Чужая дуэль Фантастический детектив из серии альтернативная реал

Чужая дуэль
Фантастический детектив

ПРОЛОГ

Протяжный, заунывно скрипящий вой пружины. Пушечный хлопок тяжелой двери (нищета подзаборная, генералы на «Шевроле» ездят, а доводчик не могут поставить), как прощальный салют. За стертым бесчисленными ногами порогом дорога в новую жизнь. В очередной раз, кажется в третий, а может в четвертый. Да кто их считает? Как когда-то, в золотые семидесятые, пелось в забытой ныне песне: «Начни с начала, все-е-е начни с нуля!..»
Итак, Степан Дмитриевич Исаков, тридцати шести лет отроду, бывший начальник отдела по борьбе… впрочем, не важно с чем, новоиспеченный пенсионер. Большое человеческое спасибо первому Российскому президенту, который, не иначе как, перебравши коньячку, подмахнул Указ о льготном исчислении выслуги лет оперативным сотрудникам таможенных органов. Для тех, кто понимает, полный абсурд. Но работает. В чем, собственно, я имел полную возможность убедиться, без особой помпы получив твердое, красненькое пенсионное удостоверение.
Миновав КПП, охраняемый неизвестно от каких врагов упитанными дармоедами в погонах прапорщиков, я направился за угол здания. Побитая жизнью, каюсь, не без моего участия, когда-то ослепительно белая тридцать первая «Волга», вызывающе отсвечивала пятнами ржавчины, проступающими даже через покрывающую краску грязь. Авто, несмотря на непрезентабельный вид, благодаря стопятидесятисильному инжекторному двигателю бегало еще довольно шустро. А эстетика меня волновала мало. О внешнем виде пусть заботятся офисные юноши. Наш лозунг: «Танки грязи не боятся!» и поэтому выглядят соответственно.
Погода для конца ноября в Питере стояла самая подходящая, под стать настроению. Резкие порывы ледяного ветра сдирали последние жалкие, уже давно не желтые, а грязно-бурые, расквашенные от влаги листья с недовольно гудящих ветвями деревьев. Под ногами противно хлюпало. С неба, наглухо задернутого низкими, быстро летящими облаками, срывался дождь, перемешанный с крупными хлопьями первого снега. Лужи на глазах покрывались тонкой корочкой льда.
Прихваченный набиравшим силу морозцем замок водительской двери не открывался. Пришлось греть ключ зажигалкой. Потом долго крутить стартером не желающий заводится мотор. А в это время высокий, спортивного телосложения парень лет двадцати пяти, одетый в короткую утепленную кожаную куртку и черные джинсы быстро бежал вверх по эскалатору станции метро, расположенной ровно в четырех трамвайных остановках от того места, где рычала прогоревшим глушителем прогревающаяся «Волга». Парень опаздывал, и проезжавшая вниз прикинутая семнадцатилетняя девица с сожалением проводила его взглядом, в душе позавидовав неизвестной конкурентке. Но он, быстро проскочив выход с эскалатора, где обычно встречаются влюбленные парочки, кинулся бегом в сторону трамвайной остановки на противоположной стороне улицы. Красная фигурка на светофоре загорелась, когда молодой человек был на середине проезжей части. Плотный поток транспорта задержал его. Мимо загрохотал, дребезжа сигналом трамвай.
Сильный толчок в спину бросил парня ровно в середину между вагонами. Поглощенный мыслями о предстоящей встрече, и переживающий из-за опоздания он на некоторое время перестал контролировать окружающую обстановку. Это стоило ему жизни. Серая тень растворилась в начавшейся суматохе и криках.
…Минут через сорок пять после этого события под завязку груженую фуру сложило и вынесло на встречную полосу, когда я в грустной задумчивости катил по Московскому шоссе километрах в семи от Шушар в сторону Богом забытого Колпино. До несущегося навстречу грузовика оставалось метров двести пятьдесят. «Сейчас встретимся… Только если попытаться проскочить по обочине» - вспотевшие ладони судорожно стиснули баранку руля. Дорога в попутном направлении была пуста. Оставалось минимальное пространство для маневра. Однако на моей машине, летней резине, при, как пишется в официальных протоколах, крайне неблагоприятных погодных условиях, этот шанс представлялся сомнительным. Но альтернативы не было.
Как в замедленной киносъемке уменьшался просвет между разворачивающимся поперек дороги прицепом и канавой, в которую обрывалась обочина. Внутри кто-то рявкнул тяжелым басом: «Не тормозить!!!» - и я вдавил акселератор до упора.
«Волга», обреченно взревев мотором, прыгнула вперед. В какой-то момент показалось - пронесло. Но удача дама капризная. Почему-то именно в этот ответственный, можно сказать судьбоносный момент, она решила показать мне нижнюю часть спины. Гулкий «БАМ-м-м!!!» в левое заднее крыло отозвался тошнотным резонансом внутренних органов. Машину закрутило волчком. По спирали унесло в канаву. В то время как она летела по обусловленной законами физики траектории, я, никогда не имевший привычки пристегиваться, выбитый как пробка из бутылки с шампанским через открывшуюся от мощнейшего удара водительскую дверь, кувыркался вообще непонятно куда.

ГЛАВА 1.

Судя по ощущениям, я лежал на холодной земле. Но не голой, а ко всему прочему еще топорщащейся колкой травой. Открывать глаза, а тем более вставать, категорически не хотелось, несмотря на то, что лежать было крайне некомфортно. Сильно мерзла задняя часть тела. Твердые как железо стебли нещадно впивались в спину. После совершенного эквилибра, при самом оптимистичном раскладе, если не позвоночник, то пара ребер должны были быть сломаны. Однако ничего не болело. Даже голова, ощущаемая легкой и пустой до звона. Казалось, сейчас она отделится от шеи и, помахивая ушами, полетит по своим важным, отдельным от тела делам.
С некоторым удивлением, убедившись в отсутствии не только летального исхода, но и всякого рода телесных повреждений, о чем я мог вспомнить в первую очередь? Правильно, о машине. Сегодняшняя демонстрация класса вождения однозначно переводила меня в категорию пешеходов. Тоскливо представив предстоящую разборку, я еще некоторое время полежал, собираясь духом, и кряхтя, тяжело поднялся. Но вместо кучи металлолома, в которую должны были превратиться «Волга» и фура, вокруг, кроме поля ничего не было. То есть абсолютно ничего. Не было машин, разбитых и целых. Не было людей, или на худой конец собак. Кошек. Птиц. Не было и самого шоссе. Было только некошеное, неприкаянно запущенное, пожелтевшее осеннее поле. В меру неровное. На горизонте, кажется на западе, переходящее в лес. Если только после пережитых потрясений я правильно ориентировался на местности. Возникло ощущение абсолютной нереальности происходящего, когда видишь кошмарный сон и одновременно понимаешь, что спишь. Я грешным делом подумал, может, все-таки убился и вокруг «тот свет»? Как выяснилось впоследствии, это предположение оказалось не таким далеким от истины.
В кармане куртки обнаружилась пачка «Кента», купленная в столовой конторы незадолго перед выходом. Хорошо не пожалел переплачивать семь рублей от ларечных цен. Теперь проблема с куревом на ближайшие сутки не стоит. Маленькая светлое пятно на общем безрадостном фоне.
Сигарета оставила ощущение легкого балдежа. Захотелось пить. Но воды в обозримых окрестностях не наблюдалось. Придется искать признаки цивилизации. Выяснение места пребывания придется отложить до их обнаружения.
В сереньком, неярком свете облачного осеннего дня, в противоположной стороне от леса, километрах этак в трех-пяти, что-то просматривалось. На таком расстоянии было трудно определить, то ли следы это культурной деятельности, то ли складки местности. Так как выбора особого не было, не в лес же идти, пришлось двинуться туда.
Через полчаса прыганья и спотыканья по пересеченной местности, я, порядком утомившись и вспотев, обнаружил проселочную дорогу. Накатана она была отнюдь не автомобильными или тракторными колесами, а скорее телегами. Похожие дороги в полях приходилось наблюдать в далекой юности, при посещении «родового гнезда» в глуши Орловской области. Загадок прибавлялось.
Я давно отказался от мысли понять, где нахожусь, потому как, довольно хорошо зная окрестности того места, где произошла авария, обнаружить знакомые ориентиры не получалось. Не мудрствуя лукаво, бросил монету и двинулся налево. Хотя, судя по выпавшему «орлу», идти нужно было направо. Но направо почему-то очень не хотелось. Видимо приоткрыла один глаз бессовестно дрыхнувшая до этого интуиция.
Минут через пятнадцать бодрой прогулки уже по дороге я наткнулся на торчащую среди пожухлых сорняков полуразвалившуюся хибару. Глаз резануло то, что крыша ее была покрыта не старым колотым шифером или позеленевшим вспучившимся рубероидом, а останками гнилой соломы. Таких крыш до этого видеть не приходилось.
…Мужик, неожиданно вынырнувший из-за угла хибары, как-то сразу произвел отвратное впечатление. Лет сорока пяти. Ростом пониже меня. Коренастый. До глаз заросший рыжей бородой. Одет непривычно. Первое ощущение, возникшее от его вида – ряженый. И причем опасный ряженый. Его маленькие, глубоко сидящие глазки смотрели холодно, оценивающе, и с некоторым удивлением. Причина удивления стала понятна позже. После недолгой немой сцены это чучело предложило заплатить за проход по дороге. Причем все, что имелось ценного. Интуиция проснулась окончательно, и настоятельно порекомендовала ни в какие переговоры не вступать. Мужик сопротивления явно не ожидал, а я попал туда, куда хотел. Удар в самую нижнюю точку подбородка вещь крайне неприятная. После него противник не откидывается назад, а падает вперед по ходу движения и, как правило, отключается на некоторое время. Получилось, так как доктор прописал. Местный «Робин Гуд» рухнул в колею и затих.
После проведенного шмона (обыска – для тех, кто не понял) его карнавального одеяния, вопросов только прибавилось. Причем, когда шарил по не первой свежести шмоткам, показалось, что в качестве квартирантов он имеет каких-то паразитов, то ли вшей, то ли блох. В них я разбирался на тот момент слабо. В качестве трофеев достались: нож с ножнами, очень похожий на охотничий, но явно самопальный, курительная трубка и кисет, а также нечто поинтересней - бумага, похожая на справку об освобождении из мест лишения свободы и довольно увесистая пачка купюр, совершенно незнакомого вида. По причине наступления сумерек детальный осмотр и изучение добытого непосильным трудом пришлось отложить.
Попытка опросить бойца местного криминального фронта ни к чему не привела. Головой об землю он приложился от всей души. Кровища из разбитого носа хлестала фонтаном. Мужик крайне вяло реагировал на окружающее. Было ясно, что вразумительных ответов на накопившиеся вопросы в ближайшем будущем ждать не приходится. Оставалось надеяться, что память от удара у него пострадает, и он не опознает меня при возможной последующей встрече.
Ничего не оставалось, как двигаться дальше. Хотя ситуация все больше запутывалась. К тому же окончательно стемнело. Метров через двести дорога резко ушла направо, и я оказался в населенном пункте. В темноте угадывались десятка два небольших одноэтажных домиков, отделенных от проезжей части заборами. Уличных фонарей и света в окнах не наблюдалось. Народу на улице тоже. Спотыкаясь впотьмах о неровности дороги и вполголоса матерясь, я брел по деревне, сопровождаемый лаем собак за заборами.
Несколько минут поступательного движения вперед привели к мощным воротам, по углам которых находились источники света, явно не электрического происхождения. С трудом разбирая буквы в тусклых отблесках неверного освещения, я прочитал затейливо написанную красной краской прямо на струганных досках надпись: «ТРАКТИР И ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР ИВАНА БУХАНЕВИЧА».
Ситуация требовала дополнительного осмысления. Сразу ломиться в заведение не имело смысла. Такой шаг мог привести к непредсказуемым последствиям. Тем более что с одним из аборигенов я уже имел счастье познакомиться. А если они все здесь такие? А я далеко не Шварценеггер по физическим кондициям. Второй раз может не повезти.
Пристроившись на каком-то пеньке в изломе забора, куда доставали отблески светильников, но не слишком сильно задувал не на шутку разгулявшийся к ночи холодный ветер, я закурил предпоследнюю сигарету. Ноги гудели после прогулки по полям. Довольно чувствительно саднили костяшки пальцев правой руки, пострадавшие от взаимодействия с челюстью придурка на дороге. Во рту было сухо как в Сахаре в полдень. В общем, невесело. А самое главное – я понятия не имел, где нахожусь и что дальше делать.
Покурив, вспомнил о трофеях. Достав из кармана пачку конфискованных денежных знаков, начал их изучение. Банкноты были примерно раза в два больше привычных российских и чем-то напоминали по дизайну деньги времен Советского Союза. Внимательно рассмотрев верхнюю купюру, оказавшеюся двадцатипятирублевой, наткнулся на год выпуска – 1868.
Анализ событий, произошедших за последние несколько часов, позволял сделать два вывода: либо во время аварии я сильно повредил голову и окружающее плод воспаленного воображения; либо я каким-то образом переместился во времени, что в принципе не могло произойти…
…Трактир встретил большим чистым прямоугольным залом, со стойкой в глубине, плотно уставленной бутылками. Почти вся свободная площадь занята массивными столами на четыре-шесть человек. Некоторые из них покрыты белыми скатертями, но без столовых приборов. Возле столов располагались стулья с высокими резными спинками. На стене чадил пяток вычурных керосиновых ламп, не справляясь с царящим в зале полумраком. Наверное, поэтому на покрытых столах дополнительно стояли свечи, впрочем, в настоящий момент не горевшие. Посетителей не было, хотя стрелки моих наручных часов показывали половину десятого вечера. Рановато здесь ложатся спать.
Иван Буханевич, мужичок лет пятидесяти, небольшого роста, сухонький, одет как для съемок исторического сериала. Рубаха на выпуск без воротника, подпоясанная тонким ремешком. Темные широкие штаны в узкую белую полоску, заправленные в начищенные до зеркального блеска хромовые сапоги.
Хозяин встретил меня на удивление просто. Не задавая лишних вопросов. Даже, как показалось, с некоторой радостью. Я отнес это к полному отсутствию посетителей и соответственно выручки от работы трактира. В заведении нашлось меню, в виде книжки в добротной кожаной обложке, с вложенными внутри хорошего качества листами бумаги. Текст отпечатан типографским способом. Какие же здесь цены? По виду на приличный ресторан тянет. При более подробном знакомстве с меню, в моем положении являющимся поистине бесценным документом, к удивлению выяснилось, что я далеко не голь перекатная. У меня имелось добытых в честном… ну, почти честном бою, тысяча четыреста тридцать рублей, а самое дорогое блюдо стоило около рубля.
Заказав ужин, для внутренней стабилизации рискнул махнуть соточку водки, оказавшейся вполне на уроне. Стресс начал потихоньку отпускать. Медленно пережевывая поданную еду, почти не замечая вкуса, я задумался о ночлеге. Так как ничего путного на ум не приходило, по непонятной причуде подсознания в памяти всплыл Брюс Уиллис, игравший крутого беглого гангстера в «Герое-одиночке», боевике из жизни Америки тридцатых годов. Исповедуя не раз выручавший героев Уиллиса, да чего греха таить, и меня тоже принцип: нахальство – второе счастье, небрежным жестом подозвал хозяина. Когда тот подошел, бросил на стол заранее приготовленную сотню, судя по ценам в кабаке, очень приличные деньги, и заявил: «Комнату, завтрак и ужин, когда деньги кончатся, скажешь. Дам еще».

