На самом деле рассказ следовало бы назвать так:
"ПРИВЕТ ОТ ДОКТОРА ФРЕЙДА!"
Игриво улыбаясь она расстегивала мою рубашку, пуговка за пуговкой, целовала в открывшиеся участки, тайгой волос вырывающиеся наружу, и спускалась все ниже и ниже. Наконец ей пришлось расстегивать широкий ремень на моих джинсах, вскрывать молнию ширинки, стягивать вниз плотную ткань штанов и возвращаться к моему полноватому брюшку. Видя, что я внимательно наблюдаю за ней, она состроила плутоватую гримаску и лишила меня трусов…
Лукавые глазки, дорвавшейся до меня женщины, смотрели прямо перед собой,.. а на нее взирал обладатель еще одной головы на моем теле. В ее руках он начинал жить собственной жизнью: сначала изогнутый, ленивый, постепенно начинал пробуждаться от сна, выпрямлялся, наливался соком,.. рос. Видя эти его движения, веселые глаза ее округлились… В них, как в маленьких зеркалах на пудреницах, отражалось что-то похожее на удава, обнаружившего добычу и поднявшегося в угрожающую стойку для охоты.
На, кажущимся мне горизонтально-овальным, из-за угла обзора, симпатичном девичьем личике блестящие пятнышки глаз, обрамленные пушистыми ресницами, становились шире, шире!
Мой «удав» приближался к ним, но тянулся к ротику,.. все ближе и ближе!
Вот произошло касание его похожей на немецкую каску головки и ее мягких притягательных, как пещера Аладдина, губ. Сим-сим откройся!.. Створки нерешительно приоткрылись, позволяя возбужденному исследователю проникнуть за их пределы. Нерешительность объяснялась просто – «исследователь-змий» все еще продолжал увеличиваться в размерах. Но поздно сомневаться! Я уже чувствую своим окончательным органом чувств не только колечко ее губ, но и язык и даже глотку…
Теперь змеЮ изображала она.
Как проглатывающая свою добычу анаконда, с широко раскрытым ртом красивая женская головка поглотила мою головку и продолжала наползать на остальную часть пещеристого тела… Она хотела поразить меня глубиной своих чувств, глубиной захвата. Я не возражал. Я только этого и ждал. Я был жесток. Я любил и люблю до сих пор использовать женщин и, в частности - их ротовую полость, по прямому назначению. Она растерялась: поглотив мое сокровище полностью до самого основания, ее что-то не пустило обратно. Это "что-то" были мои ладони. Я запустил пальцы рук в ее волосы и соединил их замком в самой их гуще на затылке.
Пожаловаться иль попросить об чём она не могла по понятным причинам. Поранить меня или вовсе откусить часть моего тела тоже. Ей был известен мой бешенный и суровый норов. В припадке боли и злобы, чтобы извлечь, спасти кусок своей плоти, я мог пойти даже на то, чтобы отпилить откусившую её голову… Ясно дело - пришить обратно голову, в отличие от того, что окажется в ней моего, невозможно. Вернее – возможно, но работать она уже после этого не будет.
Одним словом красивая молодая женщина была в моей власти, и ей пришлось смириться – подчиниться…
Я продолжал прижимать, принадлежавшее ей чудное личико к своему животу. Прижимал так, что чувствовал упирающийся в меня чуть ниже пупка ее остренький носик. Она мычала,.. видимо от удовольствия… Потом я на мгновение отпускал, ослаблял руки,.. ее голова тут же плавно, хоть и торопливо, отдалялась, но я не давал ей возможности до конца соскочить с конца. Как только ее губы спешили выпустить, уже привыкшее к нахождению за ними, с внутренней стороны, инородное тело и сомкнуться, прикрыв путь к возвращению, вновь толкаю ее затылок к себе. Перебарываю наивное сопротивление. Затем опять как будто даю шанс на освобождение. И снова и снова ей кажется, что независимость ее ротика почти достигнута,.. но мои сильные руки каждый раз заставляют ее носик зарываться в густой растительности в нижней области моего живота.
