Мне надо застигнуть её врасплох, там, где улица делает поворот, где на углу небольшой магазинчик с разбитой витриной, в которой на острые вершины стекол упал манекен. Интересно, его застывшая манекенная жизнь еще продолжится? Я подожду, когда она пройдет рядом, одной рукой зажму ей рот, другой схвачу за горло, не сильно, чтоб не задохнулась, но испугалась. Посмотрю в глаза – увижу в них крик, страх, вопрос. На крик не отвечу, с вопросом справлюсь, ударив кулаком в лицо, кровь из разжавшихся губ потечет ответом, признанием, что в жизни есть не только страх.
А пока мне приходится её бояться как никого, и задуманный мною план вряд ли удастся… Для осуществления его мне надо осадить ужас той неизвестности, которая крадётся за мной вместе с ней, той, что уже несколько часов преследует меня. Зачем? Что ей надо? Какие у неё цели? Чьё задание, быть может, она выполняет?.. Громада вопросов сжимает мне горло, не дает и так сбивчивому и испуганному дыханию прекратить колотиться учащенным пульсом где-то между сердцем и приоткрытым ртом.
Я миновал угол дома, но не успел даже собраться с духом для решительной контратаки, как почувствовал резкий удар в затылок. Обернувшись, получил еще один – в лицо. Что-то мокрое и солоноватое проступило у меня во рту, когда я старался посмотреть на неё. Нет, она не отводила от меня своего остановившегося тяжелого взгляда, это я сам всё никак не мог пересилить себя, открыть глаза, в страхе сжавшиеся. Тишина задержалась между нами, когда я подумал, что в следующий раз надо будет придумать что-то другое.
Эти погони с драками, преследованиями, исчезновениями и нападениями, конечно, хороши, но скоро будет исчерпано главное, что меня так привлекает в этих играх – кратковременная иллюзия реальности ситуации, когда, несмотря на шокирующую правдоподобность происходящего, ты все равно в глубине себя понимаешь, что это театр. Театр, в котором каждый раз играют новый спектакль - неповторимый, захватывающий. Скоро станет скучно, скоро иллюзия исчезнет, скоро останется лишь механическая, ставшая нелепой симуляция.
Увидев, что я остановился, она опустила руки, вынула из кармана своего длинного пальто платок, прикоснулась к моим губам. Я почти с любовью посмотрел на неё, обнял, попытался пригладить её черные непокорные волосы. В темных глазах, что, не отрываясь, смотрели на меня, я вдруг увидел нестерпимую, глубочайшую грусть, сжавшуюся где-то в чернущих зрачках как ребенок, у которого умерла мама.
Достал бумажник, пошелестел несколькими купюрами. Держи, крошка, разве есть причина для грусти?