Разговор первый.
Я остался в живых, потому что пошел в туалет, находившийся в хвосте самолета. Или наоборот, не остался. Но тогда я еще об этом не знал. Бог мой, как же много я тогда еще не знал. Если бы не Леночка, мы так бы и завершили отпуск среди белых колониальностей Мериды под капителями стриженых под пуделя пальм, но ей непременно хотелось посетить знаменитые пирамиды Ахалокона, неизвестно когда и по каким причинам брошенные Майя в глубине джунглей – как вечно случается с этим народом. Ахалокон – говорила она – это Неаполь, который надо увидеть и умереть – не знаю из какого туристского проспекта вычитала фразу – и мы, вместо того, чтобы спокойно доехать за час до точно такой же каменной грибницы прямо из отеля на автобусе с кондишном и кино по видаку, оседлали двухмоторное убожество, крутившее винтами дымку над холмами Чиапаса.
"Ну, увидела - теперь умри " – сказал я ей когда мы снова сели в выкрашенное серо-желтым дюралевое чмо и оно, радостно виляя закрылками поскакало по грунтовой полосе и прыгнуло в воздух с последнего бугра. Я пошел в хвост слить впечатления от всепожирающей зелени, укутанных в липкую жару окрестных холмов и серых камней, в это время аппарат вдруг закружился одновременно вокруг четырех различных осей, потянуло дымом, врывающимся в кабину воздухом – я вцепился в поручень, и дальше ничего не помню.
Когда я очнулся, наверху сгущались сумерки и орали попугаи. В зарослях в конце пролома лежал замызганный по рваному краю землей самолетный хвост, развернутый опрением в чащу. Все что можно у меня было в синяках, но ничего по странной случайности не было сломано. Думать о причинах не имело смысла. Важнее было понять, уцелел ли кто-нибудь еще. Уходить на ночь глядя от обломков тоже было неразумно – я долго кричал. Сверху по-идиотски хохотали гуакамайи. Потом накидал в обломок фезюляжа траву, стараясь выбирать посуше, лег и погрузился в сон.
Пробуждение высветило на фоне сероватых в утренней дымке джунглей странную фигуру. На ее голове возвышалось особой формы сооружение, напоминавшее древнего индейца с хвоста самолетов “Авиаксы” , полотно на бедрах было расшито красочным узором, с шеи незнакомца свешивалось стилизованное изображение ягуара, а с плеч - шкура ягуара настоящего. На ногах феномена были сандали с тонкими золотыми накладками. Правой рукой он полуопирался на деревянное копье с обсидановым наконечником. От грубой имитации, собирающей деньги около Музея Антропологии в Мехико, его отличала полнейшая естественность как наряда, так и исходных материалов. Казалось, он носит это всю жизнь, и, более того, никогда не пользовался пиджаком.
- Los demas? Nosotros caimos. El avion. No vio a los demas? Hay algien vivo? - я собирал в кучку начатки испанского.
Призрак покачал головой.
-Они умерли. Вы ведь сами этого хотели.
- Я?
-Вы ведь сказали жене, что хотите, чтобы она умерла.
- Но это была шутка. Дурацкая, согласен, особенно в свете последующих событий. Некоторые, конечно, начнут намекать на сглаз, но любой разумный человек согласится, что между падением аэроплана и моими словами не может быть никакой причинно-следственной связи.
Сказав это, я понял, что мой собеседник говорит не по-русски. Он вообще не говорил ни на каком отдельно взятом языке, его речь проявлялась напрямую смыслом. Я также осознал, что его зовут Фцаеь – звукосочетание, которое можно написать, но нельзя произнести из-за отсутсвия правила для мягкого знака после гласной.
- Возможно, благородный правитель исполнил ваше пожелание ,– продолжал Фцаеь, – из неведомых мне соображений, либо по капризу; тем не менее случайность тоже нельзя совершенно исключать.
-Какой правитель?
-Владыка Ахалокона.
-Но там- пусто, – сказал я. - Только камни и джунгли. И ящерицы размером с карандаш.
-Возможно, - не стал возражать пришелец - но если позволите, я перейду прямо к делу, приведшему меня сюда. Правитель хочет предложить вам дар. Говоря ясно и без обиняков, вам обещают исполнение желаний.
-Любых?
