Отсчёт пошёл.
Десять. Вот я еду на своём трёхколёсном велосипеде по зелёному полосатому паласу, который лежит на полу в зале. Мне весело, потому что у нас гости, мои двоюродные братья. За окном лето, светит солнце и нежно шуршит листва на исполинских тополях. Мы собираемся идти на речку.
Девять. Я иду в первый класс. Но это будет только в сентябре, а пока я с отцом еду в Алма-Ату. В поезде жарко и пахнет застиранными простынями и копчёной рыбой. Все вокруг галдят, словно на базарной площади. Молчу только я и отец. Он смотрит на меня и улыбается. Мне хорошо и спокойно. Вагон плавно качается и слегка поскрипывает.
Восемь. Мы заблудились в лесу. Нас семеро. Шесть пятнадцатилетних ребят и я. Взрослых рядом нет. Я не плачу. Мне просто хочется выбраться из этого леса. Вокруг темно и очень тихо. Лишь ломающиеся под нашими ногами сухие ветки, тот единственный звук, который я слышу. Пахнет хвоёй и плесенью. У всех испуганный вид. У меня, наверноё, тоже. Про себя обещаю, что если выберусь живым, то больше не ногой в лес без присмотра старших.
Семь. Зима. Канун Нового года. В школе праздник. Я сижу в коридоре, прислонившись к холодной стене. В актовом зале веселье. Слышна музыка, но кто поёт, я разобрать не могу. Слова песни, многократно отражённые от стен, долетает до меня лишь в виде отдельных, разрозненных фраз. Мне плохо. Я перебрал дешевым портвейном. Первый и, к сожалению, не удачный опыт. Я хочу спать.
Шесть. Мне плохо. Всё, во что я верил и чем жил, рухнуло в одночасье. Нет больше ничего, кроме огромной зияющей дыры на том месте, где ещё недавно билось любящее сердце. Я хочу исчезнуть, раствориться в воздухе, просто перестать дышать. Но… Надежда, вот что оставляет меня здесь. Возможно, моя любовь не столь уж и безнадёжна. Она нога и беззащитна, но ведь таковой она по природе и является. Я вздыхаю и надеюсь.
Пять. Я провалил экзамены. Обидно и, как мне кажется, несправедливо. Последний рывок, отрезок, который отделял меня от победы. Всё зря. Тонет в сознании образ университета, его высоких стен, гулких коридоров и уютной, залитой солнечным светом, библиотеки. Я теряю то, чего даже не имел. Что теперь? Руки весят бесполезными плетьми. Ни на что нет больше сил. Нет и желания. Всё это похоронено под тяжёлой, словно плита, фразой: «Не зачислен». Я раздавлен этой «плитой».
Четыре. Ветер в волосах. Я сижу на склоне горы. Внизу, у её подножия, темнеет лента реки. Течение медленноё, а потому сразу определить в какую сторону она течёт, не получается. Но я прекрасно это знаю, потому что прихожу на эту гору каждую неделю. Каждые семь дней, я наблюдаю за искрящейся на солнце водой, за медленно плывущими облаками, за дымкой над лесом, что вдалеке. Мне не нужно заглядывать в газетную колонку в раздел «Прогноз погоды», потому что всё есть здесь, на этом склоне, над этой рекой.
Три. Я в кресле самолета. Первый класс. Полёт ещё продлится около трёх часов. Писать не хочется. Читать – тоже. Сосед по креслу спит. Он спит всю дорогу. Меня это устраивает. Я гляжу в иллюминатор. Вижу лишь своё отражение и «пульсирующий» огонёк на крыле. Ночь.
Два. Все кричат. Из панелей над головой выпали кислородные маски. Они словно выпущенные наружу кишки. Болтаются из стороны в сторону, пока наш самолёт делает виражи. Страшно. В висках всё пульсирует и стучит. Кажется, что я даже слышу, как бешено бьётся сердце соседа по креслу. Он уже не спит. Теперь я вижу своё отражение в его огромных карих глазах. Страх прокрался в каждого из нас.
Один. Не знаю, как это получилось, что я оказался на борту самолёта, у которого отвалился один из двигателей. Мне меньше всего хотелось попасть на борт такого самолёта. Но как не странно страха больше нет. Осталось лишь чувство, что тебя обманули, недосказали. Так и хочется крикнуть, что это несправедливо. Но, наверноё, это будет выглядеть слишком некрасиво, по-детски что ли. Поэтому я сижу и молчу. Сосед молчит тоже. Он бледен и вспотел. Мне хочется писать, но на это нет времени. Мы падаем в океан. Я не гляжу в иллюминатор. Я и так знаю, что водная гладь уже близка. Слишком близка.
Ноль. Тишина и только.