Утро особого облегчения не принесло. Всю ночь снилась какая-то дрянь. Видимо мозг искал выход из сложившегося положения и естественно не находил. Вечером разговор с трактирщиком все же состоялся. После выпитой водки наступило временное обострение мозговой активности, и я придумал, за кого себя выдавать. Сделав вид, что прилично забалдел, по большому секрету сообщил Ивану, что являюсь частным детективом, прибывшим в «ихнюю дыру» по поручению важной особы для проведения приватного расследования. Несомненно, вся деревня сегодня уже знает об этом.
Комната, в которой меня определи на постой, метров двадцать по площади, вызвала ассоциации с обиталищем довореволюционной бабушки в коммунальной квартире. В похожих комнатах приходилось бывать. Наверное, такое впечатление складывалось от формы мебели, занавесок и каких-то еще, подсознательно улавливаемых признаков. Но к счастью не было самой главной отличительной особенности коммуналки – духа, настоянного на запахе застарелой пыли, гниющей плесени, кошачьей мочи, мышиного помета и…, ну, там еще много ингредиентов. Кто бывал в классических коммуналках, тот знает. Зато были тараканы. Не слишком много. Не очень крупные. Так обычные, в меру откормленные и наглые рыжие пруссаки.
Еще раз, трезвым взглядом внимательно осмотрев помещение, я наткнулся на висящий недалеко от двери шнурок, напоминавший хвост ослика Иа из мультфильма о Винни-Пухе. Вспомнил, что трактирщик объяснял мне вчера про правила пользования местной системой оповещения. Телефон, надо полагать, еще не изобрели. Подергав за шнурок, предварительно дав щелбан пристроившемуся на нем и беспечно шевелящему усами таракану, я стал ждать, прогуливаясь по комнате. Минут через пять раздался стук в дверь. В помещение просочился толстенький парень лет двадцати, с классической прической халдея. Длинные, намазанные маслом волосы, разделенные прямым пробором посередине.
Чуть отклячив туго обтянутый черными сатиновыми штанами внушительный зад в небрежном поклоне, он спросил:
- Господин желает завтракать в номере?
«Во как… Господин! - с некоторым изумлением отметил я про себя, - Однако надо привыкать».
- Господин желает завтракать в номере. И вот еще, дружище, одежку модерновую здесь можно прикупить? А то приехал из тех мест, где мода совсем другая. Переодеться не получилось.
Будем надеяться, что хоть процентов на десять удовлетворил любопытство, читавшееся в его глазах при виде моих любимых черных джинсов и свитера, явно не того фасона, который носят здесь.
- Приказчика в номер пожалуете?
- Во блин, это сервис! Естественно в номер.
Получив рубль чаевых, паренек развил бурную деятельность. Через пару часов я был упакован по полной программе и, похоже, от местных кутюрье. Не сказать, что очень удобно, но привыкнуть можно. Все удовольствие обошлось в сорок два рубля с копейками, включая чаевые. То есть практически даром.
Когда я, наконец, набрался решимости выбраться из помещения, возник непонятный шум. По коридору забегали люди. Послышались крики. Однако что-то приключилось.

…Труп был свеженький. Не далее как вчера вечером он представлял собой молодого человека лет двадцати пяти – двадцати восьми. Сейчас же зрелище было не для слабонервных. И причем настолько, что девица, схватившись двумя руками за дерево, росшее метрах в пяти от меня, судя по звукам, освобождалась не только от завтрака, но и от ужина тоже.
Тело было вспорото от шеи до паха. Нечто похожее я наблюдал в морге при вскрытии. Там эта процедура выглядела вполне пристойно. Труп чистенький. Вымытый. Похожий на желтую пластмассовую куклу. Внутренности аккуратно сложены в тазики. Крови нет. И чего люди пугаются? А вот к чему я так и не смог привыкнуть в морге, так это к тошнотворному запаху формалина.
Здесь же все с точностью до наоборот. Свежий, бодрящий воздух морозного ноябрьского дня. Сквозь облака проглядывает солнышко. Иней сверкающим покрывалом лег на кусты и деревья, пожухлую траву на относительно ровной площадке, примыкающей к задней глухой стене трактира. И вот на фоне этого можно сказать пасторального великолепия картинка из дешевого фильма ужасов.
Бедняга лежал на спине, раскинув руки и ноги, позой напоминая загорающего на пляже отдыхающего. Присмотревшись, я понял, что удар, разорвавший брюшину, вывернувший ребра наружу, наполовину перерубив, наполовину сломав их, нанесен снизу. Кишки, похожие на синеватые гофрированные трубки, перекинуты через левое плечо и тянулись по земле еще не меньше чем на метр. Подробнее рассмотреть рану было невозможно, так как она, одежда на трупе и земля вокруг залиты частично свернувшейся, чернеющей кровью.
В толпе зевак, человек из двадцати, которые вместе со мной глазели на мертвеца, послышался сдавленный хриплый шепот:
- Восьмой уже…
«Интересно, за какое время?» - подумал я, но вслух этого вопроса задавать не решился.
Стало появляться понимание, что попал я явно не в сказку. А если и в сказку, то страшную. Желание осматривать окрестности пропало. Настроение, без того не радужное, испортилось окончательно. Появилось нехорошее предчувствие. По возвращении в номер, к предчувствию добавилось непреодолимое желание убраться отсюда. Несмотря на то, что убираться, собственно, было некуда.
Стук в дверь раздался через полчаса после возвращения, только я успел с горя докурить последнюю, припрятанную на черный день, сигарету. На пороге обнаружились трое.
- Что угодно, господа?
Еще хорошо, что употреблять обращение «господа» я начал ради прикола после запрещение Ельциным могучей КПСС, в рядах которой имел сомнительное счастье состоять и платить совершенно безумные (до сих пор жаба душит) взносы. Когда же «товарищи» начали стремительно выходили из моды, незаметно привык.
На лицах вошедших читалось, что пришли они не чайком побаловаться. Первый представился: «Околоточный надзиратель Селиверстов Петр Аполлонович».
Допрыгался, вот и долгожданные неприятности!

