На вокзале было очень шумно. Поезд пребывал через полчаса. Народу было много. Вечер выдался на редкость теплый, но не слишком душный – вполне терпимо. Свет железного фонаря не попадал и на треть платформы, отчего она уходила вглубь темноты и совсем пропадала в ней. Станционные часы показывали десять. Пожелтевшие скамейки, расставленные вдоль платформы, были заняты. Деревянное здание вокзала светилось четырьмя маленькими круглыми окошками касс и парой высоких – зал ожидания. В нем тоже все было занято. Все до единого места. В зале было прохладней, чем на улице – работал старенький вентилятор в углу на барной стойке. За ней стоял уже немолодой человек – владелец маленького привокзального ресторанчика. Всегда опрятный и причесанный, сегодня он был особенно ухожен. Довольный, он раздавал комплименты женщинам и теплое пенистое пиво мужчинам – холодильник сломался еще вчера. Даже за стойкой все было занято. Кругом люди. Они разговаривали, смеялись и просто смотрели друг другу в глаза, видимо надолго прощаясь.
Двое молодых людей стояли на противоположном от фонаря краю платформы. Там не было больше никого. На том конце платформы было холоднее. Все звуки были в отдалении, да молодые люди и не слышали их. Они были увлечены друг другом. Большая тучная женщина с маленьким сыном сидела на чемоданах. Она, по-видимому, приехала задолго до прибытия. Мальчик качал ногой и смотрел на птиц, копошившихся над кучей шелухи от семечек слева от одной из скамеек. Ему было скучно. Женщина тяжело дышала и периодически с завидной регулярностью протирала лоб и шею миниатюрным уже мокрым от пота белым платочком, отороченным воздушными кружевами. На спинке скамейки сидел военный. Он рассказывал своим молодым друзьям какую-то байку и те весело смеялись на его очередную реплику. Под часами фирмы «John Walker» на высоком столбе стоял дежурный по станции в синем пиджаке и пожелтевшей рубашке. Его седеющую голову венчала выцветшая синяя форменная фуражка с золотой каймой на козырьке и такойже бляхой посередине. К нему подошел стрелочник в мятой серой куртке и засаленных штанах, сказал что-то невнятное и ушел прочь. Дежурный позвонил в звонок, и по громкоговорителю женский голос предупредил о том, что следует отойти от края перрона. До прибытия экспресса оставалось еще минут двадцать.
Этот звонок возвестил о приближающемся товарном поезде. Вдали показался яркий свет головного фонаря. Состав промчался вдоль платформы. Множество вагонов с углем и рудой, прерываемые несколькими тормозными вагонами. Громкий протяжный гудок вырвался из корпуса тепловоза. Мальчишка на чемоданах мотал головой, пытаясь сосчитать вагоны, но очень скоро сбился и стал просто наслаждаться тяжестью и мощью состава. Вскоре поезд мирно удалялся, подсвечивая нижний правый угол последнего вагона красным хвостовым фонарем.
Дежурный достал карманные «MS» и сверил их со станционными. Вздохнул и вошел в здание вокзала. Из окошка кассы выглянула молодая девушка в очках. Она осмотрела платформу, улыбнулась и вновь спряталась в окошке.
Тучная женщина уже устала ждать. Она тяжело дышала и все оглядывалась на станционные часы. Просидев еще минут пять, она послала мальчишку в ресторанчик купить «что-нибудь, хоть горло промочить», высыпав несколько монеток ему на руку. Мальчик скрылся в здании вокзала.
Парочка начала медленно двигаться к свету. Военный, по-видимому, приближался к финалу своей истории. Стрелочник вновь показался из темноты, сплюнул на пути и вошел в низкую деревянную дверь сбоку от зала ожидания. Желтый свет семафора сменился изумрудным. Люди начинали медленно и шумно выходить из зала. Оранжевый свет вылился из раскрытой двери.
Все было готово к приходу экспресса, но он почему-то задерживался. Вскоре на перрон вышел дежурный, вытирая платком рот. По-видимому, пил или ел что-нибудь. Он вновь сверил часы и тяжело вздохнул. Снял фуражку, положил в нее платок и водрузил ее обратно на лысую голову. Он работал здесь уже не первый десяток лет. Знал каждый гвоздь в деревянном здании вокзала, каждый рельс меняли под его чутким руководством, но он неумолимо старел. Работать здесь ему оставалось отсилы года два. Глаза его видели плохо, руки ослабли. Он все чаще уходил в свою комнатку посидеть, отдохнуть, чтобы вновь вернуться под часовой столб, свериться с ним и ждать прихода чуть опаздывающего поезда, а потом печально влажными прозрачными голубыми глазами провожать огоньки хвостовых вагонов: один красный товарных и три – пассажирских.
