Паранойя точка house

 

 ПАРАНОЙЯ(точка)HOUSE

 Иногда мне кажется, что мы живем в огромном небоскребе, где каждый вечер кто-то незаметно переступает подоконник, а к утру люди в белом так же незаметно увозят чье-то тело. Каждый вечер становится чьим-то вечером, и никогда не узнаешь, который из них станет твоим…
 (under)ground

 Мое завещание будет небольшим: если когда-нибудь по этим листам станут снимать фильм, пусть титры будут крутить под Turn the Page Metallikи, вот и все.
 Иногда нам кажется, что мы живем в огромном небоскребе, где множество этажей и окон, и каждый вечер кто-то подходит к подоконнику, а к утру пытается забыть об этом. Каждый вечер дает нам 2 Возможности, и никогда не узнаешь, какая из них окажется верной, ТВОЕЙ.
 Брат—отдельная главамоего детства. Он был немного старше, он был безбашенным придурком, но он был надеждой, и ему можно было все…Сейчас он женат, у него много проблем, но он до сих пор является ВСЕМ. И он был ужасным трусом, что всегда забавляло меня. Ревность к отцу заставляла меня мстить брату: я придумывала разные страшилки, а он, как истинный дурак, в них верил и, наверное, верит до сих пор. Его первая любовь, его первая девушка, его первая ночь—все было мне известно, и поэтому, вспоминая эту детскую близость, я сижу и желаю ему полного провала во всех начинаниях.
 Что интересовало меня в детстве? Ничего, кроме меня самой и безусловно тех или того, что было мною любимо. Все остальное отметалось, расстреливалось, ликвидировалось и забывалось. Жестокий мир детских фантазий, где кумир не Микки Маус, а Ежик в тумане,--первые следы пассивной агрессивности и нестандартных принципов. Предательство не прощалось, любовь оставалось безответной : мне больше нравилось любить луну, ведь она такая холодная и дикая, а то, что покрыто инеем, покрыто тайной.
 И однажды этой тайной стал для меня страх. Дикий и легкий, сильный и слабый, хронический и мимолетный, он постоянно жил в людях, жил во мне, и в один день мне захотелось познать его природу, а познав, истребить в себе и…направить на служение своим целям.
 Мой брат боялся темноты, моя мать боялась лягушек, один мой друг боялся собак, а подруга—мертвецов… Все они стали моими первыми подопытными, и все пострадали от моих экспериментов, но в большей степени они пострадали от своей слабости и уязвимости, и эти невинные "страшки" были не единственными их промахами. И тут мне впервые открылась простая истина: боязнь может стать фобией, а это уже равносильно кнопке на пульте по управлению атомным оружием. Стоит нажать—и чья-то голова взорвется от чрезмерного выброса адреналина в кровь, а это уже сверхсовершенная схема убийства, способная… Да черт знает, на что она способна… Главное, что она может обезопасить тебя и уничтожить врага, а на то время образы, живущие в моей голове, нарисовали весь мир как нечто, желающее моего страдания и неудач. И чтобы победить этот злой и ненавистный мир, нужно ввергнуть его в пучину страха, бесконечного и всепожирающего, ну а это могут только люди, способные подчинять себе огромное множество людей. Нет, это не агитаторы, не политические деятели, не гитлеры и муссолини, это всего-навсего режиссеры, заставляющие людей поверить в естественность кошмарного бреда, возможно, своих детских комплексов (да здравствует гений всех времен и народов дядюшка Зигмунд) , и мы верим, потому что первобытный страх перед неизведанным сильнее, чем сексуальное желание, важнее сексуального желания, и именно он является основным рычагом в продолжении человеческого рода. Мы любим, значит, мы боимся, мы хотим, значит, мы боимся потерять. И так во всем.
 
