Мне кажется я её знал всегда. Самое светлое, что во мне есть - это моя Тётиманя. Всегда в хлопотах по дому. Всегда неспокойная. Она вносила в нашу семью ту гармонию, которой так не хватало в то послевоенное время. Дядя всегда занят. Вечно в театре. Или кого-то встречает, или провожает, или на гастролях. А она, моя маленькая, кругленькая тётя Маня, всегда что-то убирает, моет, или готовит, скребёт или чистит.
Её доброе лицо, всегда приветливые глаза, привлекали меня. В её квартире всегда был какой-то неповторимый запах, который хотелось вдыхать, пить, внимать.
Я думаю, каждому в этом мире отведена определённа роль. Её ролью стало объединить семью. Семью, которая расползлась, растянулась во время той страшной войны. Она стала его главой. Главой нашей семьи. Все тяготы войны она пережила в эвакуации, а по приезде в родной город, неустанно билась, искала, по крохам собирала информацию и писала, писала, писала...
Её усилия были вознаграждены. Из эвакуации возвратилась её сестра. Вечно
неустроенная, она вносила в нашу семью дисгармонию. Она, единственная, не признавала тётиманиного главенства и сразу же уехала в Чиповичи, откуда мы все родом. А её дети, Миша и Фима воспитывались в тётиманиной семье.
Возвратилась и сестра тётиманиного мужа, тётя Роза. Тихая, привыкшая обслуживать брата, она также тихо вошла в его семью, так и не создав свою, она стала частью семьи брата. Она работала на какой-то базе, получая крохи от государственного пирога и
довольствовалась малым. И когда приходила к нам домой, от неё вечно пахло её любимыми духами „Красная Москва“ и шоколадными конфетами, которые всегда можно было найти в её чёрной лакированной сумочке, куда я часто нырял выискивая какие-нибудь сладости.
Из армии вернулась тётиманина двоюродная сестра, прошедшая с войной до Вислы и в том же году вышла замуж за племянника тётиманиного мужа. Это были мой отец и моя мама.
В моей памяти живы образы, которые несомнено стали неотъемлемой частью моего детства. Те трудные годы, когда в магазинах всё было, а купить было не за что. Мы ходили, облизываясь вокруг прилавков, вдыхая вкусные запахи, вечно голодные, неустроенные. И у нас, подростков, была своя жизнь. На крыше старого гаража мы собирались и тайком курили „бычки“, дрались, бились на мечах, выструганных из палок, после каждого просмотренного исторического фильма, которые тайком подсматривали через вентиляционное окно старенького клуба и это была наша тайна. Тайна! Она жгла, она дразнила и вызывала уважение окружающий детей.
Мы жили с соседями, как одна семья. Праздники встречали вместе, день рождения - вместе. Но когда собирались в гости к тёте Мане, был особый ритуал. Мы шли к главе клана. Она была для меня и тётей, и бабушкой, и...самой-самой! И без подарка от неё я не уходил, то-ли это была какая-то невероятно красивая пуговица, которые я
коллекционировал в ту пору, то-ли бутылочка из-под одеколона. Всё это было частью моей тайны. Мы слушали пластинки у старенького патефона, которые были гордостью тётиманиного сына, который всегда был в отъезде: то-ли командировке, то-ли учился где...
Когда родителей не было дома, я брал свою коллекцию пуговиц и рассматривал их на свет, представляя себе удивительную страну, куда можно будет отправиться, когда подрасту. А потом брал старенький столовый нож, ложил острым концом на пуговицу и под сурдинку напевал песни, услышанные по радио. Это был мой первый патефон. И были концерты, которые я устраивал перед зеркалом нашего старенького гардероба. Я был и оркестром, и дирижёром, и патефоном одновременно.
Мои первые опыты школьной жизни были не самыми весёлыми. Мальчик не сахар,- так отзывалась обо мне моя первая учительница. Вечно в себе, что-то сочиняющий, играющийся во что-то, я не слушал, не запоминал, а главное, не интересовался школьной жизнью. Мне было интересно только с самим собой. И только в тётиманином доме я обретал спокойствие и уважение к своей особе.
Один запах котлет, с чёрным хлебом, тающая корочка которого всегда привлекала меня! А её хрустящая солёно-сладкая капуста, сок которой пьянил и вызывал из желудка слюну! Моя мама очень любила этот сок. И перво-наперво, как только мы приходили в гости в тётиманину квартиру, она брала из холодильника вечно стоящие баночки с кисло-сладкой капустой и пила сок. И он золотистыми каплями оседал на её подбородке и курчавился, а я слизывал его...
В те годы я был очень похож на мою маму. На фотографии той поры мы запечатлены смеющиеся, радостные, насыщенные друг дружкой,- щека к щеке. И наша любовь удивительно гармонировала с нашей маленькой квартиркой, где вечно перебывали многочисленные мамины родственники, приезжающие или уезжающие куда-нибудь. У моего папы, кроме тётиманиного мужа и тёти Розы, родственников не было и он довольствовался мамиными. Вечно занятый, работающий, я запомнил его в те годы в форме военного железнодорожника, только на короткое время приходящий усталый с ночной смены, отсыпался часа два-три и хлопотал по дому или уходил петь в свой железнодорожный хор, или учиться в свою вечернюю школу...
А я, предоставленный самому себе бегал по стройкам, и старым дворам выискивая какие-то мальчишеские сокровища. В этих поисках моим соратником был друг, брат моих дестких лет, сосед - Сашка, с которым мы прошли огонь и воду. Где был я, там был он. Где был он, там был и я. И даже за общим праздничным столом мы всегда были неразлучны и перед нами стояла одна общая пенящаяся и сверкающая каплями росы, бутылка лимонада. Одна на двоих! Но даже с ним я не мог поделиться своей тайной любовью перед Тётиманиной квартирой, где слева при входе стояла израцовая печь, которая таила в себе угасшее пламя, которое то вспыхивая, то угасая, несло тепло и оно разливалось с чудным запахом по всей квартире. И это тепло, и этот неувядающий запах её дома я пронёс через всю свою жизнь. И сейчас, когда я пишу эти строки, мне чудится этот запах и слышится тихий голос, напевающий над вечным вязанием моей Тётимани.