-Есть чисто технические ограничения. Так как дар дается только и именно вам, вы не можете стать по своему желанию другим. Невозможно, к примеру, пожелать, чтобы вы стали счастливы, если вы несчастны – это коренным образом изменит вашу суть. Вы также не можете что-то забыть по собственному желанию, либо по собственному желанию чему-то научиться - даже такой мелочи как язык нхаутль. Вы сможете лишь влиять на ход событий – в весьма широких пределах Например, не гореть в огне. Или подарить каждому японцу по тамогочи.
-Или себе Феррари? - спросил я.
-Разумеется. Вы имеете в виду фабрику? Только учтите, что сейчас она принадлежит Фиату, так что лучше берите обе сразу - иначе у вас возникнут проблемы в совете директоров. Феррари- так сказать, на грани ваших возможностей. Что-нибудь вроде всеобщего мира – это уже чересчур. Правитель велик, но не всемогущ.
-И вы даете мне все это бесплатно, или надо колоть палец и расписываться кровью?
- Вам будет отказано в одной очень существенной вещи, – на полном серьезе сказал он. - Подарок, после того, как он уже принят, нельзя вернуть. Об этом стоит хорошенько подумать. Я расскажу вам одну историю. Если позволите, я присяду. Он положил копье на землю и сел на ствол поваленного дерева.
-В эпоху пятой династии, - начал он - Ю польстился на прекрасную лошадь повелителя - это было великолепное животное, единственное в природе. Никогда, ни до, ни после того, страна под Юпитером не производила ничего прекраснее - словно само совершенство спустилось с горы У-Чу пролить свет в души подданных. Ю жил в хижине, сложенной из булыжников и продавал маисовые лепешки у городских ворот; грех вожделения горел в его глазах столь явственно, что благородный правитель вынужден был его наказать, подарив ему коня - ибо долг правителя состоит как в поощрении добродетели, так и в накзании порока.
-Ничего себе, наказание - сказал я.
-Ваше благоразумие забывает, что подарок нельзя было ни вернуть, ни передать другому. Ю заботился о бедном животном как мог, но скакуну было необходимо две меры отборного ячменя в день – и конь стал слабеть, потому что усыпанный камнями клочок почвы мог прокормить кого-то одного – либо Ю, либо коня – но не их обоих. Животное было столь прекрасно, что не кормить его Ю не мог - но тогда пищи не хватало ему самому. Оба умерли от голода в один день, и благородный повелитель велел похоронить их вместе под мраморным обелиском стоимостью пять тысяч укси. Этот обелиск до сих пор стоит на месте хижины Ю, его украшают стихи, восхваляющие верную дружбу и благородство сердец. Со времени пятой династии город сильно вырос, и то, что некогда было окраиной, оказалось совсем недалеко от центра. Это популярное место воскресных прогулок.
-Странные у вас нравы. На стоимость обелиска правитель вполне мог кормить и животное, и крестьянина до самой смерти.
-Ю не мог отказаться от свободы отвечать за свои поступки - сделав это, он покрыл бы себя несмываемым позором.
-Знаете что, – сказал я ему. Мне ваш базар совершенно непонятен. Если правитель стал бы его кормить...
-Конечно, правитель стал бы его кормить, - сказал Фцаеь. Он был благородным человеком ...
-Но тогда – в чем проблема? Чай язык бы не отвалися попросить. Глядишь, и остался бы жив.
-Жизнь не имеет никакого значания. Только свобода. Таковы правила. На самом деле, взяв у Ю. его свободу, правитель поступил так, как не должен был бы поступать - но его долг - наказывать недостойного, и правитель не мог поступить иначе. Как бы то ни было, обелиск, по всеобщему мнению, очень украшает город.
-Какая же свобода, если есть правила?
-Возвышенный иностранец, у всех есть свобода подчиняться или не подчиняться правилам. Каждый выбор влечет за собой специфические последствия, но в остальном обе свободы совершенно равноправны.
Солнце вставало над джунглями. Дымка исчезла и воздух заметно нагревался. Я вспомнил количесво опустошенных за вчерашний день бутылок Кока-колы и понял, что надо что-то делать, пока не стало поздно. Попытаться найти питьевую воду среди обломков, либо разобраться что тут можно пить – хотя бы и с микробами.
В том, что у меня галлюцинации после пережитой авариии не было ничего особенно странного, надо было выбираться к людям; судя по тому, что со времени взлета прошло около пяти минут, до Ахалокона было не более тридцати километров, однако путь лежал через джунгли, и о точном направлении я мог лишь гадать. Возможно, у пилота в кабине есть карта и компас. (Почему-то мне сразу поверилось, что выжил я один.)