 
 Когда мое тело оказалось зачисленным в университет на факультет психологии, брат сказал:
 --Ты хочешь решать чужие проблемы, потому что не можешь решить свои.
 А мне было влом ему ответить: " Я хочу не решать их, а создавать, и в первую очередь тебе". И хотя лозунгом нашего дела была мысль о всеобщем альтруизме, мы без стыда и совести вскрывали бессознательное и посредством внушения вызывали галлюцинации, которые рассказывали нам о кризисе возрастного развития нашей "жертвы" и объясняли его внутриличностный конфликт. Это всего лишь перечень психологических терминов, ничего не значащих для людей, но в наших руках они становились механизмами опасного оружия, разрушающего самоактуализацию личности и пробуждающие самые черные инстинкты. Конечно же, подобными экспериментами занимались не все. Один мой преподаватель (отличный спец в психодиагностике), узнав, что я ночами конспектирую триллеры Уэса Крэйвена, Клайва Баркера и Дэвида Финчера, предложил как-нибудь на спецкурс. Я заглянула и стала его единственной слушательницей, которая впоследствии подсядет не на кокаин или траву, не на психотропные колеса, а на самый доступный психостимулятор—спиртное. Но это будет позднее, а тогда мы изучали влияние простых дешевых ужастиков и глубоко психологических блокбастеров на психику человека, ее изменения и, естественно, последствия этих изменений. Препод был американизирован с головы до пят (специфика работы+практика в вузах США) и просил называть его просто doc, что иногда заставляло задуматься о похожести нашей жизни на какое-то кино. Итак, детские фишки, типа заброшенных в постель лягушек и ночных походов на кладбище, остались в прошлом. Настал период странных встреч, глубоких привязанностей и последующих кризисов, затронувших абсолютно все мои жизненные установки, которые однажды пошатнули мой небоскреб и всех его остальных жителей.
 1-ый этаж

 Мое завещание будет небольшим: если когда-нибудь по этим листам будут снимать фильм, пусть титры будут крутить под Turn the Page Metallikи. Да нет, я вовсе не длинноволосая девушка-гранж, эдакая королева подпольного школьного сейшена. Просто нить, связывающая меня с моим прошлым,--это запах этого прошлого и то, что звучало в этом прошлом, так называемый sound-track прошлой жизни с кем-то и, возможно, для кого-то.
 Чтобы получить возможность курить на балконе, просыпать первые лекции, водить кого угодно к себе на ночь, нужно найти то место, где это можно делать. Место было в одночасье найдено, когда был найден и нужный человек: мой поезд остановился рядом с поездом Ирки, и мы оказались на одной платформе, совершенно забыв, что рельсы не только пересекаются, но и расходятся. Естественно, это в последнюю очередь волновало нас обеих, ведь в нашей съемной квартире были такие "зависания", что голова под утро просто раскалывалась, а кефир стал неотъемлемой частью нашей жизни. Бывали и затишья: тогда вечера проходили депрессивно занудно и в то же время сладко-эфирно. Она сидела где-нибудь в углу на груде конспектов и набренькивала Nothing else Matters, а я ела на кухне холодные тосты под девятичасовые новости. А иногда Ирка запиралась на кухне, создавала дымовую занавесу и через часа четыре выходила с шедевром в руках. Она