Она устала. Это чувствуется по отсутствию сосредоточенности в ее действиях, напоминающих выполнение трудовой повинности. Я увеличил темп. Мне стало ее жалко. Она явно хотела сомкнуть затекшие челюсти и растянутые губы. Побаивается меня во гневе… Правильно боится. Ничего… Потерпи – не долго осталось. Я гуманист. Я постараюсь ускориться…
Итак - темп, темп, темп. Два огромных шара, раскачавшись в мошонке, бьют ее по подбородку, щекотят редкими волосками, пугают своей содержательностью. Она помогает мне языком и озвучанием своих действий. Впрочем, ее подмычивания, возможно, это попытка сказать мне что-то… Но моему мозгу сейчас нет дела до расшифровки этих сигналов. Темп, темп, темп…
И вот настает тот сладкий миг, ради которого все ее жертвы, вся моя жестокость!
Из меня, из доверенной ей на сохранение и обработку части моего организма полилось долгожданная тягучая жидкость. Проходя по СОСУду ведущему ее вон из моих закромов, она тревожит нервные окончания внутри трубопровода и приводит к примитивному мужскому экстазу.
Женщина, уткнувшаяся в меня ниже пояса, облегченно выдохнула через нос, растрепав легким потоком воздуха, завитушки моих волос обрамлявших обрабатываемый ею орган. «На-конец-то», - подумала радостно она.
А он, это орган извергался, и извергался в нее. Она округлила щеки с трудом поглощая поступающую туда белковую массу,.. сглатывала… Сквозь незначительные не герметичности губ длинными, до пола, сосульками свисала и сочилась слизь… Больший ее объем выпустить наружу ей не удавалось из-за живого, пульсирующего кляпа во рту.
Я продолжал испускаться. Моя струя, бьющая внутрь приласкавшей меня женщины, все не ослабевала. Поток животворящей лавы переполнял ее. Кинув взгляд вниз, я заметил, как округлился ее живот, словно она была беременна. Только рос он очень быстро, прямо за считанные мгновенья,.. мгновенья,.. мгновенья.
А она все глотала и глотала, и глотала. Тут я посмотрел на так понравившиеся мне круглые глазки на ее овальном лице. Глазки из круглых превратились в шарообразные. Они уже не так нравились мне как прежде. Посмотрел чуть ниже… Из ее ноздрей, вместе с выдыхаемым ветерком, потекли молочного цвета ручейки. Сначала я принял их за сопли и почти побрезговал, но тут догадался, что течет мое, и успокоился… Ручейки лились вдоль уголков губ, соединялись с сосульками из ее рта и превращались в полноводные потоки, несущиеся по рукам-помощникам, на одежду и стоящие на коленях ноги.
А «мой герой» все изливался и изливался, не прекращая и не уставая. Вскоре у нее, у женщины склонившейся подле меня, из аккуратных ушек, из-под растрепанной прически «каре» пробились струйки подобные тем, что изливались из ее остренького носика… Они стекали к ней на шею, на плечи и дальше на грудь и ниже.
Я ласково потрепал ее по голове и ослабил хватку… Все. Кончил. О-кончательно кончил. С жалобным хлюпаньем вытаскиваю опустошенное создание из приютившего его на некоторое время ласкового убежища. Захлопнулись склизкие губы, расслабились разведенные усталые челюсти.
«Ох-х-х…» - сказала она. Утерлась рукавом. Но измазанное лицо лишь сильнее заблестело от этого,.. зато пропали длинные нити сталактитов и сталагмитов, подобно паутине опутавшие ее лицо, волосы, шею и груди…
На неуверенных ногах она попыталась подняться с колен… Грохот водопада, шум льющегося расплавленного металла в домне и скрип отрывающейся плохо приклеенной в ремонте обуви подошвы, вот что оглушило и вывело меня из состояния великолепного упоения оргазмом… По ее ногам из под юбки текли, текли «молочные реки», растекаясь по полу огромной густой лужей с кисельными берегами. Арбузообразный животик пропал. Ей стало значительно легче…
Последняя капля сорвалась с моего увядающего ПОЛнОВОдноГО члена. Не звонко, как бывает при падающей частичке воды присоединяющейся с высоты к миллиардам миллиардов своих собратьев, а глухо и смачно… она булькнулась в море под моими ногами… И все за-кончилось.