-Пытаться выбраться в одиночку - большой риск, – словно читая мои мысли сказал Фцаеь. - Тропические леса полны опасностей, а у вас нет ни опыта, ни снаряжения, ни даже, простите, спичек. Фезюляж сильно обгорел, и неизвестно, была ли там карта. Местные пилоты- ужасные сорвиголовы, и они знают окрестности. Кроме всего прочего, обломки надо найти. Имеется шанс потеряться самому. Если же вы примете подарок благочестивого правителя, все упростится радикальным образом. Я не хочу оказывать на вас давление, но обязан по возможности ясно обрисовать суть предложения.
-Хорошо, принимаю – согласился я, скорее желая отвязаться от видения - как будто галлюцинации подчиняются приличиям.
-Я знал, что вы не обидете его величство отказом, - заметил призрак. Вы сделали мудрый выбор. Примите мои поздравления , желаю вам ...
В этот момент я услышал гул вертолета. Звук, несомненно присутствовал и раньше, но я не различал его за шелестом листвы и воплями местной орнитологии - теперь же он обозначился во всей завораживающей ясности. Черное брюхо с большим номерным знаком зависло надо мной, вниз заскользала веревка, по ней покатился к земле человек в серой униформе и пластиковом шлеме. Когда я оторвался от этой картины и посмотрел перед собой, собеседника уже не было. Я перевел глаза налево, и увидел чуть примятую отсутствующим копьем траву.
В машине офицер быстро говорил по- испански, перекрикивая мотор. Видя, что я не понимаю, перешел на медленно произносимые слова.
Nada ...de... sobrevivientes... Su... esposa... murio... muerta
Muerta
Разговор второй.
Следующая неделя прошла в легкой дымке. Я ходил по обшарпанным кабинетам, сидел на протертых стульях, со мной разговаривали на ломаном английском и приспособленном к моему пониманию испанском ; мне пришлось подписывать стопки малопонятных бумаг - протоколы, страховки, черта в ступе.
В первый день меня поразила толстуха - секретарша в полицейском участке. Слезы катились по ее пухлым щекам - она причитала : “Su pobre, pobre mujer. Pobres hijos..” Я сказал, что у нас не было детей, но она все равно продолжала плакать, печатая на машинке протокол – ( вытирала слезы бумажными салфетками - к концу печатания извела почти пачку – мятые салфетки на царапанной металлической поверхности стола напоменали реку в ледоход, и пишущая машинка плыла по реке наподобие буксира) - словно я был один-единственный на белом свете; как будто она не печатала каждый день точно такие же протоколы о разбившихся в авариях, застреленных и отравившихся таблетками. Выходя, я спросил у сопровождавшего, почему она так огорчалась, будто это была ее собственная супруга, а не моя. Не знаю - no se – пожал он плечами. Algo raro...
На пятый день я обратил внимание на симпатичную официантку в ресторане. Она сочувственно улыбалась мне принма я заказ, и сказала на ломаном английском: “Я слышала, вы потеряли жену. Это должно быть так ужасно. Что вы прежили.” Мы разговорились, она стояла у столика, переминаясь с ноги на ногу – у нее были стройные ноги в кремовых чулках, короткая форменная юбка. Оказалось, что смена у нее как раз кончалась, и я подождал ее с четверть часа, сидя на чугунной скамеечке в сквере напротив; там росла тропическая елка с длиннющими иголками и три огромных пальмы, а посередине стоял неизменный Хуарес на неизменном бетонном постаменте со столь же неизменной надписью про “Derecho ajeno “. Она вышла – все в той же форменной юбочке; мы пили “Маргариту” - сок со льдом и текилой, потом предложила пойти в кино - para olvidar un poco – to forget a little... "Конечно, вы все время думаете о вашей потере, но ведь жизнь продолжается, и ушедших уже не вернуть..."
Когда я проснулся утром, Мария еще спала. Ее черные волосы разметались по подушке, выражение лица спокойное и безмятежное - у нее был типичный нос индейцев майя - длинный итонкий – с заметной горбинкой, но он не портил ее гладкого смуглого лица.