потрясно рисовала и могла срисовать клубень дыма в одну секунду—получалось просто потрясающе. Она была талантом, выкуривающим 5 пачек в день и мечтающем о славе. Она открыла мне глаза на настоящую красоту, хотя для каждой из нас эта красота была совершенно разной, но мы чувствовали ее. Если она любила, то страстно и убийственно, со слезами, суицидальными порывами и собственными стихами. Если ненавидела, то с винчестером и лезвием в ладонях. Если все это было, то с чувствами и страданиями. Ирка влияла на меня, как прогнлз влияет на выбор одежды, но в то же время на нее действовали другие люди. Она ненавидела своих разведенных родителей, свою капризную сестру, своих , своих непостоянных зазноб в грязных джинсах и с небритыми челюстями, но делала все то, что они говорили и утверждала, что по-другому нельзя. Моментами она наступала мне на хвост этой своей позицией пассивной доверительности , и мне хотелось спустить ее с балкона, но глаза цвета заходящей луны заставляли меня все ей простить, но не понять… Говорят, женская дружба заканчивается влюбленностью в одного мужчину, но мы с Иркой как будто жили на других планетах. Ее богом был Мэтт Гронинг, кумиром—Барт Симпсон, а у меня на стене мысленно висел постер доктора Лектора. Ее любовь зачастую заканчивалась сексом, а вся чувственность излагалась на ватмане, что просто поражало меня. Любить свои творения, себя в этих творениях—все это попахивало некоей извращенностью, но извращенность—это часть творчества, которая воспринималась мною уже как данность.
 --Я люблю тебя. А еще люблю Энди Уорхолла, пусть даже он гей , ну и пусть. А еще люблю Димку. Ты простишь меня?
 …и забрасывала меня кучей конфет и шоколадными плитками, а потом уходила, не дождавшись ответа, на кухню, откуда звонка скандировала:
 --Ну-ну-ну-ну?
 …потом котом с пушистыми усами и хвостом-полутрубой подходила ближе.
 --Я прощу, а он—нет.
 --Кто?
 --Энди.
 --Уорхолл?
 --Да.
 --Почему?
 --А он гей?
 --Фиг его знает.
 Дальше шла битва подушками и зайцами с полуоторванными ушами. А потом она снова пропадала где-нибудь со своими "любовями", приходила под утро, просила непонятно за что прощение и невинно вызывала у меня аллергию на сладкое…
 Однажды я попросила нарисовать ее собственный страх. Она закурила и спокойно ответила:
 --Тогда мне придется нарисовать твой портрет.
 Через 2 дня Ирка ушла из нашей съемной квартиры, не оставив на память ничего, даже пачки своих проклятых сигарет. Не то чтобы мы поссорились, просто не попрощались. Я знала, что она уйдет, просто думала, просто верила в то, что она вернется. Да, она любила Димку и Энди Уорхолла, но без меня она тоже не могла и боялась этого. Боялась впасть в ту зависимость, от которой гибла я, боялась стать чище, ввергая меня в пучину какой-то серо-зеленой тины…
 Она навсегда уничтожила мою доверчивую и бескорыстную аффилиацию, расстреляв все патроны в чувствительное сердце и заплевав прозрачно-чистую душу своим серым пеплом своих серых сигарет. Доверие умерло. Да здравствует доверие. Да будет проклята человеческая душа, распятая на заборе китайскими палочками и ставшая афишей к самому ужасающему и шокирующему спектаклю, поставленному самым великим режиссером-инквизитором—МНОЮ.
 2-ой этаж