Камера, в которую меня затолкали без особых расспросов, невыгодно отличалась от номера на постоялом дворе. В первую очередь тем, что в ней кроме насекомых, тяжелого, тошнотворного запаха немытых тел и испражнений, имелись постояльцы. А точнее, временно, надеюсь, задержанные. Веселее всего было наблюдать старого знакомого рыжего «Робин Гуда». Однако гора с горой не сходятся. А тут явно судьба. Суток ведь не прошло, как попал неизвестно куда. Тут же умудрился набить морду местному жителю, и чего греха таить, ограбить его. С ним же встретится в камере.
Мужик, судя по виду, после нашей встречи опять влип в историю. Он сидел, раскинув ноги, прямо на грязном земляном полу, упираясь затылком в сырую цементную стену, и похоже пребывал без сознания. Лицо было в таком состоянии, будто над ним не один час трудился боксер профессионал. После меня ему явно кто-то добавил.
Также в камере присутствовали два молодых тощих оборванца. Эти красавцы, сидевшие с ногами на нарах, развлекались плевками в мужика на точность. Их целью было попасть в приоткрытый рот.
На мое появление в камере оборванцы отреагировали сразу.
- Гля, Репей, какого фуцана привели! Гы-гы-гы! - довольно загоготал один тонким голоском, - Точняк первоход! Ну, иди к нам, Сидор Поликарпыч .
 В потемках камеры не видно было выражение его глаз. Но рубль за сто, они были полны предвкушением предстоящей забавы.
- А клифт у него подходящий, - ответил второй, - Как раз по мне будет.
В своей недешевой одежде я явно не писался в местный интерьер. Два бродяги увидели легкую добычу, которую запросто можно раскулачить. Да еще и всласть позабавиться при этом. Придется разочаровать. Не торопясь, я подошел вплотную к нарам и сквозь зубы процедил:
- Пиджачок тебе, козел, явно великоват будет. На кого, гнидняк, тянешь?
Перхоть на нарах, косящая под отпетых урок, совсем не ожидала такого поворота событий и застыла в изумленном возмущении. Пока они приходили в себя, настала пора подкрепить слова действиями. Схватив за вшивые комки шерсти, заменявшие им волосы, я со всей возможной силой долбанул головы друг о друга. Эффект превзошел ожидания. Раздался звук как от столкновения чугунных ядер. Похоже, я немного перестарался, судя потому, что бродяги завизжали, как кастрируемые поросята. У меня даже в ушах зазвенело. Покрепче намотав длинные сальные патлы на кулаки (хорошо не лысые попались), волоком оттащил их в дальний угол камеры. Там стоял большой жбан, закрытый осклизлой деревянной крышкой, выполнявший функции «параши». Для приличия слегка попинал и подвел итог:
- Теперь здесь ваше место! Будете вякать – офоршмачу! Все понятно?.. Или продолжить?
Бродяги молча таращились, тряся головами, видимо в знак согласия. Как и следовало ожидать, эти бакланы прекрасно понимали язык силы. Поэтому больше агрессивных намерений не высказывали.
Настало время заняться моим старым знакомым, который на все происходящее никак не отреагировал. Перетащить его на нары оказалось не так и легко. Несмотря на небольшой рост, весил этот бык килограмм девяносто. При проведении операции перемещения, выяснилось, что дела его не так и плохи, как могло показаться. Корешок оказался пьян в усмерть. Почувствовать это в местной атмосфере было можно, только приблизившись вплотную.
Рыжий очнулся часа через два, когда я смирился с мыслью, что ночь мне придется провести в вонючей дыре. Первый его вопрос был:
- Где я?
- В Караганде. В «кутузке», где еще.
После изучения меня мутным взглядом сквозь узкие щелочки между заплывших век, он изрек:
- Кажись паря, я тебя где-то видел?
- Если кажется, свистеть по утрам надо.
- Креститься.
- Если нравится, можешь креститься.
На этом наш содержательный диалог временно прекратился.
Мой старый новый знакомый обозрел помещение. Присмотрелся к бродягам, еле угадывавшимся в скудном свете, сочившемся сквозь маленькое зарешеченное окошко, располагавшееся под невысоким потолком. Реакции не последовало. Мужик, похоже, ничегошеньки не помнил из происходившего с момента его появления в камере. Он снова повернулся ко мне. Дыхнул перегаром и неожиданно представился:
- Андрюха Стахов. Еще «Ржавым» кличут.
- Степан, - коротко ответил я.
- Ты за что здесь?
- Говорят за убийство.
- Никак завалил кого?
- Нет, только говорят.
- А кого убили-то?
- А я знаю? Я тут второй день.
- Ну, тогда понятно. Тут уж полгода как, почитай каждую неделю режут. Маньяк что ли, или как его там? Как кто новый появится, так его сыскари сюда, на проверку. Озверели совсем. Меня так попервости, как первого покойника нашли, с неделю продержали. А как следующий появился, так выпустили. Я ж запертый сидел, как мог зарезать? Так что когда еще найдут, выпустят.
Веселенькая перспектива.
- А как часто находят?
- Да я ж говорю, когда раз в неделю, когда и пореже, - после паузы Андрюха пожаловался, - Пить охота. Раньше жбан с водой тута был, а теперь нету. Жрать еще не приносили?
- А что, здесь еще и жрать носят?
- А как же. Раз в день. Под вечер. Объедки из трактира.
- Гм… – только смог выдавить я.
Бесцеремонно обрывая общение, в замке загрохотал ключ. Дверь с противным скрипом открылась. Щурясь со свету, зашел один из троих, упаковавших меня в камеру.
Андрюха оживился. Сделав вид, что привстает на нарах. Елейным голоском просипел:
- Здравствуйте, Никодим Ананьевич!
Не обращая на него внимания, хилый молодец в обалденном клетчатом прикиде, ткнул в меня пальцем и грозно скомандовал:
- Выходи!

Глава 2.

Директор Департамента сыскной полиции Тагир Равшатович Бибаев находился в скверном расположении духа. Он только что в нецензурных выражениях наорал на своего заместителя Подосинского, но облегчения это не принесло. Подосинский, как всегда, покраснев до фиолетовости, выскочил из кабинета, однако хлопнуть дверью не посмел.
Бибаев встал из-за роскошного орехового стола, закурил папиросу с длинным мундштуком. Походив по кабинету несколько минут и справившись с раздражением, скомандовал помощнику в приемной:
- Готовьте экипаж, через четверть часа выезжаем на место убийства Прохорова.
Помощник, коротко каркнув «Есть!» – умчался отдавать распоряжения.
Бибаев недавно стал генералом. Только он один знал, что стоило инородцу незнатной фамилии пробиться вверх. В результате интриг в окружении министра внутренних дел, Бибаев сменил на посту директора Департамента генерала Завравжнюка, в сложной политической интриге поставившего не на ту «лошадь». В повседневной деятельности сыскной полиции по раскрытию уголовных преступлений Бибаев практически ничего не понимал, так как до этого был чиновником пограничной стражи. Но это, как он считал, не помешает ему навести порядок на улицах. А также существенно понизить уровень преступности. Главное организовать контроль за деятельностью подчиненных. Заставить их докладывать о каждом шаге. И самое основное – безжалостно покончить с главным пороком сыскных: пьянством. Сам Тагир Равшатович спиртного практически не употреблял, позволяя себе бокал вина или шампанского, когда отказываться было неприлично. Зато несколько заслуженных агентов, не один год успешно ловивших воров, грабителей, убийц, и соответственно привыкших снимать усталость испытанным методом, пострадали от его тонкого нюха во время внезапных инспекций участков. До увольнения со службы дело не дошло. Но в их послужных списках появились весьма неприятные записи.
То, что рядовое и среднее звено Департамента Бибаева не переваривало, он прекрасно знал. Как любой интриган со стажем, закалившийся в подковерной борьбе за заветное кресло, он вел за собой небольшую особо преданную команду прихлебателей, коих и расставлял по должностям в ближайшем окружении. Как правило, они совершенно не способны были выполнять обязанности по службе. Однако исправно доносили хозяину о настроениях в руководимом коллективе.
Беспокоило и раздражало до изжоги Бибаева другое. Он мог лишиться должности, к которой так стремился. Ради которой лизал задницы. Толкался локтями. Рвал зубами. Ломал хребты стоящим на пути. Должности, открывавшей дорогу к дальнейшему ослепительному карьерному взлету. Совершенно глупо. Из-за какого-то идиота, возомнившего себя «Джеком-Потрошителем». Ну и резал бы себе крестьян, мастеровых да мелких лавочников. На радость издателям желтых газетенок, тешащих публику описаниями леденящих душу подробностей его похождений. На этой волне можно было и денег подзаработать. Где-то информацию продать, а где-то и интервью. Благо писак много, а он один. Но после доклада Подосинского об убийстве Прохорова, все изменилось. Прохоров Николай Александрович - пьяница, кокаинист, бабник, никчемный человечишка и одновременно сын крупного финансового воротилы, одного из богатейших людей в стране, а самое страшное – близкого друга нынешнего министра внутренних дел.
Теперь ему придется бросить все намеченные дела. Тащится в богом забытый пригород, где по непонятной прихоти, предпочитал в роскошном поместье проживать Прохоров - старший, и где в конечном итоге, зарезали его сына. В этом южном пригороде столицы последние несколько месяцев совершались регулярные убийства. Особенностью этих убийств было состояние жертв. В живых не осталось никого. Трупы выглядели так, будто их внутренности с огромной силой вырывали непонятным орудием преступления. До сегодняшнего дня маньяк, а даже непосвященному было понятно, что действует серийный убийца, довольствовался бродягами и представителями низших сословий. Несмотря на явный интерес газетчиков, информацию пока удавалось фильтровать, не допуская паники среди горожан. Не зная подробностей убийства Прохорова – младшего, Бибаев молил Бога о том, чтобы его прирезал собутыльник во время очередной пьянки. В противном случае громкой огласки о действиях местного «Потрошителя» не избежать.