Я повернулся глянуть который час показывают часы на тумбочке. За столиком сидел Фцаеь, и листал телефонный справочник. На его плечи на этот раз был наброшен кусок ткани с дыркой для головы, шкура ягуара лежала на кресле, а копье с обсидановым наконечником стояло в углу.
-Что вы тут делаете – спросил я полушепотом.
-Не бойтесь. Она нас не слышит. Можно говорить совершенно нормально.
-Зачем вы тут?
-Просто визит вежливости. Я проходил мимо по делам, и подумал, что вам в вашем новом положении может быть интересно поделиться впечатлениями, что-то спросить или уточнить. Пользование желаниями требует навыка - как езда на автомобиле - кстати, я вижу, что вы все еще не на Феррари, а ходите пешком.
-В каком новом положении?
-О, вы еще не заметили, что ваши желания исполняются. Вы пожелали Марию – она вам понравилась? Славная девушка.
-Но она сама на меня повесилась. Мне немного совестно, что Елена умерла так недавно, а я... Но все произошло так внезапно...
-Вы просто не до конца отдаете себе отчет в ваших желаниях, – сказал Фцаеь. Это отнюдь не редкость. Сейчас вы хотите, чтобы вам сочувствовали. Вы не замечали, как все с вами предупредительны?
- Но это совершенно нормально - им известно, что со мной случилось – у меня ведь еще не зажили царапины на щеке.
-Чужие царапины докучают гораздо меньше, чем это обыкновенно считается. Вы ведь сами удивились преувеличенной реакции секретарши.
- Да, сказал я – но остальные вели себя гораздо естественнее. Они не лезли со своим сочувствием напролом, но выражали его деликатно, тем не менее давая понять, что мое горе их трогает.
-И часто вы встречали подобную деликатность раньше?
Я покопался в памяти, и признал, что нечасто.
В этот момент Мария начала просыпаться и вытащила из-под простыни тонкую руку - вчера я купил у лоточника и подарил ей серебряный браслет цепочкой, замкнутый кошачьей головой с двумя зелеными стеклышками вместо глаз – этот браслет блестел у нее на запястье. Я понял, что для того, что мне хочется в настоящий момент, присутствие призрака - даже не ощущаемое Марией - вовсе не обязательно, но когда обернулся, чтобы намекнуть ему об этом, никого за столом уже не было, а телефонная книга , аккуратно закрытая, лежала там же, где и вчера вечером – в дальнем углу столика.
Через полчаса она засобиралась. Она, стоя ко мне спиной, натянула трусики. Потом сняла их, и снова натянула. Мне немного неприятно, что так получилось – сказала она. Ваша потеря еще так свежа. Вы прекрасный любовник, но я вас соблазнила, и поступила нехорошо. Мне стыдно за свой поступок, но мне так хотелось немного утешить вас в вашей потере. У меня есть жених - Фернандо . Надеюсь, он ничего не узнает. Она отказалась от пятисот песо, поцеловала меня и выскользнула за дверь.
Я понял, что мне хотелось именно такой развязки.
Разговор третий.
После завтрака я зашел в синюю кабинку банковского автомата. Счет заметно подрос – я не ожидал, что страховку выплатят так быстро. Выдав деньги, автомат странно звякнул, и на экране загорелась надпись на двух языках. “You are a winner ” - “Ud gano” Пожалуйста, обратитесь к персоналу. Я вышел из кабинки, зашел в помещение, вручил карточку клерку за ближайшим столиком и сообщил о выигрыше. Он ввел данные карточки в свой компьютер, потом схватил мою руку и стал ее горячо трясти. Felicidades!
-И что же я выиграл?
-Как, вы не знаете ? Разве вы не смотрите телевизор? По случаю пятидесятилетия основания наш банк разыгрывает среди клиентов ...
- Автомобиль Феррари... – окончил я
- Значит, вы все-таки слышали...
- В некотором роде...
- Это такая редкость, что премия выпала именно в нашем отделении. Позвольте, я представлю вас моему начальнику...
- Формальности займут некоторое время, - сообщил мне начальник после недолгих переговоров по телефону. -К счастью, в Мериде есть агентство, и у них есть модель, которую разыгрывали – иначе вам пришлось бы ждать пока машину привезут из столицы. Сегодня во второй половине дня мы переведем им деньги, и завтра с утра вы сможете забрать вашу ласточку. Я даже завидую вашей выдержке -я бы на вашем месте прыгал от счастья – это очень дорогая марка и редкое везение – так запросто выиграть в лотерею столь шикарную машину. У вас не будет отбоя от почитательниц.