 шторы задвинуты, солнце пытается обмануть, стрелки сломаны, сердце молчит. И что? Слегка тошнит, холодно, одиноко, в общем, похмелье затерявшегося в собственной тени алчного духа. Сползаю с дивана, обхожу пустую бутылку, натыкаюсь на свое отражение в косом зеркале, молчу. Охота дождя, кто-то заплевал чужой потолок, и мне так важно знать …где мои тапочки, в которых ровно год назад, вчера, кто-то потопал в направлении трамвайной остановки.
 --Дверь была открыта. Ваши тапочки.
 чувствую, как глаза вылазят из орбит, спина покрывается чешуей Змея Горыныча и отваливаются крылья.
 --Не мои.
 --Соседа?
 чувствую, съезжаю с колес.
 --Будем соседями.
 Холодная влажная рука дотрагивается до моих пальцев, снимает с них мысленно кольца и, улыбаясь, уходит в карман под номером соседней квартиры.
 воды нет, электричество барахлит, кофе закончился, глазам задолбало моргать, а языку—упираться в 32 запломбированные преграды.
 --Алло?
 --Это 666-00-00?
 --Да.
 --Мне бы хотелось… М-м-м. Поговорить.
 --Отлично. Мне вы можете рассказать все. Без тайн. Слушаю вас.
 --Знаете, мне так грустно.
 --Это не страшно.
 --Но это тяжело. По-моему, я не могу наладить контакты с другими людьми. Это мешает мне жить, работать, дружить, любить.
 --А как вас зовут?
 --Сергей.
 --Знаете, Сергей, у меня сейчас нет воды в кране, нечем заварить кофе и мне тоже грустно. А сколько сейчас времени?
 --Солнце садится.
 --Гм. Значит, утро. Вы любите кофе?
 --От него сердце болит.
 --Да что вы! Четыре кружки в день—и вы секс-гигант, самый желанный на всех вечеринках и самый незаменимый в…
 --Серьезно? А инфаркт?
 --Это шутка. Вы же не параноик.
 --Значит, кофе решит все мои проблемы?
 --Избавьтесь от страхов. Чего вы боитесь?
 --Что меня не поймут. Вот вы понимаете.
 --И в чем это проявляется?
 --В том, что мне хочется кофе, хотя 2 года назад у меня обнаружили порок сердца.
 --Порок—сделать, что-нибудь, что запрещает мораль. В данном случае я предлагаю вам спрыгнуть с крыши, а врачи говорят вам этого не делать.
 --Но вы же врач?
 --Я друг.
 --Я спрыгну.
 --Зря.
 --Но я так хочу летать, любить.
 --Но в сердце батарейки не вставишь.
 --А какой сорт посоветуете?
 провода, как вены, слегка колышутся, и по ним бежит чужая боль, сладкой волной вливаясь в мое сознание и рисуя в нем образы чужого страдания. Решаешь одну, создаешь другую, а им кажется, что ты синоптик, заведующий дождем во время солнца, и светофор, меняющий красный на зеленый и наоборот. А что главное? Главное, что верят, могли же и сбросить с трамплина.
 --Привет. Это снова я.
 Блестящие глаза, черные, как тоннель в метро, когда гаснет свет и не различаешь ветки.
 --Там с водой что-то не так. И лампочка мигает.
 --Так бывает. Здесь живет много людей.
 --И они все разные. Но в кране пусто.
 Черный свитер: видно, здорово греет, когда мороз.
 --Видно, вы не очень хотите сегодня знакомиться. Но все равно. Я web-дизайнер, мой nick—Alis, ну в общем Элис. Я буду жить в 34 квартире. Заходите.
 Да уж, отменное представление. Новые соседи—всегда праздник для клетки, из ядра которой рождается сплетня. Но я не инкубатор. Мне все равно.
 --Да уж…
 --Что?
 Элис словно повторяла начала моих мыслей.
 --Я зайду.
 --О'К.
 Как же я себя люблю, когда просыпаюсь трезвой! И как же я себя еще больше люблю, когда ВООБЩЕ просыпаюсь. Хотя во сне не нужно думать, утро сейчас или вечер. Утреннего вам вечера.