…Через небольшой внутренний двор полицейского участка суровый Никодим Ананьевич привел меня в довольно уютную комнату. Язык не поворачивался назвать ее не только камерой, но даже кабинетом. Небольшая, чистенькая, хорошо натопленная. Домашнее впечатление портили две вещи: грубая решетка на окне и исходившее от меня камерное амбре.
Гражданин или господин, тьфу, сам черт не разберет, как к нему правильно обращаться, Селиверстов, сидел с показным скучающим видом за одним из двух столов, находящихся в комнате. «Клетчатый» Никодим пристраивался за маленьким, почти журнальным, столиком, раскладывая на нем какие-то бумаги, заглядывая в устрашающего вида чернильницу, которой при случае можно и человека прибить.
Допрос, однако, готовят. Интересно, с применением физического насилия, или так, просто поговорим.
Кое-как пристроившись на расшатанной щелястой табуретке, пользуясь возникшей подготовительной паузой, я начал попытался проанализировать ситуацию. Расклад получался невеселый. Вместо развлечений в камере, да пустой болтовни с рыжим Андрюхой, нужно было готовить себе легенду. Что отвечать на последующие вскоре вопросы, я не имел не малейшего понятия и начал, от нечего делать, украдкой рассматривать Селиверстова. Это был хорошо сложенный, круглолицый, довольно симпатичный парень, лет тридцати с небольшим. Рыжие усы с закрученными по местной моде вверх кончиками придавали ему несколько комичное выражение. Но это впечатление явно обманчиво. Одет неброско, но добротно. Предпочитает серые и черные тона, что говорит о задатках лидера, который время от времени предпочитает оставаться в тени и загребать жар чужими руками.
Наконец околоточный соизволил обратить на меня внимание.
- Фамилия? Имя? Число, месяц, год, место рождения? Сословие? Вероисповедание?
Ну, чего проще ответить вопросы, когда находишься в родном времени. А здесь, что прикажете делать? Молчать? Так молчать можно, когда тебе 51 статью Конституции зачитают. Да еще и расписаться предложат. Но этой статьи, по самым скромным прикидкам, еще лет сто пятьдесят ждать нужно. Да и сама Конституция у многострадальной родины не скоро появится.
Тяжело вздохнув, я решил отвечать:
- Исаков Степан. Родился 5 февраля…, - и тут в попытке найти правильный ответ взгляд уткнулся в настенный календарь, изготовленный типографским способом. Ругнувшись про себя неприличным словом за вопиющую невнимательность и преступную расслабленность, моментально вычленил главное в висевшем напротив листе бумаги. Год! Большими черными цифрами – 1879 год. Произведя вычисления со скоростью калькулятора, бодро закончил: - …1843 года в городе Вышний Волочек Тверской губернии.
Остался вопрос о происхождении. Так как, по моему мнению, крестьянином я никогда не был, а майорское звание, дававшее в этом времени жалованное дворянство, осталось в прошлой жизни, оставалось выбирать компромисс:
- По происхождению – мещанин, - если не изменяет память, простой горожанин. Иногда приходится быть скромным. Тем более что такое происхождение в вольном толковании не так уж далеко от истины, - Православный.
Как я не старался, но заминки околоточный заметил. Похоже, это ему совсем не понравилось. Не нужно быть великим психологом, чтобы понять, когда человек не может быстро и вразумительно ответить на элементарные вопросы, касающиеся его личности, значит, он банально врет. Я бы тоже так подумал.
Выражение лица Селиверстова стало хищным. Сыщик почуял добычу. Никак на «мокруху» крутить будет?
- Из какой местности прибыли, милейший? И когда?
- Не далее как вчера вечером из Казани, - ответ родился сам собой. В Казани я служил много лет назад после окончания военного училища. Оставалось надеется, что когда припрет, вспомнится география города.
- Значится из Казани, - повторил мой ответ околоточный, задумчиво покачивая головой. Невооруженным глазом было видно, как ему не нравятся мои ответы.
- А документы какие-нибудь имеются?
Гаже вопроса придумать было сложно. Я понятия не имел, какие документы должен иметь добропорядочный местный гражданин.
- Документов в настоящее время показать не могу. В силу определенных обстоятельств их у меня нет.
- Так, так, - опять покачал головой мой, так сказать собеседник и продолжил:
- Печально… Для тебя печально, - он внезапно перешел на «ты», что отнюдь не внушило оптимизма.
- Придется послать запрос в Казань и Вышний Волочек. А тебе посидеть. Да не у нас. В центральной городской тюрьме, - он выжидающе замолчал.
По логике вещей должен был последовать мой вопрос о сроках хождения запроса и соответственно длительности моего сидения. Но именно потому, что он явно ждал этого вопроса, задавать его я не стал. Возникла пауза, заполненная шуршанием бумаги, на которой помощник околоточного старательно записывал его вопросы и мои ответы.
Пользуясь моментом, я прикинул дальнейшее развитие ситуации. В пассиве было: отсутствие документов, знакомых, способных подтвердить мою личность, явно изъятая в номере одежда непонятного происхождения, крупная сумма денег, и плюс ко всему мобильный телефон – новенькая «Nokia – 6100», назначение которого будет весьма затруднительно объяснить. А так как в этом мире не существует людей или организаций, способных установить мою личность, то срок моего сидения теоретически может стать бесконечным.
В активе было значительно меньше. Убийство возле трактира он мне замучается привязывать. По минутам алиби свое восстановлю. В крайнем случае, придется «Ржавому» память освежить. Это раз. А два – начало допроса смутно напомнило не очень умелую вербовочную беседу. Неужели и у них план. Да такой, что он готов первого встречного в «барабаны» записать. Или молодого учит. То-то тот исподтишка зыркает и конспектирует. Во всяком случае, есть маленький шанс. Если он решил меня подтянуть, можно поиграть и поторговаться. А пока нужно проверить, немножко его позлить. Включаем дурака.
- Итак, что вы имеете нам сообщить, - прервал затянувшуюся паузу местный Пинкертон, снова перейдя на «вы».
- Насчет чего? – довольно нагло переспросил я.
- Насчет убийства господина Прохорова нынешней ночью, - нахмурился околоточный.
- Абсолютно ничего. Потому как даже не знаю, о ком идет речь?
- Вас видели возле трупа Прохорова!
- А! Так это возле трактира?
- Да, именно возле трактира! – раздражаясь, повысил он голос.
Что-то ты, братец, рано психовать начал. Судя по возрасту, должен быть поопытнее. Беседа у нас только начинается.
- Значит, утверждаете, что не знаете Прохорова?
- Конечно, нет.
- А что вы делали у его трупа?
- Любопытно стало. Все пошли, и я пошел.
- А документов, значит, у вас никаких нет?
- Так я же говорил, что нет. Потерял.
- А какие документы потерял?
- Так все что были, и потерял.
Околоточный взвился:
- Ты что, издеваешься?! В камере, сукин сын, сгниешь!
Будучи морально готовым к такой реакции, я спокойно, ледяным тоном ответил:
- Фильтруй базар, мусор. Если хочешь со мной дальше говорить. Понял!
Судя по тому, как Селиверстов пучил глаза, краснел и пыхтел от возмущения, до меня дошло, что палку, похоже, перегнул. Реакция последует суровая. Это не инспекцию по личному составу дразнить. Даже не с прокуратурой по жалобам разбираться. Они тоже люди и в большинстве своем понимают, «телеги» пишут только на того, кто работает.
Мой оппонент, наконец, отдышался и заявил:
- Ладно. По хорошему не хочешь, - он обернулся к помощнику, - Оформляй. Завтра отконвоируешь подозреваемого в убийстве господина Прохорова в тюрьму.
Доигрался. Ребята оказались тупее, чем ожидалось. Участь моя окажется незавидной.
Пока я судорожно размышлял, как выкручиваться из ситуации, очень в городскую тюрьму не хотелось, дверь без стука распахнулась. По тому, как дружно подскочили околоточный и его помощник, стало понятно, прибыло начальство. И притом немаленькое.
Вошедший первым был настолько похож на моего последнего руководителя, с которым мы расстались самым скандальным образом, что невольно поверишь в переселение душ. Такой же высокий, худой, слегка сутулый. С сонно-брезгливым выражением азиатского лица. От такого сходства у меня чуть челюсть не отвисла.
Второй производил более приятное впечатление. Небольшого роста, склонный к полноте, ощутимо дорого одетый, лет за шестьдесят. Лицо холеное, но бледное до синевы. Глаза, как у больной собаки.
Я, естественно, подхватываться не собирался. Попытался развалиться, насколько это получилось на хромой табуретке. Это для бойцов невидимого фронта начальство прибыло. А мне они никто. Но внимания на мое очевидное хамство никто не обратил. Даже обидно стало.
Селиверстов, сразу потухший, съежившийся, что-то пытался, заикаясь, докладывать. Но со страху у него это плохо получалось.
- Эк тебя раскалбасило, неприлично так начальство бояться, - пробормотал я под нос. Так, чтобы никто не услышал.
Первый из вошедших, негромким, но властным голосом перебил околоточного:
- Что вы за чушь несете, Селиверстов? Какой подозреваемый? В каком убийстве? Зачем вы запихнули в камеру гостя уважаемого Александра Юрьевича? Мало ему досталось? Так он еще и этим вопросом должен заниматься?
Последовала немая сцена, в ходе которой отвисли уже две челюсти, моя и Селиверстова. Так я оказывается еще и гость какого-то Александра Юрьевича. Интересно девки пляшут.
Пока Селиверстов переваривал услышанное и отходил от шока, второй посетитель нашего уголка для душевных бесед обратился ко мне:
- Здравствуйте, Степан Дмитриевич. Извините, что так нескладно вышло. Предлагаю поговорить в другом помещении. Вы не против, Тагир Равшатович?
- Да, да, конечно, - очень любезно ответил большой полицейский начальник, - А мы пока свои вопросы обсудим, - это уже в сторону Селиверстова, тоном не предвещавшим для того ничего хорошего.
Оставалось только сохранять хорошую мину при плохой игре. Сделав вид, что знаю поздоровавшегося со мной как минимум лет двести, я молча поднялся и с видом оскорбленной невинности двинулся к выходу. В глубине души, сочувствуя остающемуся в комнате околоточному.




ГЛАВА 3.