Я хотел заметить, что почитательниц у меня будет вполне достаточно в любом случае, но промолчал. Вечером я долго думал, хочу ли я блондинку, или двух, но в конце концов посмотрел по телевизору неизвестно как затесавшийся в программу фильм “Белое солнце пустыни” - он шел с субтитрами и на русском языке. По дороге в отель я купил бутылку экспортной “Столичной” - меня давно интересовало, чем экспортная “Столичная” отличается от нормальной, так что к моменту взрыва на экране корабля, был уже хорош, и утром проснулся как был – в одежде и с головной болью. Боль, впрочем, очень быстро прошла.
Автомобиль неприятно поразил меня простотой отделки. Он оказался довольно маленьким и крайне неудобным. Гоночное кресло ковшом было снабжено сложной системой ремней безопасности, которые надо было застегивать в двух местах. Педаль газа торчала из пола – как на автобусе; она была металлическая (аллюминий – уточнил продавец ) и просверлена. Тормозная выглядела так же, но была больше размером. Третьей педали не имелось вовсе, а скорости переключались двумя незатейливыми кнопками на руле. "Где радио?" Он посмотрел на меня снисходительно. "Вы, конечно, можете поставить радиоприемник - это будет стоить – пошелестел бумажками и назвал сумму, за которую можно было радиофицировать пять малолитражек - но, поверьте - на нашей машине у вас не будет времени слушать новости. Звук мотора – вот лучшая музыка для настоящего поклонника марки. К тому же, уровень шума от двигателя с турбонаддувом заметно сильнее, чем у обычного автомобиля, и глушитель практически отсутствует. Если вы никогда не водили гоночных машин, вам лучше ездить осторожно, особенно на первых порах. Главное - плавность. Феррари славится великолепной стабильностью, но при резких маневрах автомобиль может занести - не надо забывать, что мощность мотора достигает четырехсот тридцати лошадиных сил, при 14 тысячах оборотов в минуту, а вес сведен к минимуму за счет применения углепластика."
Выехав из агенства, я оценил правоту слов специалиста. На малых оборотах мотор урчал как недавно накормленный лев, при нажатии на педаль лев мгновенно приходил в бешенство, и округа оглашалась рыком с каким-то диким подвыванием. Меня вдавливало в ковш ускорением, стрелка тахометра быстро упиралась в красную полосу, и надо было переключать скорость - тогда я бросал педаль, и машину дергало. Пару раз я постыдно заглох, однажды меня изрядно занесло на повороте и, наконец, я проморгал чертово изобретение мексиканской дороги – топес - искуственный ухаб, созданный для того, чтобы хоть как-то тормозить горячих латинских парней, традиционно посылающих к pinche madre все дорожные знаки без исключения. Меня сильно тряхнуло, в автомобиле что-то хряпнуло, и он стал заметно постукивать на ходу. Я кое-как дополз до отеля, оставил тачку на стоянке, пообедал, и отправился принять душ.
Когда я в махровом халате вышел из ванной, Фцаеь сидя в кресле читал прихваченную мной из фойе газету.
-Вы много читаете – сказал я.
-Чтение развивает ум. Как Феррари?
-Не очень. Я лучше возьму что-нибудь более комфортабельное.
-Дело ваше – охотно согласиля призрак.
-Я ведь не могу просто так научиться водить как Шумахер?
-Увы... Но вы можете его прегнать – сказал он. У него откажут тормоза – или что-нибудь вроде того... Надо только захотеть. Ну, вы знаете.
-Знаю.
Несколько секунд мы оба молчали.
-Как-то не то – сказал я. Если бы я соблазнил Марию или выиграл Феррари в прошлой жизни – когда у меня не было дара – я был бы ужасно рад. А так... Все равно что получку начислили.
- Дар накладывает обязательства – сказал призрак. На вашем месте я не стал бы столь наивно демонстрировать свой достаток окружающим. Вам уже завидуют, а будут завидовать еще больше. Вы заметили, как скривился официант, когда получил от вас обычные чаевые? “Это тип гоняет на Феррари , и жмотится заплатить мне чуть больше” – вот что он подумал. Возможно, имеет смысл сменить место жительства? Пристроиться где-нибудь, где богатство не кажется из ряда вон выходящим делом - на Лазурном берегу, скажем? Или на Рублевке?
