© flamingo
29.01.2006
02.19
Почему его звали так - Вафлик - мы не знали. Ходили слухи, что кто-то принёс его с фабрики, где пекли вафли, которые он очень любил, потому что этими вафлями его кормили с раннещенячьего возраста. Отсюда якобы и появилась его кличка.
Он был до такой степени смоляно-чёрный, что единственным светлым пятном на нём был высунутый розовый язык. Аккуратно-лохматый, шерсть блестящая, хвост бубликом, ушки торчком - только кончики свисают чуть-чуть вперёд! Ну не пёс, а загляденье! А умница! По тому, какая одежда на нас и в какую сторону мы повернули, сойдя с крыльца, он безошибочно выбирал маршрут и конечную цель, где оказывался намного раньше нас. Ну а мы... Мы делали вид, что удивлены его появлением на даче, и радостно приветствовали его, почесывая за ухом. Спектакль нам удавался, судя по энергичному повиливанию Вафликиного хвоста и баритонному лаю. Отгавкав положенное, тем самым выражая свой нам "респект", Вафлик удалялся в малинник, где было очень тенисто и оттого прохладно.
Отработав, мы иногда уходили, думая, что наша псина уже давным-давно дома, настолько он "рассасывался" в дачном пейзаже. Ан нет! Спохватившись, видно, что не слышно нашей болтовни, Вафлик галопом догонял нас на трети обратного пути, и, успокоившись, что теперь мы все вместе, собачьей рысью гордо трусил на несколько шагов впереди нас, сопровождая до самого дома, но перед самым двором, завидев какую-нибудь кошку, он задорно - нечего под ногами путаться, когда МЫ идём!- делал несколько прыжков в сторону, дабы напугать всех, кто встал на его пути.
А какой деликатный он был! Некоторым двуногим поучиться бы! Подойдёт, бывало, к открытой в комнату двери, сядет за порогом и сидит, переминаясь передними лапами, поставленными по-балетному, в пятую позицию, но в комнату самовольно - ни-ни! Крутит головой, наклоняя её то вправо, то влево, как бы спрашивая: "Ну что? Рады вы мне,или нет?" И не зайдёт ни за что! Пока не позовут. А уж если позвали, то он, не зная, как ещё выразить свою признательность и расположение, поскуливал и умудрялся лизнуть не только в руки, но и в щёку. Но все это делалось с таким достоинством, без признаков холуйства и раболепия, что сразу было понятно без слов, если бы даже он и мог их сказать: "Я вас люблю и надеюсь, что наша симпатия взаимна!"
В один прекрасный день мы стали замечать, что наш любимчик стал куда-то отлучаться и всё реже сопровождать нас на наши огородные подвиги. Прошёл слух, что он "крутит любовь" с какой-то собачонкой, приблудившейся в дачном посёлке. Это было что-то новое для Вафлика: раньше "в связях, порочащих его", он замечен не был, не увлекла его до этого ни одна подружка! Как-то раз он даже привел её, как бы на смотрины, к нашему крыльцу. Это была обычная, ни чем не примечательная дворняжка, которая в наших глазах была не парой для Вафлика - он такой красавец, а она... Но, как говорится, любовь зла! И она действительно оказалось злой, вернее, роковой.
Вафлик всё реже стал появляться у нас, всё больше пропадал у своей подружки. Через некоторое время и совсем перестал приходить. А по зиме мы узнали о печальном конце этой любви.
Подруга Вафлика принесла щенят, и как порядочный отец семейства он охранял конуру от посягательств недругов в лице мальчишек и просто прохожих. Один из наших поселковых, известный грубостью и недружелюбием, пнул защищавшую щенят и оскалившуюся на него Вафликину избранницу. Этого пёс стерпеть не мог: он набросился с лаем и рычанием на обидчика, свято веря в свою правоту и не намереваясь отступать. Но что зубы против подлости?!
Разъярённый собачьим отпором, мужик вернулся домой, взял ружьё и хладнокровно застрелил ощенившуюся дворнягу, а следом и Вафлика, накинувшегося на убийцу своей подруги. Он всегда был преданным любящим его людям и остался верным своей единственной любви!
А с мужиком тем никто из нас больше не здоровался.