на другую сторону пальцев, на те места, которые зовутся подушечками. Вместе с этими внешними изменениями подушечки еще и обретали излишнюю чувствительность, что было совсем странно.
Через год после начала необъяснимых и необратимых изменений все его первые фаланги на пальцах рук стали напоминать… Он ужаснулся и тут же понял, к чему привели подхваченные им когда-то альфа-бета-гамма – излучения и его Слава (Слава стал Его - потому что он был вездесущ).
Природа – мать – твоя – моя твою – мать!..
Слава – мать – твою – твоя – мать – Слава!
Стало понятно: Природа-мать искала выход из ситуации, при которой незаурядный человек и порноход не мог реализовать в реальной личной жизни то, о чем писал, о чем мечтал, к чему непроизвольно тянулся. Природа-мать вспомнила о нескончаемости своего многообразия в формах и проявлениях, ну и выбрала направление, используя всю, присущую ей извращенную фантазию, но и опираясь на героическое прошлое подопытного, конечно же.
Стало также понятно: Слава – катализатор этих процессов. Слюни его, слюни!
Теперь писать стало труднее. От возникающих в голове Врунгеля, самых важных для его книг сцен, пальцы рук становились вдруг неподатливыми и не сгибающимися. Работать в таких условиях становилось невыносимо. Сложнее стало и на презентациях. Стоило генералу увидеть сексапильную женщину, да если еще и в откровенной или открытой одежде, его пальцы на руках тут же распрямлялись, раздвигались, разбухали. Его пятерни тогда начинали показывать только ПЯТЬ и отказывались принимать какую-либо другую фигуру, например: два – виктория, два – «коза», три – кукиш, один – «фак-ъю» или четыре – просто четыре, хотя бы четыре… Нет. Пока возбуждение не проходило растопыренные кисти рук, спрятанные предусмотрительно в перчатках (с недавних пор его пальцы иногда удивляли окружающих непроизвольными плевками подозрительной жидкостью) приходилось держать, прижав плотно к столу или к любой другой плоской поверхности, находившейся под рукой (то есть под руками). Подобные действия производят обычно известные люди, оставляя в не засохшем цементе на аллее звезд отпечатки своих пятиконечных звездных рук. Присутствующие на этих интересных, познавательных собраниях не удивлялись такому поведению своего кумира, справедливо считая его личностью известной, неординарной,.. не-чИта-й-им.
Пришлось Врунгелю заняться самовнушением. Взяв в свои мутировавшие руки всю волю свою, он смог убедить себя в том, что женский пол (даже самые соблазнительные представительницы его) совершенно ему не интересен. Из его повествований вдруг исчезли, обычно смешанные в большую кучу кони люди и запах тысячи орудий (являющихся прекрасными метафоричными фаллическими символами!), все смешалось в доме Обломских, его главных героев на страницах бесконечного эпического литсериала. Они, его произведения, сразу пробрели другой подтекст и настроение. Что ж… Это сразу привело к радиОАкальному изменению отношению окружающих к творчеству известного писателя. На самых интересных моментах и пикантных подробностях текст обрывался, что приводило читателей и издателей в бешенный восторг, говоря по-простому: в бешенство. Пришлось срочно менять псевдоним (ну хотя бы на одну букву).
Но новый стиль нового автора с похожей на не нового эротоавтора фамилией популярности и гонораров ему не прибавил… Справедливости ради надо отметить, что и к Славе не привел (по которому Врунгель с некоторых пор слегка заскучал).
Ничего не оставалось, как научиться работать на «клаве» носом.
И он научился! Научился! И пошло! И стало получаться! Как раньше! Ну, или почти как раньше… Чуть медленней…
Клюет теперь известный писатель по буковкам носом, который в последнее время подозрительно покраснел и округлился на самом кончике, и стал, как-то уж больно чувствителен…