-Я подумаю - сказал я.
В этот момент зазвонил телефон.
"Сеньор. Официант ресторана угнал ваш автомоболь и разбился - сообщил мне голос из трубки. Нет, его жизнь вне опасности, но по словам полиции авто восстановлению не подлежит. Оно, разумеется, застраховано, но доставить новую машину из Мехико займет неделю."
"Передайте им, пожалуйста, что новой не надо, и лучше деньгами" – сказал я. Потом повесил трубку и подумал, что деньги тоже особо ни к чему. И понял, что мне крайне не хотелось отводить битое Феррари обратно в агенство и чувствовать за спиной насмешливый взгляд продавца.
Разговор четвертый.
-На свете есть много кратких действий с долговременными последствиями. Например, зачать ребенка, либо записаться добровольцем в ополчение. Все они необратимы. Я не понимаю, почему вы так сокрушаетесь по поводу именно вашего решения. В конце концов, у вас все есть. То есть буквально все. Здоровье, богатство, власть, женщины...
-Я тоже долго думал, чего мне не хватает. Потом сообразил. Ваш правитель сделал меня одиноким. Любой дар выделяет; уникальный же дар выделяет настолько, что теряется всякая общность. Об одиночистве тиранов пишут многие – мои возможности не меньше возможностей любого тирана. Мое одиночество - тоже. Если я выдам другим, что со мной приключилось, от меня станут бегать как от зачумленного. Я никогда не знаю, любят меня оттого, что я этого заслуживаю, или просто оттого, что любят - либо оттого, что я хочу, чтобы меня любили - это ужасно. Я боюсь, что в один прекрасный день захочу наложить на себя руки, или покалечить кого-то. Из-за меня пострадало уже человек десять минимум. Хорошо, никого еще не убило.
-Зря вы так. У кого на совести нет пострадавших? Если хорошенько подумать?
-Вы позволите? Он подошел к шкафу, придирчиво осмотрел бутылки, вынул одну и вопросительно посмотрел на меня.
-Конечно, сказал я. В чем вопрос. Неужели вы не можете достать в другом месте?
- Увы... - сказал он. Правитель настойчиво предпочитает пульке... Ваш вкус значительно улучшился за два года, с тех пор как вы брали экспортную столичную. Я вижу, вы даже не придерживаетесь общепринятых предрассудков относительно качества вин; это похвально. Барон Ротшильд вовсе не обязательно делает лучшее в мире вино - есть пяток марок, которые гораздо дешевле, но отнюдь не хуже Лафита - и по меньшей мере три из них находятся в вашей коллекции.
-Берите чилийское 84-го – сказал я. Самое то.
-Превосходно – сказал Фцаеь - как раз его я и держу в руках.
-Хотите? - он откупорил бутылку.
-Лейте. Фужеры на столе.
-Итак: вы одиноки – сказал Фцаеь, пригубив. И вы уникальны. Но если подумать, это всеобщая участь – одиночество и уникальность. Самые важные моменты – рождение, смерть – никто не может пережить за нас; никто не может пережить за нас каждую новую эпоху – молодость, семью, старость. Мы вступаем новичками в каждую пору жизни – говорили древние – в те времена еще можно было придумывать банальности, которые сейчас позволено лишь цитировать. Что же касается уникальности...
-Давайте не будем насчет уникальности. В наше время никто не может выделяться – это непростительная ересь. Жители одного греческого города говаривали, что желающие выделиться должны идти в другое место – с тех пор их поселение выросло до размеров земного шара.
- Браво – сказал Фцаеь. Два года определенно пошли вам на пользу. Сравнивая вашу прошлую уверенность и теперешний критический взгляд, я не могу не удивиться прозорливости Правителя, избравшего для дара именно вас.
Тем не менее, все вина, как и все люди, одинаковы лишь для профана. Тренированный глаз знатока видит не только сходство, но и различие - а сам знаток находит удовольствие как в разнообразии различий, так и в наличии сходства. Любое вино пьянит: все делают это по-разному. Он снова пригубил, и крякнул от удовольствия.
И чем вы занимались эти два года? - спросил он, меняя тему.
- Будто не знаете. Сначала ездил по миру – пробовал все что можно на вкус и на ощупь, бродил по развалинам и музеям. Читал. “И я лишь слепок с горестного дара...”- это обо мне. Вообще-то обо мне поразительно много написано – надо только знать где.