Наконец вдалеке показался долгожданный огонек. Люди на перроне молчали. Все, что хотели сказать, было сказано. Они молча ждали приближающегося поезда. Парочка целовалась, никого не стесняясь, да никто и не обращал на них внимания. Военный встал со скамейки и, докуривая сигарету, пожимал руки товарищам. Тучная женщина тяжело поднялась с чемоданов и испуганно огляделась вокруг. Мальчика нигде не было. Женщина вытянулась на сколько могла вверх и пыталась разглядеть пространство платформы. Она тяжело двинулась к залу ожидания, расталкивая провожающих и пассажиров, шедших ей навстречу. Она вошла в зал и огляделась. Какой-то пьяный мужлан сидел в углу, прислонившись к двум стенкам одновременно, бармен протирал стойку зеленой тряпкой. Женщина вновь вышла на перрон. Поезд уже стоял, и пассажиры заходили в вагоны. Проводники в наглаженных сюртуках и накрахмаленных рубашках встречали пассажиров возле ступенек. Народу на вокзале осталось совсем немного. Оказалось, что провожающих было меньшинство. Женщина нелепо металась от одного края платформы к другому, приставала ко всем, спрашивая не видели ли они ее сына. Но те молча мотали головами и продолжали улыбаться, глядя в окна стоящего поезда. Женщина вспотела, выбилась из сил, она задыхалась и кашляла. Мальчика нигде не было. Дежурный дал звонок. По лицу женщины текли слезы. Она подошла к дежурному. Попросила задержать экспресс, но тот категорично помотал головой. Проводники убрали подножки и закрыли двери вагонов. Женщина беззвучно рыдала от безысходности. Машинист дал гудок и в хвосте состава показался свет ручного бело-лунного фонаря. Состав дернулся и медленно пополз прочь. Женщина грузно и без сил опустилась на чемоданы. Ее темные вьющиеся волосы спутались, сверхмеры накрашенные глаза текли по щекам черной тушью. Поезд отъехал, и все, кто был на платформе начали медленно расходиться. Женщина плакала навзрыд. Она качалась и стонала. Со стороны все ее действия, ее толстое неповоротливое тело, ее растекшийся макияж казались нелепыми. Она осталась одна на платформе. Свет в зале приглушили, а в окошках касс он и вовсе погас. Из низенькой дверцы вышел стрелочник. Он покосился на одинокую женщину, сплюнул и подошел к ней.
-Что с вами?
-Мой сын пропал – она подняла глаза.
Из-за здания вокзала показалась крохотная фигурка маленького мальчика. Он беззаботно шагал к маме, неся в руках маленькую запотевшую бутылочку воды. Он протянул ее женщине и та принялась плакать еще сильнее.
-На вокзале сломался холодильник, но я нашел для тебя холодную воду вон там, в магазине через два квартала.
Женщина тряслась.
-Это был наш последний шанс уехать, вырваться из этого ада – проговорила она сквозь слезы. Она медленно поднялась – пойдем… домой.
Они вышли с территории вокзала и, медленно таща за собой чемоданы, двинулись прочь по темной улице, освещенной лишь с одного конца старым разбитым фонарем. Из дома вывалились несколько мальчишек. Они уставились на два одиноких силуэта, затем вытянули указательные пальцы и долго кричали вслед женщине с ребенком:
-Корова, смотрите, она похожа на жирную корову. Она, наверное, и сына своего сожрет, когда снова проголодается!
Женщина с ребенком, волоча свои чемоданы, уходили вглубь неосвещенной улицы до тех пор, пока крики не стихли.
Женщина плакала. Беззвучно. Просто по ее щекам текли и текли черные от туши слезы.
Дежурный по станции, вернувшись в свою маленькую, но очень уютную, обжитую комнатку, выпил остывший крепкий чай из тяжелой железной кружки, расстегнул верхние пуговицы кителя и прилег на скрипящую кушетку. Он вздохнул. В последний раз. И уснул. Навсегда.