ЧЕРЕМУШЬИ ХОЛОДА.
Зацветала черемуха. Белые цветы надежды. Веришь? Да.
А вы слышали когда-нибудь, как умирает собака? Он умирал тихо. Медленно. Неизбежно.
Пришла из школы. Он лежал на ковре. На том самом, на который ему никогда не разрешали заходить. «Волос много от тебя», - ворчала бабушка. И только поздними вечерами, когда дедушка смотрел телевизор, он ложился у ног, свертываясь калачиком, совсем как маленький щенок.
Лежал, не шевелясь. Тяжело дышал. С открытыми глазами. А в них… тлеющая жизнь.
- Что делать будем?
- Надо отвезти, показать ветеринару? Его обязательно вылечат.
- Вдруг не довезем? Он слишком тяжело дышит.
- Поехали.
Положили на покрывало. Снесли по лестнице. Загрузили в машину. Поехали.
Дорога. Дышит. Светофоры. Дышит. Окский съезд к мосту… За окном так холодно…
Такой глубокий. Неповторимый. С хрипотой в голосе, в сердце, в душе. Последний.
- Ларик не дышит…
- Нет, он живой, живой! У него бьется сердце! Потрогай!
- Кажется…
Приехали к ветеринару. Молча.
- Помните, я вам звонила насчет собаки, колли… Не довезли…
Только в кабинете врача до меня дошло: «Ларика больше нет». Дальше? А что дальше… Слезы, слезы, слезы…
Повезли хоронить на дачу. В большой картонной коробке. Могилка под березкой. В коробке овсяное печенье, кукла Ляля… Последний раз погладили по шерстке, которой слишком много было на ковре, слишком много на одеждах уходивших гостей, слишком много в наших сердцах…
Он все и всегда понимал. Умница. Таким мы его и запомнили. Всегда верным, всегда послушным, всегда любимым.
Помнишь, как мы с тобой через речку плавали, как я тебе палочку бросала… А печенье с кофе из дедушкиных рук… А бабушкины пироги, выдаваемые по праздникам… Да всего и не перечислишь…
Мы рядом навсегда. Мы не вместе с тобой. Навсегда вместе.
И холодно не потому, что цветет черемуха, а из-за того, что ее белые цветы укутали наши сердца.
Спи спокойно, Ларька. Тебе сейчас, хорошо наверно. В собачьем раю с картонными коробками овсяного печенья…
Зацветала черемуха. Белые цветы надежды. Веришь? Нет.