- Рад за вас – сказал он. Вы на верном пути.
Я подошел к окошку винного погреба. Особняк – бывшая вилла графа Сансеверин - стоял на пригорке, и Средиземное море мерцало в отдалении – похожее на громадное луковое поле. "Слышали, что у греков море было зеленым?" - спросил я – но собеседника в комнате уже не было.
Разговор пятый.
- Фцаеь – спросил я, - вы верите в абсурд?
- Уважаемый друг – сказал он. Как же может не верить в абсурд существо, появляющееся неизвестно откуда и повсюду таскающее копье с наконечником из обсидана? Но почему в абсурд верите вы?
- Как может не верить тот, чьи желания исполняются? Если единственное, чем жив – надежда на исполнение желаний, а когда мечты сбываются, тебе все равно тошно? Если дар, который нельзя вернуть дается за то, что жена умерла в разбившемся самолете?
-Займитесь филантропией – и вы обретете смысл.
- Я дал нищему тысячу – деньги у него отобрали, избив до полусмерти. Я устроил юношу на работу – тот обокрал шефа. Желающих делать добро всегда хватало – что оставляет желать лучшего, так это результаты.
-Тогда не занимайтесь.
-К чему мне ваша долбаная свобода – сказал я. Я лучше остался бы несвободным – как все.
- Послушайте, не морочьте мне голову – сказал Фцаеь – вы и так несвободны как все, потому что несвобода у каждого своя. Ваша – невозможность вернуть дар. Конечно, вы толком не знали последствий – но кто по большому счету способен предугадать последствия? Даже Повелитель имеет о них весьма отдаленное представление. Вы проиграли. Но ведь интерес игры состоит в возможности как выигрыша, так и проигрыша, не правда ли?
Ведь вы могли оказаться и безнадежным згоистом, который радуется, что у него лично все в порядке. А так – посмотрите. Эта захламленная комната в хрущобе – продавленное кресло, запах перегара, впитавшийся в обои – все окружение выдает в вас настоящего интеллектуала, принимающего на себя грехи мира. Вы не пробовали тачать сапоги – один мой знакомый тачал себе сапоги.
-Нет – сказал я. Но я слышал о таком ...
-Возможно, это был тот же самый... Мир тесен до невероятия. И как вам после Лафита “Портвейн Три семерки”?
- Ужасная дрянь: но вы ведь сами говорили, что пьянит любое вино – даже если оно вредно влияет на почки.
- Да- сказал он. Но почки все-таки лучше беречь. Их у нас только две.
Разговор шестой.
За три года Мерида изменилась несильно, только прибавилось автомобилей, и на севере города соорудили центр для шоппинга, со стандартным набором модных лавок, одинаковый от Канзаса до Карачи. Тот же самый Хуарес стоял в том же самом скверике. Я вошел в ресторан, сел за столик. Через минуту в поле моего зрения появились те же самые ноги в точно таких же чулках.
-Привет, Мария - сказал я. Что сегодня на обед?
-Бери мясо.
-Только соусом не очень поливайте.
-Хорошо.
-Как твой Фернандо?
- Cabron – просто и ясно выразилась она.
-Vives sola?
Она кивнула головой.
-Хочешь жить со мной?
Она кивнула еще раз. Потом отправилась на кухню отдать заказ.
-Зачем она тебе?
С другой стороны столика сидел Фцаеь, глядя в меню.
-Понимаешь, если ее не будет со мной, я буду ее желать.
-Понимаю, – сказал он. Ты хочешь перестать желать.
-Да, – сказал я, - у меня ведь есть дар. Стоит только как следует пожелать – и все исполнится.
//////////////
Перевод иностранного
Los demas? Nosotros caimos. El avion. No vio a los demas? Hay algien vivo? - остальные ? Мы упали. Самолет. Не видели остальных? Кто-нибудь остался жив? (исп.)
Nada ...de... sobrevivientes... Su... esposa... murio... muerta - никто не выжил. Ваша супруга умерла. Мертва.(исп.)
Su pobre, pobre mujer. Pobres hijos.. - бедняжка жена. Бедные дети.(исп.)
“Derecho ajeno “- "Уважение к праву других есть мир" - стандартная цитата из президента Хуареса.(исп.)
para olvidar un poco – to forget a little...- немного забыть (исп., англ.)
Cabron - сукин сын (исп.)
Vives sola? - живешь одна?(исп.)