Откровения имеют свойство посещать человека в самый неподходящий для этого момент. Со мной это случилось, когда я служил армии, в стройбате. Часть располагалась в славном городе Северодвинске, знаменитом своими подводными лодками, на верфях которого их строили и производили ремонт.
Мы же, «зеленые», воздвигали жилые дома и казармы для моряков Северного морского флота.
Строили как умели и, конечно, много хуже чем они того заслуживали, морозя свои яйца на палубах кораблей. Впрочем, ни о гнездах, ни тем более яйцах мы не задумывались. Всю свою энергию и воображение мы посвящали тому, что сочиняли способы, как скоротать время, щедро отмеренное нам то в виде бесконечного полярного дня - летом, то растянувшейся едва ли не на полгода полярной ночи - зимой.
Среди огромного разнообразия развлечений доступных в армии, едва ли не самым распространенным было пьянство. Пили все, что лилось: пиво из оцинкованных ведер, технический спирт, одеколон «Хвойный», клей БФ, антифриз и прочее.
Однако на гауптвахту я попал по иной, недостойной даже упоминания здесь причине. Одним из высших предназначений «губы», как мы это понимали, было вносить элемент романтики в однообразную жизнь воина-строителя. На этот раз мои ожидания более чем оправдались.
В то утро нас - восемь арестантов-славян, под конвоем двух вооруженных автоматами казахов, повезли в кузове грузового автомобиля на кондитерскую фабрику. «Пора пересмотреть итоги Куликовской битвы» - сделал я заметку на полях.
Живым товаром начальник оказывал шефскую помощь предприятиям города. Предстояло разгрузить машину с сахаром. Смекалистые от природы военные строители быстро нашли, чем скрасить трудовые будни. Сердобольные работницы фабрики поделились своими запасами и, по кругу пошла кружка с разбавленной водой лимонной эссенцией, обладавшей крепостью натурального спирта и ароматом цитруса.
После работы до отбоя арестанты рассказывали анекдоты и смешные случаи из жизни.
В какой-то момент я осознал, что смысл шуток начинает от меня ускользать, но нелепая ухмылка словно зависла на моем лице.
«От чего бы это?» – задался я вопросом. «Ты улыбаешься самому авторитетному человеку в камере» - неожиданно последовал ответ.
Слова возникали в сознании, как произносимый кем-то текст, дающий ясные и однозначные толкования устройству Мироздания.
«Миром правит страх. Во Вселенной в одно мгновения рождаются и погибают миллиарды миров. Космическая скорость преобразований несовместима со сколько-нибудь продолжительным пребыванием в одном состоянии. Стабильность, история, плавное течение жизни возможны лишь здесь, на Земле. Цена стабильности – признание закона страха. Все люди улыбаются Сильному мира сего, чтобы выжить. Но смерти нет. Тот, кто это понимает, теряет страх. Он перестает улыбаться и потому должен измениться – он умирает здесь, чтобы стать частью единого Сознания. Пребывание в Нем несет бесконечную радость тому, кто принесет в жертву свою индивидуальность. Большая часть времени жизни человека наполнена пустотой, поддерживающей иллюзию ее длительности. Весь же ее смысл и значение сконцентрированы в мгновениях бескорыстной дружбы и жертвенной любви».
Смысл текста был настолько запредельным и никак не согласующимся ни с моими жизненными установками, ни с предыдущим опытом, что я безоговорочно признал за ним иную, отличную от моего сознания природу.
«Когда ты умрешь, скажут, что ты отравился алкоголем. В действительности же, ты всего лишь перейдешь в более совершенное состояние, поскольку достиг прозрения».
Я чувствовал, как огромная скорость врывается в меня, грозя разделить тело на атомы и развеять их по закоулкам Вселенной. Скорость несла с собой одновременно и восторг и ужас. Мое сознание влекло к мощному центру, в единении с которым оно должно было обрести утраченную цельность. Казалось, что достаточно одного моего слова, чтобы декорации, частью которых была камера гауптвахты, рухнули, обнаружив скрывающуюся за ними подлинную реальность.
Мысль о том, что я сошел с ума пугала меня, так же, как и виды происходящих во вселенной процессов. Скорость их с каждым мгновением возрастала, вызывая во мне тошноту. Я отнюдь не чувствовал в себе готовности расстаться навсегда со своей индивидуальностью. Мне было ее, почему-то, очень жаль. Лихорадочное желание обрести утраченную устойчивость привели к отчаянной мысли принести клятву Князю мира сего.
- Я признаю законы страха – произнес я несколько раз - сначала про себя, а потом и вслух, для надежности.
В эту минуту лимонные газы эссенции, прорвавшись из желудка в нос, вызвали обильные потоки слез, в одно мгновение пропитавшие вафельное полотенце насквозь. Мрачную камеру гауптвахты наполнило благоухание лимоновых рощ. Это невольно пришедшее на ум сравнение, несмотря на катастрофичность происходящих со мной явлений, заставило меня усмехнуться.
Сокамерники пораженно взирали на безостановочно изливающиеся из моих глаз реки слез, не понимая ни причин этого странного явления, ни его следствий. Их простодушное любопытство я принял за попытку исследовать и уловить на моем лице признаки того, что я потерял доверие к действительности, что автоматически влекло бы за собой роковые последствия. В камеру ввели арестанта, и охрана принялась избивать его, словно намереваясь наглядно продемонстрировать тезис о насилии и страхе, на котором оно основывает свою власть. Но я уже сделал свой выбор.
Врач пришел утром. Я все еще не мог поверить, что остался жив и испытывал сильное искушение поделиться с медиком, посетившим меня откровением. Все же, благоразумие взяло верх и, в качестве вероятной виновницы отравления, я указал невинную тушеную капусту, которой потчевали на ужин.
Следующий день на гауптвахте был посвящен труду в местном театре. Театр уезжал на гастроли, и потребовалась шефская помощь по демонтажу декораций. Тогда, погруженный в переживания прошедшей ночи, я даже не обратил внимания на нарочитую буквальность аллегории.