Мне очень холодно. Я натягиваю колючий шерстяной свитер на голое тело, и мои плечи вздрагивают, и я ежусь от холода.
Наступает утро.
Яйцо всмятку потрескивает, звенит ложка, об стакан, размешивая сахар. Я обхватываю стакан руками, и он обжигает мне руки, но я их не убираю, потому что так же меня обжигает дыхание рядом стоящего мужчины.
Мы с ним попрощаемся до вечера, потому что ему надо идти на работу, но я уйду первой. Я тихо бреду по лестнице к дому и шаг мой тих, а лицо ослеплено им - этим мужчиной.
Скорей бы вечер, скорей бы, и огни ежатся в тумане, и свет приглушен в комнате, и уже темнеет. Телефон окаменело, молчит, и я согреваю его руками, склонившись и перебирая крупный циферблат.
Сейчас я позвоню ему. Скорей бы, скорее. Скорей бы…
Я поправляю воротничок стойку у кофточки, завязываю как можно красивей ленточкой, и выбегаю навстречу холодной улице, проникая к теплу мужчины. Он целует меня, не отрываясь, его глаза буравчиками загорают в моей душе, и я отчаянно хочу спрятаться и не уходить никогда.
На кухне кофе в маленьких кружечках, пар от чашек и его руки по плечам, по ногам, по горлу закрывают мне рот. Я не могу ничего говорить…
Тихая ночь, круглая луна и я не сплю, и мои колени дрожат и в волнение в темноте обнимают его руки, соскальзывая и запоминая его плечи, его волосы, его уши и плотную грудь. Играет что-то тихое и медленное, играет долго еще во мне, в такт моим чувствам скользит, приближаясь к нему и вновь уходя.
Он подарит мне еще наверно несколько ночей и много темноты.
Я сижу одна и постукиваю ложкой об стакан, там вращается сахар, перебирая вкус кипятка. Мои руки плотно обхватывают стакан и, обжигаясь, жгут, жгут себя.
Я плотнее стискиваю стакан, кипяток проникает сквозь пальцы, и тогда тихо-тихо я чувствую, как ожог горячей воды сливается с моей душой и мне больно, больно, как это только может быть, когда я одна.
Закат клонится к вечеру. Мне еще чаю погорячей и еще. Может так не будет больно никогда.