 3-ий этаж
 
 Doc курил какую-то вонючую сигарету ( у меня вообще аллергия на табак) и читал наброски моей дипломной. Такой шикарный мен, жгучий брюнет лет 20 назад, а сейчас седоватые баки делали из него пепельного мачо.
 --Садись.
 Затяжка. Клубень дыма в потолок, в лист, в пустоту (впрочем, и косвенно—в меня).
 --Опять ботинки в грязи? Ты их чистишь? Ты их вообще снимаешь?
 --Нет, я носки на них надеваю. Можно в 5-ом пункте применить постулаты дуализма? Ведь Декарт…
 Doc бросает папку мне на колени, а окурок в пепельницу (вот если бы наоборот…)
 --Забудь.
 --???
 --Ты сейчас косишь под девятиклассницу, уровень которой—перематывание кассеты на карандаше. Диплом ты напишешь. Да кто их не писал-то?! Но все это лажа, лажа и еще раз лажа… Теория—это небоскреб, практика—этаж. Если рухнет какой-нибудь этаж, теория тоже пошатнется, если не грохнется. Мне все равно, что там в дуализме. Мне важно, что у меня под носом.
 --Я вас не понимаю.
 --Да брось ты!!! У тебя уже есть достаточная практика, и ты можешь отличить извращение от фрейдизма. Перестань шифроваться, я же вижу, что ты хочешь и можешь. Кстати, вчера был опять запой? Позавчера, поза-позавчера?
 Он никогда не кричал и не задавал столько вопросов сразу. И никогда не был так сексуален. Наверное, его сексуальность—это агрессия, пытающаяся дотронуться (ласково) до тонкой струнки чьей-то души и минорно возбудить легкое желание впитать эту самую агрессию, переработав ее в…
 --Перестань думать, когда я с тобой разговариваю! Мне нужны твои действия, твой ум в этих действиях, а не тупые мысли.
 --А сколько вам лет?
 --Почему ты спрашиваешь?
 Я попыталась задвинуть ботинки под кресло.
 --Вы никогда не говорили.
 --42
 Грубо выхватывает сигарету из пачки, дрожь выдает то, что догадался.
 --Будем дружить?
 Затяжка. Снова дым. Так охота его поцеловать.
 --Нам нужно работать. Я верю в тебя. Только не сходи с рельс. Не сходи с ума.
 --А я давно уже сошла. Я не хочу работать. Из меня не выйдет практикующий психоаналитик. Я не лечу—заражаю. Я заражаю, и мне хорошо, Doc. Вот и тебя сейчас заражаю. Чувствуешь?
 Сигарета похоронена в пепельнице. На ее могиле крест из дрожащих пальцев. Крест на дальнейшей работе. У нас больше ничего не получится.
 --Мне жаль,Doc. Я больше не вижу в вас преподавателя. Я отхожу. Если хотите, спрыгнем вместе. Нет—ухожу.
 --Уходи.
 …грязный город затухал в весеннем тумане; ездили машины, кричали дети, чернели люки,--все казалось ненужным и ложным. Если бы очутиться в каком-то невесомом пространстве, где тебя никто не дергает за веревочки, а ты просто плетешь ниточки и обрываешь, плетешь и обрываешь… Doc—отличный человек, но слишком требует. Пускай почувствует вкус отказа, такого горького, колющего и отвратного. Пускай приползет сам, ведь там, где я,--мертвая зона, а он слишком для меня.
 Взбираюсь по ступенькам, скользким от весенних луж, прячусь в подъезде, жду загулявшего по тросам лифта. Тусклым лимоном мигает лампочка, в чьей-то квартире телевизор пытается перекричать мартовского кота, перегоняющего по силе желания апрельскую кошку. Даже какое-то странное чувство охватывает одинокое сердце: позвонить Славе, какому-то правильному и поэтому буднично-серому лапочке, сильно надеющемуся перевезти ко мне свои тапочки…
 Ключ в скважине. Последнее время я почти всегда дома. Пью, отвечаю на звонки клиентов, снова пью, пишу дипломную. Вылазки в видеосалон, супермаркет и обратно—вот и вся траектория моего полета. Странно: я все еще думаю, что летаю, хотя Славик уже давно считает, что ползаю.
 --Слава? Приходи сегодня ко мне. И захвати пиццу.
 --Но у тебя же звонки с 7 до 10?
 --Заметано. Я больше не принимаю звонки. И не пишу дипломную. Хочешь, поженимся?
 Делаю ставку на чувства. И не проигрываю.

