- Ты хоть посмотри, какое море, дура! – он слегка тронул локоть подруги, достигший того абрикосового цвета, который бывает только первые несколько дней на курорте.
- Моря я что ли не видела? – вяло отозвалась Катя. – Тебе, Козырьков, заняться нечем, так не мешай...
- Что не мешай?! - вспылил он.
Катя, между прочим, кандидат философских наук читала какой-то глупейший детектив забытый или оставленный в номере за ненадобностью предыдущими постояльцами. А до этого делала странные нагромождения из камней, все это время пятками к морю. Наверное, он сказал что-то из этого, потому что Катя лениво фыркнула:
- Только не надо меня лечить...
Козырьков открыл рот, но передумал и громко щелкнул зубами. Потом, пошарив взглядом по пляжу, заорал:
- Павлик! Павлик! Голова высохла?
- Да... – протянул Павлик, демонстрируя совершенно мокрую шевелюру.
- Тогда пойдем купаться, - произнес Козырьков до удивительного противным голосом.
Он в принципе неплохо ладил с Катиным сыном, но особой любви между ними никогда не было. И Козырьков вроде бы старался, да и Павлик отличался на редкость миролюбивым характером, и все же они были чужими. Ну, хорошо, хоть так – думала Катя.
Она посмотрела на море. Как она и предполагала, море было обычное. На самом-то деле, море являлось одним из главных разочарований ее жизни. Когда Катя была маленькая – ее любимый цвет был цвет морской волны. Карандаш такого цвета заканчивался быстрее остальных, и ее маме приходилось покупать новую коробку, потому что иначе Катя рисовать отказывалась и грустила. Море, к ее великому огорчению не имело ничего общего с цветом морской волны, поэтому Катя всегда лежала к нему спиной и внутренне представляла его именно таким – т о г о с а м о г о цвета.
- Я Пашу отправил в столовую. Ты совсем не следишь за его питанием! Нельзя быть такой безответственной! – это Козырьков вернулся.
Катя отложила книжку. Почему всю жизнь какие-то люди считают, что точно знают, как для нее лучше? Почему они могут безнаказанно называть ее «дура», пусть любя, пусть в шутку? Ведь когда-то, когда она жила одна, в доме у нее было чисто и уютно, хотя никто не присматривал за ней и не прикрикивал на нее. Никто не обзывал неумехой и бездельницей.
Козырьков продолжал что-то вещать, как испорченное радио. Тема «Катя – плохая мать» сменилась на «Катя – занимается бесполезным делом», тут и про маленькую зарплату и про то, что можно сколько угодно сидеть с умным видом – умнее от этого не станешь, и в завершение «ищи себе приличную работу, а если уж ничего не делаешь, хоть хозяйством бы занималась...» Почему? Никто не спорит – Козырьков, конечно, надежный, у него стабильный заработок, он не пьет и не смотрит на других женщин. У него есть чувство юмора и он далеко не дурак, но, черт возьми, п о ч е м у он считает, что таким образом он приносит ей пользу! Катя закрыла глаза и представила перед собой гладкий камень – небольшой, такой, что хорошо поместился бы в ее маленькой ладошке. Взять и шарахнуть его по башке!
- Ой! Блин!
Катя открыла глаза и увидела Козырькова, который как-то удивленно потирал затылок.
- Представляешь, - вытаращив свои водянистые круглые глазёнки, рассказывал он ей, - я вот так лежал, - он продолжил ладонь под щеку, чтобы показать, как он лежал, - тут как-то камень неудобно попал под локоть и рука выскочила, а я не ожидал. И так больно затылком ударился! Глянь, каменюка какой – как нарочно!
«Надо же, все еще действует...» - рассеяно подумала Катя. Она даже не стала делать вид, что ей все это интересно или, например, жаль Козырьковский затылок.
Она просто встала, сладко потянулась и, отражая от своего роскошного абрикосового тела восхищенные взгляды, направилась к морю.
«Завести что ли любовника...»