Памяти Таланта Буркулакова –
Моряка, Человека, Друга
Атомная субмарина в надводном положении рассекала свинцовые северные волны. Скупое полярное солнце пыталось заглянуть в глубины Баренцова моря. Но холодный норд-ост, словно препятствуя этому, вспенивал воду, снижая ее прозрачность метров до десяти-пятнадцати.
Подводный крейсер практически не качало, он шел на ровном киле, величественно и сурово, не рыская на курсе. Блестящие резиновые бока его лениво ополаскивала набегавшая встречная волна, изредка заглядывая глазами-брызгами на ходовой мостик.
На мостике, укрываясь от соленых холодных набегов моря и пронизывающего ветра, стояли трое.
Старший по возрасту, вне всякого сомнения, Командир корабля. Невысокого роста коренастая, как будто вылита из металла заодно с корпусом атомохода, фигура облачена в теплый, хотя и изрядно потрепанный, задубевший от соли, кожаный реглан. Он простоволос – порыжевшая от времени шапка с позеленевшим золотом «краба» зажата в руке. Вьющиеся густые, черные, как смоль волосы украшала кипельно-белая прядь седины. Или море отметило их горстью своей соли. Грубая, загорелая кожа лица, жесткие, с оттенком грусти, цепкие глаза свидетельствовали о том, что не одна тысяча миль пройдена им в океанских просторах.
Офицер помоложе, лет тридцати, сосредоточен и собран. Забот у него, хоть отбавляй, - надо принимать доклады, анализировать и оценивать обстановку, готовить предложения для принятия решения Командиру, дублировать его приказы по громкоговорящей связи вниз - в центральный пост.
Третий – совсем еще мальчик, молодой матрос. Хотя новичком его не назовешь - не раз выходил на лодке в полигоны боевой подготовки для отработки курсовых задач в качестве рулевого-сигнальщика. Наверняка, по неписанной традиции, на первом погружении принял из рук товарищей плафон крепкосоленой забортной воды и безропотно выпил его. Таким нехитрым образом и зачислен в семью подводников.
На взгляд человека несведущего, могло показаться, что на борту океанского рукотворного исполина, похожего на кита, кроме троих на мостике, никого больше нет. На самом деле в его чреве находится добрая сотня крепких, мужественных парней - профессионалов. Заняв по боевой готовности свои посты, они обеспечивают работу ядерного реактора, превращающего энергию атома в пар, подают его на лопасти мощной турбины, вращающей огромный вал с насаженным на него винтом.
В центральном отсеке жужжали вспомогательные механизмы, загадочно мерцали разноцветные огоньки ЭВМ, решая штурманские задачи на прохождение узкости. Негромко, но четко звучали слова команд и докладов. Подводная лодка шла со скоростью не более десяти узлов, следуя в район погружения, чтобы, затем, нырнуть на несколько месяцев в пучины Мирового океана.
На мостике каждый занят своим делом. Но что-то общее в их облике, не имеющее отношения к службе, связывает этих людей. Скорее всего, это отпечаток недавнего расставания с близкими, со скупой заполярной природой, с Землей. Авантюристы, в хорошем смысле этого слова, подводники по зову души выбирали одну из самых сложных и опасных профессий в мире.
Однако, не мыслят себя без суши, как дети без матери. Она для них - родная колыбель, они ее любят и уходят в море, чтобы, испытав себя, вернуться. Подводники тосковали по земле уже с момента отдачи швартовых. Тем, не менее, море их манило опасностью, непредсказуемостью, перспективой приключений и возможностью выделиться из серой толпы, испытать себя, свой характер.
Выражение «В море - дома», всего лишь бравада. За ней – бесхитростная попытка защитить свою мятущуюся душу от излишних расспросов, обывательских восхищений профессией, непостижимой для дилетантов и домоседов.
Внезапно рулевой-сигнальщик, стараясь придать голосу исключительно служебные интонации, несмотря на распирающий его восторг, доложил:
- Товарищ вахтенный офицер! Справа по курсу - 30, дистанция – 2 кабельтова!
И после непродолжительной сентиментальной паузы, добавил:
- Две касатки.
В обозначенном докладом секторе наблюдались крупные изящные животные, стремительно приближавшиеся к подводному крейсеру. Резвясь, они то поочередно высоко взмывали над волнами, то одновременно ныряли в них.
Почти торпедируя лодку, касатки делали резкий разворот, ложились на параллельный курс, неслись рядом. Их белые, пятнистые животы мелькали под водой, обгоняли корабль. В их поведении просматривалось не то приглашение к игре, не то намерение о чем-то предупредить. Обойдя подводную лодку, прямо по курсу касатки затевали акробатические прыжки, словно пытаясь помешать ее движению.
