Небо потемнело, поблекло, да колесом тяжелым подмяло под себя наше с тобой безмятежное прошлое - Ха беснуется.
Ха вездесущ, но он не знает, где начнется его путь, и чем сей путь закончится. Тем не менее, Ха уверен в правильности расположения сторон света.
Ха любит снег, растаявший в теплых ладонях, вот только эта любовь его не бескорыстна. Ха придерживается мнения, что бескорыстная любовь существует лишь в рыхлом воображении ее создателя. Ха нервно покусывает нежную кожицу, затянувшую его обнаженные локти – Ха недоволен.
В своих мечтах Ха – ночной мотылек. Это отдаление реальности позволяет ему выходить за рамки написанной картины: хотя Ха и неограничен, нельзя сказать, что он полностью независим. Ему в голову часто приходит мысль о шелковой нити, один конец которой привязан к его левому запястью, а другой исчезает за горизонтом. Ха чешет голову, и из-под пальцев его в разные стороны разлетаются жгучие искорки – Ха умиротворен.
Ха прикасается носом к оконному стеклу, рассматривая светло-зеленых букашек. Глядя на них, он размышляет о цикличности жизни. Ха полагает, что каждое из этих насекомых названо тлей. Ха заблуждается. Ему свойственно ошибаться, как и каждому из нас. Ха смущен…
Ха всемогущ, единственное, что может поставить его в тупик, или вызвать бурную волну негодования по поводу недовольства своими силами, вопрос: как сделать из абстрактной мухи гипотетического слона. Каждый раз, когда кто-нибудь застает его врасплох этим вопросом, Ха теряет над собой контроль, вот тогда без труда можно проверить так ли легко рождаются каверзные сплетни и слухи, полные скверны и источающие удушливый аромат искаженных отражений.
Ха царапает угольком на стене несколько нескладных черточек и называет их буквами. Черточки со временем истираются. Буквы остаются. Ха обескуражен…
Холодно. Ха кутается в ежовые рукавицы и чувствует, как запоздалое тепло касается кончиков его озябших коготков. Ха с недоумением наблюдает природные процессы. Его отогревшиеся коготки желтеют и опадают. Ха приглушенно сопит…
Ха – сквернослов. Работа, только ради того чтоб не подохнуть от голода и прожирание заработанного, лишь для того, чтобы снова работать, в ком угодно убьет зыбкую тень нравственности. Для Ха это давно пройденный этап. К нему он весьма равнодушен.
В своих снах Ха научился падать. Эти сны очень важны для него. Так как, увидев такое сновидение однажды, Ха уже навсегда прикован ртутной цепью к красоте низвержения.
Несомненно, входящие и выходящие привлекают внимание Ха. Во времена их внезапных появлений, да безвозвратных исчезновений, он, выкарабкиваясь из-под своего тяжелого, стального укрывала, отдает честь пустой головой. Такова его реакция восприятия новых лиц.
Под бронзовым панцирем, прикрывающем грудь Ха, скрывается маленькая, нежно-розовая мышца – это его храброе сердце. Увы, Ха обречен постоянно его терять, поэтому иногда он месяцами не высовывает носа на свежий воздух. Отсюда следует, что нос Ха напрямую зависит от его маленькой, нежно-розовой мышцы.
Ха невероятно раним. Эта черточка характера ясно обозначилась после того, как он был обезличен. Последнее никому никогда не добавляло уверенности в себе, но без свершения сего Ха уже не являлся бы истинным, или являлся бы Ха неистинным, более того – самозваным? Хотя, с другой стороны, возможно Ха просто бы исчез, а вместо него существовал бы некий Хо, или, что еще хуже, какой-нибудь Ху. К счастью сейчас это не более чем беспредметный разговор: с Ха сорвано его лицо и теперь он предстает перед нами в гипсовой маске, с этим нужно смириться.
Как и с последующим его уходом со сцены. Единственное, что не может не радовать поклонника Ха, а точнее его непревзойденного таланта, то, что Ха бесконечен и это его последняя ипостась.