Да, судьба играет человеком, а человек играет на трубе. Который раз за неполные двое суток моя судьба делает крутой поворот. Александр Юрьевич оказался не много не мало отцом убитого накануне отрока, а также очень богатым и весьма влиятельным человеком. Он предложил в ходе беседы в «другом помещении» совершенно элементарную задачку – найти убийцу, мотивировав это крайне низким мнением об умственных способностях Селиверстова и его команды. Согласился я конечно быстро. Только сделал вид, что на некоторое время задумался. Деваться все равно было некуда, и Прохоров это прекрасно понимал. А вот почему он обратился именно ко мне, вытащив из загребущих лап местной полиции и предложив просто сказочные условия обеспечения выполнения задачи? Весь мой жизненный опыт вопил, подтверждая простую истину – бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Однако проживание в шикарном поместье с обслуживанием персональной горничной и трехразовым питанием, не в пример лучше, чем расширяющие профессиональный кругозор беседы с соседями по камере на грязных нарах, а то и под ними. Тут уж как карта ляжет. Поэтому я, здраво рассудив, что бороться с неведомыми опасностями более практично в подобающих солидному человеку условиях, тронулся освобождаться.
Остаток вечера, после вызволения из неволи, был занят переездом в поместье Прохорова. Размещением. Отмыванием от камерной грязи. Поздним ужином. По обоюдному согласию мы перенесли обсуждение деталей соглашения на следующий день.
Утром, около десяти часов, я проснулся на широченной кровати в спальне второго этажа. Привел себя в порядок. По шикарной мраморной лестнице, украшенной вазами с живыми цветами, выполненными в древнегреческом стиле, спустился в столовую. Как доложил один из слуг, барин отбыл по похоронным вопросам и просил завтракать без него. Прислуга демонстрировала скорбь вяло, без искры в глазах. По-видимому, сынок Прохорова особым уважением и любовью в этих кругах местного общества не пользовался. Это наводило на определенные мысли о личности покойничка.
В столовой, против ожидания, я не оказался в одиночестве. За столом сидела девица лет около двадцати, имевшая некоторое физиономическое сходство с моим нынешним работодателем и покровителем. Затянутая в глухое черное платье, красотой она явно не блистала. Только благодаря молодости относилась к категории «так, ничего».
Особой радости от ее присутствия я не испытал, но вида не подал. На чужой территории приходится играть по правилам хозяев. Похоже, имею счастье лицезреть младшую сестру. Интересно, а она траур нацепила искренне? Определенный повод порадоваться у нее есть. Судя по всему наследников больше нет. Состояние огромное. Папаша не вечный. Чем не мотив братца на тот свет отправить? А потом и за папу можно взяться.
Что-то с утра паранойя разыгралась. Хотя в качестве одной из рабочих версий можно принять. Чем черт не шутит? Они, черти-то, как известно, водятся в тихом омуте. Теперь придется вспомнить правила хорошего тона и изображать джентльмена. Кайф, на мой взгляд, весьма сомнительный. Вырос я из этого возраста.
Завтрак в компании значимой информации не принес. Очередной раз подтвердилось предположение о весьма скверном характере и разгульном образе жизни Прохорова - младшего. Видимо перед своей безвременной смертью он чудил так, что, несмотря на отечественный обычай говорить о покойниках либо хорошо, либо ничего, это прорывалось в разговоре с его сестрой, которую звали Марией. Могла ли она стать заказчицей убийства брата или нет, я естественно не определился. Благоразумно отложил проверку на более поздний период. Когда появится больше фактов для анализа.
Воспользовавшись отсутствием отца семейства и предоставленной свободой, я решил нанести визит. И не кому-нибудь, а господину Селиверстову. Вечером Прохоров дал указание слугам выполнять все мои распоряжения. Поэтому к зданию участка прибыл по взрослому. В открытом экипаже, коих с десяток хранилось в каретном сарае имения. Так как имущество, в том числе и деньги, вернулись к законному владельцу, намерение у меня было одно – наладить рабочий контакт с местным полицейским начальством. Причем за собственный счет. А на халяву, как известно, пьют даже трезвенники и язвенники.
Селиверстов встретил хмуро. Что впрочем, было неудивительно. На просьбу переговорить с глазу на глаз отреагировал с некоторым колебанием. Но все же отослал из кабинета Никодима, одетого не в пример скромнее. Похоже, вчера от начальства прицепом получил. Околоточный, демонстративно взглянув на карманные часы, недовольно пробурчал:
- Ну?
Глубоко вздохнув, дабы не ответить резкостью, в этот раз в планы не входило затевать ссоры, начал:
- Петр Аполлонович, - где они такие отчества берут, один Аполлонович, второй Ананьевич, на спор, что ли папашек называли, - Я не держу на вас зла за вчерашний инцидент. Прекрасно понимаю, вы выполняли свою работу. Более того, предполагая возможность дальнейшего взаимовыгодного сотрудничества, предлагаю продолжить нашу беседу за совместным обедом. Расходы беру на себя.
Околоточный засуетился. Ничего не отвечая, он выдернул часы, с сомнением посмотрел на них. Потом вскочил. Пробежался туда-сюда вдоль стола и опять посмотрел на часы.
- Понимаю, - продолжил я, - Начальство неодобрительно относится к употреблению в рабочее время.
- Да здесь начальство я! А вот генерал вчера приезжал, так тот зверь. Не дай Бог унюхает! Может и со службы попереть. Непредсказуемый. В любой момент нагрянет.
- Ну, эта проблема решаемая. Скажите подчиненным, что отбыли к Александру Юрьевичу Прохорову. Тем более, поедем на его экипаже. А если что, я с ним договорюсь. Он подтвердит.
Селиверстов, задумчиво почесал затылок. Потом резко махнул рукой, решившись:
- Да и хрен с ним, с этим Бибаевым. В конце концов, я могу по делу уехать? Или мне преступников за столом ловить?
- Абсолютно правильно, - поддержал я. Ободренный околоточный выскочил из помещения отдавать распоряжения подчиненным. То есть разъяснять, как грамотно соврать в случае чего, чем он занимается, и где искать, если сильно припрет.
Как и предполагалось, наше общение продолжилось в трактире у Буханевича. При этом естественно встретил нас сам хозяин, почтительно поздоровавшись. Не задавая лишних вопросов, проводил по малозаметной лесенке на второй этаж в отдельный кабинет, представлявший собой банкетный зал в миниатюре. Даже с камином. Ай – да Иван! Вырос у меня в глазах пунктов на сто. Судя по тому как, удалившись на площадку перед входом в кабинет, перебросились несколькими фразами полицейский и трактирщик, а также по повеселевшему виду хозяина после разговора, Селиверстов здесь гость не случайный. Скорее всего, имеет неограниченный кредит, который не спешит погашать. А сегодня трактирщик почуял заработок. Ни грамма не сомневаюсь, что меня он узнал, сукин кот. А также, в том, что он, подлюга, сдал меня Селиверстову после убийства Прохорова. Так что стучит Иван Павлович околоточному. Как есть, стучит. Интересно, официально оформлен, или гражданская совесть не дает спать спокойно?
Селиверстов вернулся с двумя молодыми парнями тащившими, нагруженные едой по самое не могу, подносы. А самое главное два хрустальных графина, объемом около литра каждый, наполненные прозрачной жидкостью. Силен околоточный! Картинка называется: «Прощай печень, или до встречи под столом».
Первые пол литра ушли практически в молчании, под сосредоточенной чавканье. Причем я, до застолья особо не чувствовавший голода, на удивление отдал должное местным кулинарным изыскам, названия которых мог только предполагать. После наступления первого насыщения и некоторой расслабленности, связанной с действием алкоголя, Селиверстов, первым отвалившись в кресле, предложил перекурить. Так как я ничего против не имел, мы, прихватив с собой остатки в графине и рюмки, перешли к отдельно стоящему у камина столику. Плюхнувшись в глубокое кресло, отметил про себя, что в случае чего быстро подняться из него будет проблематично. Околоточный открыл деревянную коробку, в которой обнаружился десяток сигар. Красиво жить не запретишь. А мой сообедник, похоже, красивую жизнь любит. Особенно за чужой счет. Будто прочитав мои мысли, Селиверстов сказал:
- Самые лучшие, какие можно в округе достать. Правда, дорогие. Палыч, по два рубля за штуку ломит.
- Так, этот поганец минимум на два червонца меня только на сигарах присадил, - подумал я, внешне никак не прореагировав.
- Но стоит того, - продолжил полицейский.
- Действительно неплохо, - раскурив сигару, дипломатично заметил я.
Для заполнения паузы выпили еще по рюмке под сигары. Глазки у Селиверстова заблестели. Щеки покрыл нездоровый румянец. Клиент практически дозрел. Можно начинать общение. А то не дай Бог перестанет осознавать действительность. Знаю я правоохранителей. Если уже пить начали, так уже до упора. Пока упор не упадет. А на утро вспышки памяти или свидетельства со стороны.
- Петр Аполлонович, не думаю, что для вас будет неожиданным узнать, что Алексей Юрьевич предложил мне приватным порядком заняться расследованием убийства его сына. Он очень хочет найти убийцу.
- С-с-страхуется, старый пес. Не доверяет полиции. За идиотов держит. А я что могу?! – внезапно, с пьяной откровенностью начал горячиться Селиверстов, - На шестьдесят квадратных верст четыре человека. Включая меня. Из них три кретина. Исключая меня. Мало мне воровства. Грабежей. Вон Московский тракт рядом. Так еще маньяк завелся. Восемь убийств за неполных три месяца. И ни одной зацепки.
- А агентура?
- Что агентура? Только и могут стучать на приезжих. Вот как на вас. А толку? Псих этот где-то рядом живет. Да вот среди местных я ни одного не знаю, который такой силой бы обладал. У трупов же изнутри все вырвано. Чем вырвано? Тоже предположить не могу.
- Трупы сохранились?
- Да нет, похоронили все. Народец-то весь никчемный был. Зачем шум поднимать? Даже медик не выезжал. Никодимка протоколы осмотра писал. Я его учиться посылал специально, протоколы по науке писать. Это теперь все изменится. После Прохоровского сынка, с живых не слезут. Народ, скорее всего из города нагонят. Да смысла в этом нет. Обстановки они не знают. Людей тоже. Мешать только будут.
- А младший Прохоров, что за человек был?
- Давай еще по одной. Потом расскажу.
- Давай, - к концу первого графина и соответственно литра мы плавненько перешли «ты».
Судя по рассказу Селиверстова, а он был местным и всю историю знал не понаслышке, Коля Прохоров лет до пятнадцати был вполне нормальным пацаном. Слегка может избалованным. В силу особенностей воспитания в доме одного из самых богатых людей империи. Потом произошла какая-то темная история со смертью жены Прохорова. По официальной версии она умерла от чахотки. Но ходили упорные слухи, что ее отравили. До смерти жены, Прохоровы жили в загородном имении только в теплое время года. Обычно с начала июня по начало сентября. Но после трагедии, случившейся тринадцать лет назад в городском доме, Прохоров с двумя детьми и всей челядью поселился здесь. То ли не мог находится в доме, где умерла жена. То ли по какой еще причине. Смерть супруги он переживал очень сильно и больше не женился. Хотя претендентки до недавнего времени появлялись постоянно. Состояние-то, какое! А у Коли после смерти матери сорвало башню. Около года он находился в глубочайшей депрессии, а потом вышел. Лучше бы не выходил. Во всей округе не было такого питейного заведения, где бы он хоть раз не надрался до полного собственного изумления. Причем пил все, что горит. Взявши на грудь, становился крайне агрессивным. По началу частенько бывал битым. Но, посадивши на нож пару соперников, отбил охоту выяснять с ним отношения. Естественно, дела о поножовщине замяли, благо до трупов дело не дошло. А денег и влияния у Прохорова-старшего всегда было достаточно. Отец, похоже, плюнул на сына как на продолжателя семейного дела. Закрывал глаза на его художества, регулярно снабжая его деньгами и периодически заминая скандалы. В высшее столичное общество Колю пускать было нельзя. Да он туда и не стремился. Ему вполне хватало зачуханных кабаков и грязных борделей с дешевыми проститутками. В обществе послептничали, да и забыли про Колю. Тем более, что Прохоров продолжал оставаться мощной политической фигурой. Вольное отношение к нему могло закончиться плохо. Впрочем, в последний год Коля резко сбавил обороты. По некоторым признакам можно было предположить, что он может остепениться и начать вести нормальный образ жизни. Поговаривали о положительном влиянии младшей сестры.
- Я то последний раз с ним пару недель назад столкнулся, у аптекаря местного, - продолжал Селиверстов, уже не твердо выговаривая слова, - Был он на удивление совершенно трезвый. Но какой-то потухший, серый. Куда-то торопился. Но сказал, что днями заглянет, разговор серьезный есть. И все. Больше я его живым не видел, - хлюпнул носом околоточный, - А парень неплохой был. Водки-то с ним немало выпито. Да и деньгами помогал, когда проблемы были.
Вот где собака порылась. Мой друг Селиверстов по пьяни лишнего болтнул. Спонсором Коля у него был. И нанял меня Прохоров, потому как прекрасно знал отношения сына с местными полицейскими. Ну да ладно, пора прекращать мероприятие. Околоточный совсем поплыл. Уже чушь про вечную дружбу несет. Того и гляди, целоваться полезет. Да и меня уже сидя повело. Это стадия предпоследняя. После нее следует полный обрубон. С потерей всей предыдущей информации. А такого нельзя допускать ни в коем случае.
Выбирались мы из трактира с трудом. Помнится, кинул Буханевичу полтинник, отказавшись от сдачи. Еще пара таких загулов, точно местные за подпольного миллионера держать будут. Еще по темноте почистить захотят.
Между делом, я договорился забрать из участка рыжего Андрюху, который с горя, очень мне понятного, надрался на какой-то «малине» и устроил драку на улице. Но не перло парню по полной программе. С пьяных глаз не рассмотрев, он умудрился привязаться к местному кузнецу и главному кулачному бойцу в одном флаконе. Тот, хорошенько настучав Андрюхе по тыкве, еще и притащил в околоток. Тоже мне, народный дружинник. Селиверстов закрыл Андрюху до вытрезвления и забыл про него.
Рыжего я решил вызволить не из приступа филантропии. Мне тоже пора агентурой обзаводится. Тем более что человек я здесь новый, обстановкой не владею, а дело делать надо. Деньги обещаны приличные. Болтаться здесь, может, до конца жизни придется. Покровительство Прохорова тогда будет очень кстати.

Вечером с Прохоровым увидится не получилось. Не знаю, когда вернулся он, но когда вернулся я, сил хватило только добраться до кровати. Пробуждение было не из приятных. Голова неподъемная. Во рту, будто стадо скотов ночевало. Ручонки дрожат. Короче, налицо все признаки абстинентного синдрома, а по-русски говоря похмелья. Сфокусировав зрение, я обнаружил на тумбочке около кровати кувшин. Вчера его точно не было. Несмотря на сильную степень опьянения, все произошедшие события я помнил, что свидетельствовало о хорошем качестве употреблявшегося накануне спиртного. Жажда к этому моменту стала совершенно нестерпимой, и мне было все равно, что окажется в кувшине. Пусть даже моча усталого верблюда. В кувшине оказался рассол. Не знаю помидорный, огуречный, или еще какой, но оттянул он так, что буквально через несколько минут я почувствовал себя человеком. Даже захотелось есть и курить. Однако сначала не мешало бы принять душ, благо вход в совмещенный санузел имелся прямо из спальни. Но если при первом знакомстве с имением наличие душа меня не очень удивило, придумать его особого ума не нужно, то приятно поразило присутствие унитаза. Кстати, особой гордости хозяина дома. Не преминул похвастаться в первый же вечер. Показывал, как пользоваться. А я глупо таращился и пытался не захихикать. Не станешь ему рассказывать, что в мое время японцы уже компьютер к унитазу приманстрячили, состояние здоровья проверяют, не отходя от кассы. А он втирает, только во дворце и у меня в доме. Под личным руководством изобретателя морского инженера Блинова устанавливали.
Слегка ожив после рассола и водных процедур, я приплелся в столовую. Под ясны очи хозяина дома. Не сказать, что Прохоров пребывал в восторге от моего внешнего вида. Хмуро посмотрев на меня, не отвечая на приветствие, молча пододвинул в мою сторону графин. По запаху определив, что в графине водка я, отрицательно помотав головой, отодвинул его.
- Даже опохмеляться не будете?
- Плохое похмелье ведет к длительному запою. Предпочитаю перемучиться... А если серьезно, то когда первый раз опохмелюсь, сразу брошу употреблять совсем. По моему глубокому убеждению – начал с утра опохмеляться, перешел в категорию алкоголиков.
Мой собеседник внимательно и с некоторым сомнением посмотрел на меня.
- Александр Юрьевич, я понимаю скепсис в вашем взгляде, но по вопросу злоупотребления спиртным можете быть спокойны. В большинстве случаев предпочитаю трезвый образ жизни.
Не станешь же ему говорить, что не менее трети времени бодрствования провожу за рулем. А в нетрезвом состоянии, после определенных событий, за руль я принципиально не сажусь... Где-то теперь мой руль?
- А если говорить о вчерашнем, то мы заключили принципиальное соглашение. Задача мне понятна, и я начал делать первые шаги по ее выполнению.
- Пропьянствовав пол дня с Селиверстовым?
- Именно так. С людьми категории Селиверстова быстрее всего можно найти общий язык как раз через совместную пьянку.
- Селиверстов бражничал само собой за ваш счет.
- Конечно. Я весьма сомневаюсь, что уговорил бы его отобедать со мной за его счет. Или хотя бы пополам.
- Нужно было сказать мне, и этот…Прохоров щелкнул пальцами, подбирая слово пообиднее, - Ладно, не буду за столом непристойно выражаться, выполнял бы все ваши указания.
- Ни сколько не сомневаюсь. Но формально бы он мне помогал. А за спиной гадил в меру сил и смелости, и однозначно утаивал нужную для меня информацию. Что бы вы ни говорили, а Селиверстова лучше держать в союзниках. Он и так будет делать то, что мне нужно. Только по собственной воле и поэтому хорошо. Он не такой законченный кретин, каким кажется с первого взгляда.
- Уговорили. Согласен. Теперь перейдем к финансовым деталям нашего соглашения. Ваши предложения.
- Сто рублей в неделю гонорар. Пятьдесят рублей в неделю, так называемые оперативные расходы. Итого сто пятьдесят рублей с еженедельной выплатой в любой удобный вам день.
Прохоров задумался, оценивающе разглядывая меня. Сейчас заявит: «Шел бы ты парень с такими запросам», - и вся моя лафа закончится не начавшись.
- Гонорар будет сто пятьдесят рублей в неделю. Дополнительно на расходы – сто без отчета. Свыше ста, с объяснением причин. Соответственно проживание и питание в имении. Доклад о проделанной работе – по субботам в десять утра. Тогда же и финансовые расчеты.
- Доклад письменный или устный?
- Устный. А теперь прошу извинить, дела.
- У меня тоже планы имеются. Последний вопрос: когда и где состоятся похороны Вашего сына?
- Завтра. В фамильном склепе на кладбище. В пяти верстах от имения.