Моряки всегда завидовали этим грациозным животным, мечтали быть похожими на них, чувствовать в водной среде так же как они - непринужденно и свободно. Многие, устремляясь за мечтой, забывали о реальной жизни, теряли к ней вкус.
Существует поверье, что души моряков после смерти переселяются в чаек. Нелепое поверье. Глупые ненасытные птицы, ничего, кроме раздражения, у Командира не вызывали. Наблюдая касаток, он пришел к выводу, что если бы пришлось делать выбор его душе, она бы выбрала касатку.
Командир уверен, так поступил бы и его друг с необычным именем - Талант. А может один из этой пары касаток – он. Эх, Талант!
На протяжении двух десятков лет они дружили. Судьба свела вместе еще на дизельных лодках в северном гарнизоне. Сошлись они сразу. Бесхитростный, открытый для общения, готовый придти на помощь, Талант располагал к себе. Раз и навсегда.
Они жили в одной комнате гарнизонной гостиницы с неофициальным, но романтическим названием «Золотая вошь». Семьи их находились на Большой земле, так как жилья не было. Если же предлагали, то оно было малопригодным для обитания. Во всяком случае, женщинам и детям в нем жить не рекомендовалось. Все тепло, вырабатываемое в городе, разливалось незамерзающими реками и ручьями горячей воды по перекатистым улицам-сопкам Полярного, где базировалась подводная эскадра. Густой пар, красиво клубился, серебрясь на лютом морозе, в лучах первого после бесконечной полярной ночи, солнца. Однако атмосферу в окрестностях Екатерининской бухты обогревал слабо.
Затем, ненадолго их курсы разошлись и пересеклись уже в соединении атомных лодок в другом гарнизоне Кольского полуострова. Здесь жизнь была поблагоустроеннее.
Встречались иногда семьями в дни редкого совместного пребывания на берегу.
Вместе учились в военной академии.
Перед последним своим выходом в море Талант зашел к Командиру домой. Обычно веселый, разговорчивый, на этот раз он был молчалив и грустен. Признался, что впервые не горит желанием идти в море. Не похоже это было на Таланта. В большей степени говорило его предчувствие. Выпили, как водится, за встречу, равное число погружений и всплытий, за необходимое количество футов под килем.
Все было бы хорошо, но слишком много футов оказалось под его лодкой. А температура моря в районе трагедии – чересчур низкой. Теперь нет Таланта. Нет друга, с которым можно было обсудить любую тему. Часто они спорили, нередко, каждый, оставался при своем мнении. Талант был азартным спорщиком. Он чаще одолевал оппонента. Как будто оправдывая свое имя, стремился быть первым везде. Стремился и был им.
Он был упрямцем и не уступил даже права умереть первым…
- Мостик – штурман! Заняли район погружения. Расчетное время погружения 14.00. – без церемоний прервал воспоминания металлический голос корабельной трансляции.
Командир смахнул меховой кожаной рукавицей с переносицы то ли набежавшую соленую слезу, то ли каплю морской воды. Лицо снова приобрело волевой вид.
Есть, штурман! - ответил хрипло. И уже твердо скомандовал:
- Всем вниз! Приготовиться к погружению!
Две фигуры сноровисто соскользнули по трапу вниз. Командир взглядом окинул горизонт, на мгновенье, задержав его на китах. Что-то тревожное почудилось в их маневрировании.
Еще раз придирчиво осмотрел корпус своего ракетоносца и, покинув мостик, шагнул к отвесно идущему вниз вертикальному трапу. Неторопливо переставляя ноги по его перекладинам, придерживаясь руками за поручни, скрылся в прочном корпусе.
Глухо хлопнула крышка верхнего рубочного люка, герметизируя лодку, отсекая экипаж от внешнего мира…
Атомоход замедлил ход, слегка раскачивая мачтами выдвижных устройств, мощно выдохнул воздух из носовых цистерн, втянув в свои легкие всю тяжесть океанских вод.
Как бы предостерегая стального собрата, касатки на огромной скорости пронеслись вдоль него, пошли наперерез его курсу. Но он непреклонно двигался вперед, плавно приобретая дифферент на нос.
Лодка, подчиняясь воле людей, постепенно уходила в глубину.
Разрезая волны надстройкой рубки, напоминающей спинной плавник кита, и пером кормового вертикального руля, субмарина скрылась под волнами.
Оставшиеся на поверхности касатки в растерянности заметались. Очертив круг на месте погружения, устремились к береговой полосе, смутно виднеющейся над белопенными волнами, разрываемыми уже набирающим силу ветром.
О-о! Если бы касатки могли говорить! Они бы в отчаянии прокричали людям, оставшимся на Земле: «Остановите, верните их! Вы не готовы победить стихию!»
А в мрачные глубины чуждого ей мира ушла подводная лодка - одинокая касатка, которую жестокая судьба обделила парой.