ГЛАВА 4.

Заместитель генерала Бибаева Сергей Владимирович Подосинский был солидным человеком сорока двух лет. При невысоком росте он весил килограммов сто тридцать. Большая крупная голова с высоким лбом мыслителя, сверху была покрыта светлыми, изрядно поредевшими очень коротко подстриженными волосами. Лицо, с крупными чертами и кожей нездорового синюшного оттенка, украшало множество красно-фиолетовых прожилок от лопнувших капилляров, изобличающих в нем любителя сладко поесть и крепко выпить.
Сергей Владимирович от всей души ненавидел своего шефа и даже был момент, когда он почти решился подать в отставку. Но Бибаев, тоже не испытывавший нежной привязанности к своему заместителю, в последний момент побоялся остаться без чиновника, на приличном уровне разбиравшемся в повседневных вопросах и по большому счету неплохого администратора. Подосинский же не спешил уходить с государевой службы потому как к неплохому казенному жалованию, имел весьма приличную прибавку за организацию расследования некоторых уголовных дел в правильном направлении. Короче, говоря откровенно, Сергей Владимирович брал взятки. Но далеко не у всех и только крупные суммы. Подосинский никогда не мелочился. Бибаеву периодически поступали доносы о «левых» заработках Подосинского, но доказательств, кроме домыслов и слухов, представлено не было. Получив первый донос, практически сразу после вступления в должность, Бибаев вызвал Подосинского. Не стесняясь в выражениях, рассказал, как он будет поступать с мздоимцами в случае их выявления не зависимо от заслуг, чинов и занимаемых постов. Подосинский благоразумно отмолчался, но про себя решил вычислить гниду, которая на него стучит. А уж как расправиться с ней, Сергея Владимировича учить не было нужды. Однако больше вопрос о взятках между директором и заместителем не поднимался.
С утра Подосинский находился в приподнятом настроении. На него вышел крайне интересный клиент. Работа с этим клиентом обещала не только приличный денежный гонорар, что было весьма кстати, Сергей Владимирович перестраивал свой загородный дом, но и ведение тонкой интриги с возможным шикарным финалом, позволяющим резко упрочить служебное положение.
Вчера вечером надежный посредник доставил домой Подосинскому письмо без подписи. В письме лестно характеризовались его возможности по решению специфических вопросов. Упоминались фамилии людей, которым была оказана помощь. И предлагалось скомпрометировать и посадить в тюрьму по обвинению в убийстве лицо, данные которого ему будут предоставлены при личной встрече. В случае удачного проведения операции, помимо пятидесяти тысяч рублей Подосинскому были обещаны убедительные доказательства неблаговидной деятельности генерала Бибаева, достаточные для снятия последнего с должности директора Департамента сыскной полиции.
От листка дорогой бумаги, на котором было написано письмо, распространялся странный аромат. Его нельзя было назвать неприятным. Но он был неизвестен Подосинскому, и представлял собой нечто среднее между запахом дорогих духов и лекарственных трав. Сначала обнюхав, а потом, прочитав письмо, Подосинский вдруг ясно осознал, что ему представился едва ли не единственный шанс избавиться от ненавистного начальника. А может, даже занять его место. Ощутив небывалый душевный подъем, обычно осторожный, во всем сомневающийся Подосинский, привыкший таскать каштаны из огня чужими руками, однозначно решил взяться за предлагаемое дело.
Получив положительный ответ, дожидавшийся возле черного хода посредник, передал Сергею Владимировичу еще один листок со временем и местом встречи с клиентом. Когда посредник тихо растворился в переулке, скудно освещенном газовыми фонарями, Подосинский, закурив дорогую папиросу, отметил про себя, что место клиентом выбрано на Лиговском канале. Глухой, обладающей нехорошей славой окраине города, начинавшейся за Московской заставой. Условий о прибытии на встречу без сопровождения, как иногда бывало, клиент не выдвигал, и он решил взять с собой пару вооруженных охранников.
…Встреча состоялась в три часа пополудни в заброшенном доходном четырехэтажном доме, чудом не спаленном нищими и бездомными, как правило, обитающими в таких местах. Охранников, двух городовых в штатском из близлежащей полицейской части, туповатых, но исполнительных мужиков, никогда не задававших лишних вопросов, Подосинский оставил охранять вход в бывшее парадное. Сам же, несколько нервничая и тиская потными пальцами рифленую рукоятку револьвера в кармане пальто, отправился на поиски нужной квартиры. Передвигаться по сгнившим и полуразрушенным лестницам, заваленным мусором, было неудобно и небезопасно. Тем более человеку комплекции Подосинского. Пережив пару неприятных моментов, когда деревянная ступенька под ногой начинала трещать и уходить вниз, запыхавшийся и взопревший Подосинский благополучно добрался до третьего этажа. Остановился перед единственной, оставшейся целой дверью одной из квартиры, выходивших в длинный коридор. На старой, покоробленной, щелястой двери в пыльном полумраке коридора, находящейся в луче света из окна с давно выбитой рамой, ярко выделялась новенькая овальная бирочка с номером тринадцать.
- Тьфу, нечистая сила, - пробормотал Подосинский, - Юмор, однако у клиента странный.
Как большинство людей, постоянно балансирующих на грани закона и беззаконии, жизни и смерти или любой другой грани, Сергей Владимирович был суеверен.
Шумно выдохнув воздух, мелко перекрестившись, и взведя в кармане курок револьвера, Подосинский толкнул дверь. Дверь оказалась незапертой и с тихим скрипом давно заржавевших петель, казавшимся оглушительным в пустом коридоре, отворилась. Осмотревшись с порога, он увидел свободную от наваленного по всему дому мусора комнату с подметенными полами. Окно плотно закрыто ставнями. Комнату, примерно посередине перегораживала полупрозрачная занавеска, за которой горела свеча, и смутно угадывался силуэт сидящего в кресле человека. Проходя сквозь слегка колышущуюся занавеску, свет от свечи играл тусклыми отблесками на стенах, довершая театральную нереальность наблюдаемой Подосинским картины.
- Вы прибыли без опоздания, это хорошо, - скрипучий негромкий старческий голос раздался совершенно неожиданно, так, что Подосинский вздрогнул.
- Проходите и садитесь. Можете оставить в покое оружие, здесь Вам ничего не угрожает.
Теперь Подосинский обратил внимание на ранее не замеченное им в рассеянном свете кресло, стоящее перед занавеской. Не выпуская рукояти револьвера в кармане, он неловко втиснулся в это старое кресло, натужно заскрипевшее под его весом.
- Не хотите расставаться с оружием, ну как угодно, только не пальните вдруг, я не люблю пустого шума.
Сергей Владимирович неожиданно для себя успокоился, аккуратно спустил взведенный курок и вынул руку из кармана.
- Я тоже думаю, что так будет лучше, - прокомментировал его действия невидимый собеседник, - Итак, если Вы здесь, значит предложение принято.
- Кто Вы, - перебил старика Подосинский, - И к чему весь этот маскарад.
- Имейте терпение, когда узнаете подробности, то поймете, что этот, как Вы выразились маскарад, гарантия безопасности, в том числе и Вашей. Соблаговолите подняться, подойти к подоконнику и взять правый конверт.
Сергей Владимирович неуклюже выбрался из слишком маленького для него кресла и подошел к подоконнику. На нем действительно лежало два одинаковых больших белых конверта. Взяв правый, он обнаружил в нем небольшой портрет неизвестного ему человека а также листок с текстом, состоящим из вырезанных из газет и наклеенных букв: «Исаков Степан Дмитриевич, 5 февраля 1843 (?) года рождения, родился в Вышнем Волочке Тверской губернии, из мещан (?), прибыл из Казани (?).
- Что означают вопросы?
- Вопросы означают то, что сведения сомнительны. Портрет же сделан хорошим мастером и имеет практически полное сходство с оригиналом.
- Когда был сделан портрет?
- Вчера.
- Это и есть человек, с которым я должен работать.
- Да, но это еще не все. Человек, портрет которого Вы сейчас держите, в настоящее время проживает в имении Александра Юрьевича Прохорова, находится под его покровительством и защитой, потому как нанят для приватного поиска убийцы его сына.
Подосинский присвистнул и глубоко задумался.
- Да, у Вас действительно есть серьезный повод оставаться инкогнито. Если я проколюсь, Прохоров не только меня сотрет в порошок, но будет весьма заинтересован узнать имя заказчика. А заказчика я не знаю, цепочка обрывается. Ловко!
- А почему Вы должны проколоться? Вы второй человек в мощном Департаменте, держащем за горло преступный мир города. Помимо опыта сыщика, имеете опыт разыгрывания серьезнейших, в том числе и политических, интриг. А противостоять Вам будет жалкий дилетант без роду и племени, случайно оказавшийся в тени крупного деятеля. Нужно показать Прохорову, что он обратил внимание на недостойного человека и тот сам уничтожит его.
Во время этого монолога Подосинскому почудился знакомый запах, именно такой исходил от первой записки с предложением этой встречи. Сомнения, всколыхнувшиеся в Сергее Владимировиче, опиравшиеся на здравый смысл и феноменальное чувство опасности, не раз выручавшие его в нештатных ситуациях, вдруг растворились без остатка. Появилась уверенность в своих силах, презрение к жалкому выскочке. Как он, Подосинский, может сомневаться в своих возможностях упечь за решетку какого-то мещанина, когда у него в камерах потомственные дворяне и купцы первой гильдии рыдали.
- Потом, не забывайте, - продолжал голос за занавеской, - Гонорар за работу составляет очень приличную сумму. Дабы Вы не сомневались в серьезности намерений, откройте второй конверт, там вы найдете аванс в сумме десяти тысяч рублей.
Вид конверта, плотно набитого сторублевками, развеял последние колебания Подосинского. От денег он был не в силах отказаться, тем более что задача представлялась ему на самом деле не такой уж и сложной.
- И последнее, - невидимый собеседник уже не вызывал неясного раздражения, - Постарайтесь доказать причастность Исакова к убийству Прохорова-младшего. Таким образом, вы убьете двух зайцев – решите нашу задачу и поймаете маньяка.
- Повесить на него все трупы, включая сынка Прохорова, не проблема. А если маньяк опять начнет убивать, больно уж почерк у него специфичный, тогда что?
- А может и не начнет, - хрипло захихикали за занавеской.
Подосинского окатила ледяная волна. «Во что я впутываюсь?!» - мысль всплыла и канула в небытие подсознания.
- Вы, любезный, свою часть работы сделайте, денежки получите, а об остальном не задумывайтесь, есть кому побеспокоится. Ежели мне что понадобится, то сам найду, а если у Вас вопросы какие срочные возникнут, то кликните того, кто записочку передавал, он знает что делать.
 Свеча вдруг погасла, наступила полная тишина и темнота. Найдя на ощупь дверь, Подосинский, ошарашенный произошедшими событиями, начал нелегкий спуск вниз. О том, что все было наяву, напоминал плотно набитый деньгами конверт во внутреннем кармане пальто.




ГЛАВА 5.

Расставшись с Прохоровым (оставив на потом продолжавший отравлять жизнь вопрос – почему все же его выбор остановился на мне?), я двинулся выручать и параллельно вербовать Андрея Васильевича Стахова, 1833 года рождения, из государственных крестьян, известного по кличке Ржавый, не очень удачливого мелкого грабителя и вора, в свое время отсидевшего три года за попытку разбойного нападения на Московском шоссе. На этот раз для перемещения мною был выбран неброский закрытый экипаж, использовавшийся, как правило, для хозяйственных нужд.
В административном помещении находился опухший, злой на весь свет, непохмеленный околоточный надзиратель Петр Аполлонович Селиверстов. Похоже, подчиненные очень хорошо понимали состояние духа начальника, и поэтому в радиусе прямой видимости от Селиверстова не было ни одной живой души, имевшей принадлежность к полицейскому ведомству. Подняв на меня налитые кровью больные глаза, он едва кивнул и просипел в уныло повисшие усы:
- Привет. Дверь закрывай и постарайся потише, а то башка раскалывается, жить не хочется.
- Чем веселее вечером, тем хуже утром. Однако клин клином вышибают, - продекламировал я и жестом фокусника выставил на стол перед полицейским две литровые бутыли с пивом.
В глазах моего друга Селиверстова протаяло желание жить. Видимо еще до конца не веря в случившиеся чудо, он аккуратно, дрожащими руками, взял бутыль, кое-как свернул пробку и надолго приложился к горлышку. Влив в себя зараз не менее полулитра, околоточный отвалился на спинку стула, закрыл глаза и несколько минут сидел неподвижно. Я, наблюдая за возвращением признаков жизни на его лицо, даже как-то порадовался за товарища.
Наконец открыв глаза, Селиверстов, уже в полный голос и чувством сказал:
- Ты настоящий друг! Не то, что эти. Как тараканы по щелям забились и ждут. А чего ждут? Видят же сволочи – плохо человеку, не просто человеку, а начальнику. Нет бы, сбегать в лавку, лекарства принести. Ни одна ведь скотина рогом не пошевелила. Ты чего ждешь-то? Присоединяйся, - широким жестом указал он на оставшуюся бутыль.
- Не брат, у меня дел еще сегодня много, это тебе, голову полечить, только здорово не разгоняйся, а то не дай Бог в запой сорвешься.
- Да ну, брось, что тут пить. Вот пиво допью и брошу… дня на три, надо организму встряску дать, - околоточный ловким движение отправил непочатую бутыль с пивом куда-то под стол.
- Да, Петр Аполлонович, ты помнишь, что насчет Стахова обещал?
- Насчет кого? А-а, этого алкаша недоделанного. Что обещал-то?
- Обещал мне его подарить.
- А на кой хрен он тебе нужен? Впрочем, какая мне-то разница, - Селиверстова с выпитого на старые дрожжи пива заметно повело, он стал благодушен, - Для хорошего человека ничего не жалко. Забирай.
- Команду дай.
Околоточный пошарил в ящиках стола, добыл оттуда внушительного вида колокольчик, даже не колокольчик, а целый колокол.
- Специально с утра подальше засунул, не мог пользоваться, попробовал, думал голова взорвется. А этим уродам, - он, по всей видимости, имел в виду подчиненных, - только того и надо. Позвать не могу, а они пользуются, не являются. Ненавижу!
- Тяжелый у тебя хлеб, Аполлонович.
- А ты думал! – с этими словами он остервенело затряс средством связи. Оглушительный звон наполнил помещение. Я на пару минут лишился слуха. Когда слух восстановился, полюбопытствовал:
- Зачем такой здоровый, ты им что, Буханевича с обедом вызываешь?
- Темнота ты в наших делах, ничего не понимаешь. Это ж универсальное средство. На помощь позвать, по башке ненароком заехать непонятливому, а ежели допрашивать подозреваемого, находящегося в таком состоянии, как я до твоего прихода, так пару раз звякнешь, соловьем начинает заливаться, все как на духу вываливает, и что было, и что не было.
Да, до полевых телефонов и противогазов в качестве сыворотки правды этот мир в своем развитии еще не дошел, поэтому будем перенимать местные приемы ведения дознания.
Дверь тихонечко приоткрылась и в щель несмело вдвинулась прилизанная голова Никодима:
- Звали, Петр Аполлонович?
- Надо же, догадался, что тебя звали! Пока вас дозовешься, либо прибьют, либо сдохнешь! Где с утра шляешься, скотина!
- Да я…
- Что я? Опять Клавку тискал, вместо того, чтобы воров с убийцами ловить! Дождешься у меня, переведу в помощники городового, по ночам пьяных по улицам собирать.
Никодим стоически пережидал гнев начальства. Стоял, опустив голову, не поднимая глаз, всем видом выражая покорность подчиниться любым репрессиям.
Я от души повеселился, наблюдая образцово-показательный, рассчитанный на присутствующую публику, разнос. Но потехе час, а делу время.
- Петр Аполлонович, команду.
- Тьфу ты черт! Довел ты меня Колесников! Давай сюда Стахова с вещами, да бегом!
Никодим немедленно растворился. А околоточный, развалившись на стуле, продолжал брюзжать:
- Ну, как с такими остолопами работать? Пока не вдуешь ему, не пошевелится. Может их пороть, как в старые добрые времена, при Петре Алексеече, а, Дмитрич?
- А ты попробуй утром своих бойцов собрать, поставить задачи, сроки исполнения, да себе пометь, чтобы не забыть, а вечером проконтролируй. Через месяцок посмотришь результат. Только каждый день, без перерыва. А если в рабочее время не справляются, то пусть трудятся по ночам или в выходные.
- Слушай, ты голова! С завтрашнего дня и начну.
- Вот, вот, только не забудь.
- Не забуду, не дадут, опять напоминалка в генеральских погонах к нам собирается.
- По Прохоровскому сынку?
- И по нему тоже. Но вообще по всем убийствам. Теперь начнут холку мылить. Как бы самому городовым не оказаться.
- Слушай Петя, так у тебя что, совсем глухо.
- Глуше не бывает. Ни одной зацепки.
- Давай так, я сегодня с рыжим разберусь, а завтра ты мне дашь все материалы по этим убийствам, посмотрю свежим взглядом, может, что и угляжу.
- А ты что, в сыске понимаешь?
- Понимаю, Петя, понимаю. Не всю жизнь частным детективом подрабатывал. Возможно, очень тебе пригожусь.
Селиверстов глубоко задумался, и как мне показалось, отрезвел.
- Давай так, все что у меня есть, покажу… Хотя и не положено… Если начальство узнает, точно со службы попрет. Но делать мне нечего, не будет в ближайшее время результатов, тоже взашей. Договариваемся так, ты никому не говоришь, что знакомился со следственными материалами. А если находишь какую-либо зацепку, сразу меня извещаешь, не предпринимая никаких самостоятельных шагов.
- Трепаться о нашей договоренности не в моих интересах. Предпринять что-то будет весьма проблематично. Я ведь лицо частное. Можно на проблемы серьезные нарваться. Соответственно, условия принимаются. Завтра в первой половине дня подъеду, и начнем.
Пока все шло хорошо, даже слишком. Я решил вопрос, который казался мне самым сложным – ознакомление с материалами, имеющимися в распоряжении полиции. Без них все мои первоначальные действия – тырканье слепого котенка. Пока добуду по второму кругу уже имеющуюся информацию, уйдет слишком много времени. А у меня начинает складываться впечатление, что не успеваю за развитием событий.
Наконец Никодим привел Стахова. Андрюха, с момента нашей последней встречи, стал выглядеть несколько получше. Но на людях с ним показываться все равно было страшно. Несмотря на то, что опухоль с лица почти спала, начавшие проходить синяки раскрасили его в футуристический сине-фиолетово-зеленый цвет. Издалека Андрюху можно было принять за рыжего негра, разрисованного зеленкой или спецназовца в боевой раскраске. Про себя я порадовался предусмотрительности по поводу передвижения в закрытом экипаже.
Все же шок от увиденного был такой, что я не сдержался и прокомментировал:
- Да тебе, братец, только в фильмах ужасов без грима сниматься.
Хорошо Селиверстов был не менее поражен наблюдаемой картиной и пропустил мое замечание мимо ушей. А Никодим, если и услышал, то не подал виду.
Похоже, от вызова Стахов ничего хорошего не ожидал. Он угрюмо осмотрел нашу компанию и низким хриплым голосом спросил околоточного:
- Начальник, долго держать будешь? Без курева уже уши пухнут. Вши с клопами так вообще зажрали. Я что плохого сделал? Уже и выпить нельзя?
- Стахов, не дерзи, - вполне миролюбиво отозвался Селиверстов, - Кто в непотребном виде по улице шатался, драку затеял. Надо же было так нажраться, - это уже мне, - Чтобы к первому в округе кулачному бойцу пристать. Тот от наглости так ошалел, что даже первый удар пропустил. До сих пор с фингалом ходит.
- Да, - тут же отозвался Андрюха, - он с одним фингалом, а у меня два дня рожа как подушка была. Боюсь в зеркало посмотреть. Я тоже пострадавший, но почему-то здесь сижу.
- Все, надоел. Уже не сидишь. Вернее, сидишь, но не здесь, - это Селиверстов уже подыгрывает. Догадался, зараза, зачем мне рыжий обормот нужен, - Степан Дмитриевич тебя забирает и делает, что считает нужным.
Пора заканчивать балаган. Я подтолкнул ничего не понимающего Андрюху к выходу. Сердечно распрощался с Селиверстовым. Холодно кивнул Никодиму, и двинулся к экипажу.
Кое-как устроившись на жесткой скамейке, мой будущий агент осторожно поинтересовался:
- А тебе, барин, зачем я понадобился?
- Скоро узнаешь, а теперь помолчи, - и я направил кучера в поля, подальше от жилья и любопытных глаз.
Вербовочная беседа прошла гладко. Андрюха переживал не лучшие времена, и предложение таскать информацию за определенную плату вызвало в нем живой отклик. Сыграло свою роль и мое волшебное превращение из арестанта в друга главного местного полицейского. А к полиции, несмотря на внешне грубое отношение, Стахов почему-то питал глубокое внутреннее почтение.
Когда задачи были поставлены и уяснены, определены способы связи, в том числе срочной, а также места встреч, я не удержался и спросил:
- Слушай, а какого хрена ты к кузнецу полез? Решил жизнь самоубийством покончить?
- Долго рассказывать.
- А я никуда не тороплюсь.
И Стахов, осчастливленный червонцем, полученным в качестве аванса за будущие подвиги в качестве бойца невидимого фронта, а также расслабленный сотней грамм водки, предусмотрительно захваченной мной в замечательной фляжке, поведал прелюбопытнейшую историю.
Как раз в день моей материализации в мире Андрея Васильевича Стахова, он благополучно употреблял дешевое вино в одном из нищенских притонов близь посада Колпино, отмечая удачную кражу двух штук сукна с телеги мелкого купчишки раззявы. Сукно Андрюха толкнул по дешевке содержательнице притона, а полученные денежки потихоньку пропивал вскладчину с парой знакомых нищих. Когда компания была уже прилично на взводе, непонятно откуда появилось новое действующее лицо, и что удивительно, никому не знакомое. В черном бесформенном засаленном плаще, закутанный до самых глаз обтрепанным шарфом, в драной шляпе, надвинутой на самые брови, сгорбленный старикашка настолько убедительно попросил Андрюху прогуляться на свежий воздух, что тот безропотно вышел за ним из притона. На улице, убедившись в отсутствии свидетелей, неизвестный предложил ему зарезать человека. Андрюха начал отнекиваться, мотивируя тем, что не «мокрушник» и душегубством никогда не занимался. Но когда старикашка сунул ему полторы тысячи рублей, не смог удержаться от соблазна. Дав подробные инструкции, как будет выглядеть человек, которого он должен зарезать, и где его встретить, заказчик испарился, так и не назвав себя. Стахов продолжил пить в притоне уже на вновь полученные денежки, благо до обозначенного часа еще оставалось достаточно времени.
- Я, понимаешь, идти уже никуда не хотел, - жаловался мне Андрюха, - Да ноги сами понесли. Такая жуть навалилась, если не пойду – помру на месте. Ну и пошел. И ведь точно, в том самом месте, где сморчок старый сказал, мужик на меня вышел. Одет чудно, не по нашему. Мне бы его сразу ножиком ткнуть. Ножик то специально у нищебродов прикупил, а я разговаривать с ним начал. Тут он меня и подловил. Долбанул по башке дубиной, из меня и дух вон. Очнулся, мужика нет, денег нет, а дальше ты знаешь.
- А узнал бы их?
- Кого?
- Старика и мужика этого.
- Нет… Знаю, что видел. А лиц не помню. Я и сам мужика того найти хочу. Денег сколько забрал. Да где его сейчас найдешь?
«Сам виноват. Нечего было в киллеры наниматься. И били тебя не дубиной», - подумал я, а в слух сказал:
- Ладно, как пришли, так и ушли. Хватит рыдать. По крайней мере, теперь хоть полезным делом займешься. И денег подзаработаешь, если на заднице ровно сидеть не будешь. Плачу только за информацию, а не за красивые глаза. Срок тебе два дня, сделать то, что сказал. Встретимся возле избушки, где ты по чайнику получил. В пять вечера. И не опаздывать. А теперь двигай. Да не трепись по пьяни про наши договоренности. Если жить хочешь.
На обратном пути, хорошенько проветрив внутренности экипажа, я подводил итоги за день. План был выполнен полностью, практически без единого сбоя. Это и пугало. Как следовало из закона сохранения энергии, если где-то прибыло, значит, где-то убыло. Если все идет великолепно, жди неприятностей.
Прибыв к месту постоянной дислокации, то есть в имение, я застал скандал в благородном семействе. Прохоров орал так, что слышно было на улице. Меня даже любопытство разобрало, на кого это он. Каково же было мое удивление, когда увидел в холле заливавшуюся слезами мадмуазель Марию и готового взорваться от негодования папашу.
- Полюбуйтесь на эту невесту, Степан Дмитриевич! – Прохоров только что не булькал от возмущения, - Барышня из благородной семьи связалась с каким-то прощелыгой! Альфонсом! Может, ты мне еще в подоле принесешь, а?! В ведре утоплю, как паршивого котенка! Так и знай!
По всей видимости, действие подошло к финалу. Девица Маша, так ничего не сказав, во всяком случае, в моем присутствии, убежала наверх. Наверное, рыдать в свою комнату. А я попытался разобраться в ситуации. Как оказалось, кто-то из бдительных слуг передал Прохорову записку, предназначавшуюся дочери. В этой записке местный «Дон Жуан» из мелких лавочников пылко объяснился Марии в любви и позвал на свидание в десять часов вечера к задней калитке в ограде сада, выходившей на заросший кустами пустырь, и использовавшейся слугами для технических целей. В основном для выноса мусора. Перехватив записку, Прохоров пришел в неистовство. Устроил дочери разбор полетов по полной программе.
Не придав этому эпизоду особого значения, я, усмехнувшись про себя и посочувствовав Прохорову, вынужденному отбивать атаки различных авантюристов, мечтающих наложить лапу на огромное наследство, причитающееся дочери, выпил с ним для успокоения нервов по рюмке ликера и с чувством выполненного долга отправился спать.

Утро принесло долгожданные неприятности, разбудив дикими воплями прислуги. Как придется напялив одежду я слетел вниз. Отловив по дороге одного из слуг, выяснил, что у задней калитки обнаружился труп ловеласа, давеча назначавшего свидание хозяйской дочери.
Нет худа без добра. Предположения и версии будем строить потом. А теперь ноги в руки и рысью осматривать место происшествия. Пока все не затоптали.
Стартанул я знатно. Время, конечно, не засекал, но в старые добрые курсантские времена в норматив на стометровке точно бы уложился, это, учитывая мою патологическую неприязнь к бегу. Около калитки, естественно уже топталось с десяток любопытных из числа местной служивой братии. Еще не успев восстановить дыхание, я заорал, что есть мочи:
- А ну все назад!
Народ, приученный к послушанию, резво шарахнулся от забора. Выловив из толпы дворника Спиридона (почему обязательно, как дворник, так Спиридон?), скомандовал ему организовать оцепление из присутствующих мужиков, и под страхом отрывания всех выступающих частей тела не пропускать никого, кроме полиции.
Так, теперь имеем несколько времени познакомиться с обстановкой поближе. На первый взгляд общий вид был здорово похож на картину убийства Прохорова-младшего. Положение трупа. Внешние повреждения. Только здесь кишки были не вытянуты полосой, а вырванные из брюшной полости, бесформенным, сизо-красно-черно-фиолетовым комом закрывали лицо жертве. Судя по окровавленным кончикам пальцев с обломанным до мяса ногтям, смерть не наступила мгновенно. Какое-то время неудачливый герой-любовник в агонии скреб мерзлую землю. Шансов выжить после такого ранения у парня не было никаких.
После получаса рысканья только что не на карачках возле трупа я начал понимать отчаяние Селиверстова. Следов не было. То есть следов человека, который мог бы совершить убийство. Про физическую силу и состояние психики предполагаемого убийцы пока умолчим. Но следы он должен был оставить. А их не было. Человеческих.
Метрах в сорока от трупа, куда я забрался больше от отчаяния, не найдя ничего заслуживающего внимания, в небольшой низинке, где пропитанная водой почва не до конца промерзла хорошо различались следы животного. Я бы, может, и не обратил на них внимания, тем более что знаток флоры и фауны из меня еще тот. На уроках биологии в школе предпочитал пить пиво на задней парте. А передача «В мире животных» никогда не входило в число любимых. Но уж больно необычные были эти следы. Они походили скорее на кошачьи. Однако, судя по величине и глубине продавленной земли, кошка должна быть величиной если не со слона, то с лошадь точно. «Кошка Баскервиллей» - как-то само собой пришло на ум. Бредятина полная. Хотя в мире, куда, как в не закрытый канализационный люк запросто можно провалиться из будущего, почему бы ни завестись кошкам- мутантам.
Примерно через час, когда я уже задумчиво покуривал, аккуратно стряхивая пепел в ладонь, рассматривая труп, пригремела банда Селиверстова. Что искренне порадовало, так это наличие фотографического аппарата, величиной с небольшое безоткатное орудие. Селиверстов оценил организованную охрану места происшествия, бросив в мою сторону благодарный взгляд. Улучив момент, я оттащил его в сторону и сказал:
- Слушай Петя, мне здесь делать уже нечего. Только твоим мешаться буду. Но перед тем как тебя покинуть, сделай милость, возьми своего фотографа, пошли один сюжетец на природе запечатлим.
Похоже, следы произвели на околоточного такое же впечатление, как и на меня. Он, не задавая лишних вопросов, скомандовал отснять их в нескольких ракурсах. После этого я направился в сторону имения, перенеся по обоюдному согласию утреннюю встречу на вторую половину дня.
На входе я столкнулся с Прохоровым. Его вид мне не понравился. Бледный до синевы, трясущимися губами, с надрывом в голосе он произнес:
- Степан Дмитриевич! Нам нужно срочно переговорить.
- Обязательно, Александр Юрьевич, только умоюсь.
- Нет, немедленно!
- Хорошо, раз немедленно, тогда пойдемте, - и мы двинулись в кабинет Прохорова, находившийся на втором этаже.
В кабинете, Прохоров, не произнеся ни слова, начал метаться от стола к окну и обратно. Он был явно не в себе. Не спрашивая согласия, я упал в кресло возле курительного столика. Выбрал сигару. Обрезал кончик специальной гильотинкой, после чего прикурил. Прохоров непонимающе посмотрел на меня, остановил свое возвратно-поступательное движение и, наконец, заговорил:
- То, что произошло, ужасно! Если бы не перехваченная записка, я бы потерял дочь! После потери сына, я бы этого не перенес. Степан Дмитриевич, Вы должны сделать все для обеспечения безопасности Маши. Это – первоочередная задача. Все остальное – потом.
- Александр Юрьевич, я понимаю Ваше эмоциональное состояние, но мне представляется, что Вы не совсем правы, - сделав паузу, дождался, пока сказанное дойдет до собеседника, - Мария будет в безопасности только тогда, когда будет найден убийца. Но, безусловно одно, ей понадобится охрана. Я бы посоветовал сейчас пригласить Селиверстова. На сегодняшний день, учитывая, что через три часа состоится похоронная церемония, обеспечить охрану силами его людей. Вероятность покушения днем, при большом скоплении народа ничтожна. Но лучше перестраховаться. И, кстати. Настоятельно рекомендую заплатить им. А с завтрашнего дня необходимо напрячь Бибаева. Я так понимаю, он будет на похоронах. Пусть выделит людей для круглосуточной охраны Вашей дочери до момента поимки убийцы.
Взгляд Прохорова начал обретать осмысленное выражение. С минуту он переваривал мои предложения, после чего дал согласие по всем пунктам, фактически назначив меня, до кучи, начальником службы безопасности семейного клана.

Совещание с вызванным в имение Селиверстовым прошло быстро. Мы оговорили все нюансы по обеспечению охраны Марии Александровны Прохоровой, после чего я проинструктировал выделенных для этой цели бойцов. От хорошего киллера профессионала они, конечно, защитить ее не смогут. Но для успокоения папаши и собственной совести, инструктаж продолжался буквально до слез, которые моментально высохли, когда бугаи услышали о платном характере выполняемой работы. Естественно был оговорен момент, что деньги будут выплачены после успешного выполнения задания. В противном случае им лучше сразу повесится. Или утопиться. Это как кому больше нравиться.
А вот объявление решения самому объекту охраны преподнесло трудно объяснимый сюрприз. Когда папаша Прохоров представил охранников обожаемой дочери, та закатила ему принародную истерику. Вместо испуганной молодой девушки, которая должна находится в шоке от произошедших событий, я увидел разъяренную фурию:
- Отец, - даже не кричала, а шипела она, - Почему ты решил, что вместо убитого ночью идиота должна была быть я?! Почему я должна терпеть постоянное присутствие вонючих потных быков. Кто вообще решил, что мне угрожает опасность?! Вот этот, - она повернулась и ткнула в меня пальцем, - Непонятно откуда взявшийся проходимец! Кто он такой?! Каким образом это человек смог поселится у нас в доме?! Добиться твоего расположения?! А может он есть преступник, которого все разыскивают?!
Лицо Марии пошло крупными пунцовыми пятнами. Губы нервно и гневно кривились, обнажая мелкие беличьи зубки. В обычно кротких, опущенных в землю глазах, сейчас в упор сверливших меня, читалась неприкрытая, тяжелая ненависть.
Прохоров, напротив, побледневший как живой труп, удержался от крика. Тихим, но властным, с рычащим перекатом, голосом приказал:
- Будет так, как я сказал. Будешь выполнять все указания Степана Дмитриевича, что касается твоей безопасности. Выходить из дома только с моего или его разрешения и только с охраной. Все. Вопросы?
Мария как-то в один момент потухла. Ссутулилась. Будто из шарика внезапно выпустили воздух. Невнятно пробормотав извинения, развернулась и шаркающей старушечьей походкой медленно направилась в сторону своей комнаты. Присутствующие молча проводили ее взглядом. Опомнившиеся охранники метнулись вслед.
После ухода дочери, Прохоров еще некоторое время помолчал, а потом обратился ко мне:
- Вы, Степан Дмитриевич, не принимайте произошедшее близко к сердцу. Маша была очень близка с братом, несмотря на его образ жизни, и последнее время очень положительно влияла на него. А тут такая нелепая смерть. Видимо не выдержали нервы. Раньше ничего подобного она себе не позволяла.
- Да что вы, Александр Юрьевич, какие мелочи. Я на нервные выходки девиц уже давно не обращаю внимания. Вы бы лучше ей доктора пригласили. А то в таком состоянии как бы чего не натворила.
- Да-да. Вы совершенно правы, - и Прохоров вышел дать указание прислуге.
Я повернулся к молча наблюдавшему все представление Селиверстову:
- Вот так, Петр Аполлонович. Я тоже не просто на хлеб зарабатываю. Однако все что здесь происходит, нравится мне все меньше. Давай-ка я отмечусь на всякий случай на похоронах, и мы обязательно проведем нашу встречу по ознакомлению с делами по предыдущим убийствам. Ты меня сегодня дождись по любому. Договорились?
Слегка обалдевший от всего происходящего полицейский еще раз подтвердил нашу договоренность и тоже отбыл. Я же тронулся готовиться к участию к похоронной церемонии. Так интересно начавшийся день обещал быть насыщенным.


В полном объеме книга продается в интернет-магазине издательства "TERRARUS" по адресу: http://kniga.terrarus.ru/