 4-ый этаж

 После того, как Ирка кинула меня в съемной квартире, встал вопрос: где взять деньги на ее оплату? Возвращаться к родителям—бред, тем более, что брат уже свил в нашей детской семейное гнездышко. Тогда на помощь пришел Doc, поставив тем не менее реальное условие: в съемной квартире, часть которой он будет оплачивать, мы будем проводить опыты, различные диагностические тесты, чуть ли не сеансы гипноза и т.д. Года 3 мне пришлось терпеть, но открыв собственную линию доверия и психологической помощи, удалось-таки квартиру сделать снова квартирой, а не лабораторией. Хотя не могу сказать, что все это меня тяготило, отнюдь. Наша работа заключалась не в том, что мы вылавливали подопытного кролика, сажали в клетку, подключали датчики и следили за его энцифалограммой. Мы создавали совершенно реальные условия, в которых человек и не подозревал, что находится под наблюдением, и хуже того—он испытуемый и его место в группе риска.
 --Действуй по схеме,-- говорил Doc.—Помни, что все фильмы ужасов делятся на:
 а) готические фильмы ужасов, так называемые "леденящие";
 б) тонизирующие—это психологические триллеры;
 в) эротические—про вампиров
 В зависимости от просмотра составляй план наблюдения, перечень собственных действий.
 И вот тут-то я отрывалась. Ко мне приходили подруги, друзья, знакомые, иногда Doc под каким-то предлогом приводил своих людей, и я устраивала невиданное театральное шоу, после которого одни клялись больше никогда не бывать в темноте, другие в более-менее бодром старичке видели доктора Лектора, а третьи и вовсе становились импотентами: "Виагрой" для них становились фильмы типа "Интервью с вампиром" или "Дракула Брема Стокера". Страх—вот что они приобретали в моей квартире, ужас—вот, что поселялось в их душе при мысли о повторе моего шоу. И никто не видел причину своей беды в моих действиях, все уверенно искали ее в себе. Ведь так учат все продвинутые психологи, с легкостью перекладывая свои обязанности на плечи тех, кому по идее должны помогать. Не знаю, сколько десятков людей мы посадили на снотворное и спиртное, но было ощущение, что вскоре шифры будут разгаданы, а коды вскрыты, и это придавало делу огромный позитивный привкус.
 --Человек перестает бояться, когда теряет контроль над собой,--учил Doc.—А чтобы получить контроль над ним, нужно контролировать его сознание. Для этого необязательно пользоваться методами дона Хуана. есть пейот и т.д. Просто налей вина или коньяка, но не водку. Она слишком быстро доводит до скотского состояния.
 Так мы учились регулировать человеческий страх с помощью примитивных, но верных средств. А потом появился Слава—помешанный на триллерах Кинга и футболе с гонками вперемешку. Его привел один мой знакомый (вместе посмотреть "чернуху" с элементами размазывания мозгов по стене), и в итоге остался крутить видео в одиночку, а мы прошлялись по ночному городу, болтая о музыке, собаках и разбитых фонарях в новостройках. Слава мог часами говорить о синтаксисе в прозе дяди Стива, короля ужасов, но мне было абсолютно все равно. Он был обыкновенным парнем, не склонным к романтике, но и не боявшимся подниматься со мной на крышу и там, путаясь в проводах и снося антенны, творить мягко говоря "невинные безумства" двух абсолютно свободных людей. Через некоторое время он одел костюм, нацепил очки, отрастил челку и стал ходить на работу в весьма приличную фирму своего еще более приличного дяди. Он стал думать о будущем, хотя мне это было ненужно. В итоге нас стали связывать лишь "безумства" и уже не на крыше, а "как у всех"… А потом он и вовсе сказал, что у меня весьма расплывчатые планы, крутые амбиции (у меня-то!) и я или убью кого-нибудь, или свихнусь, или (что еще вернее) просто сопьюсь. В итоге мы стали просто ходить в кино, где оба дремали на "камчатке" (мрачная копия нормальной обывательской жизни), обмениваться книжными новинками, изредка целовать друг друга в уголки рта, а затем наше общение перешло на уровень наматывания телефонного шнура на застывшие пальцы.
 Вспоминая все это, я думаю: а может, он прав? Может, моя жизнь закончится в бокале с вином, который я сейчас пытаюсь поднести к губам, но стекло предательски стучит по зубам? Или я возьму в руки какую-нибудь "пушку" и разряжу ее в чьи-то слишком умные мозги? Но я же не убийца, а всего лишь маленькая девочка, заблудившаяся в лабиринтах человеческой лжи, тихо плакавшая между четными этажами чужого дома; девочка, сквозь которую проходили разные люди, промокая от ее одиноких слез, но нашедшие в себе силы раскрыть зонтики и идти дальше. А она оставалась стоять на полуразбитых ступеньках в ожидании заблудившегося темного лифта, из которого должно было выйти счастье в темных очках и широкой улыбкой на лице. И оно вышло, расстреляв в нее всю обойму и размазав по стене детские доверчивые мечты кистью Энди Уорхолла. Ну и что же: она возвращается, чтобы посмотреть в глаза чужим мыслям, уверенным в ее смерти. А ведь она жива, и даже больше жива, чем огромная пестрая толпа в супермаркете или на распродаже. И жива не потому что дышит, а потому что знает, для чего жить нужно. И как жить, чтобы выжить.
 звонок в дверь. Знакомый запах когда-то привлекательного одеколона. Взгляд в упор.
 --Снова запой? Господи, когда это закончится? Неужели, ты больше ни черта не чувствуешь?
 --Чувствую. Но не то, что вы. А то, что в вас.
 --Да ты просто садистка! И я тебя не-на-ви-жу! Я больше не могу тебя видеть! Ты сдохнешь в собственных пьяных бреднях, и никто не поможет! Все. Ариведерчи!
 Огромная коробка из-под пицци летит в мою голову, но слава богу руки еще в состоянии поймать это вкусное НЛО.
 --Ариведерчи…

 5-ый этаж

 Иногда я очень жалею, что мои окна не выходят на запад, и я не могу наблюдать заход солнца. Утром я не вижу, как оно встает, или просто не в состоянии ощутить все прелести рождающегося утра, а вечером тоскливо пялюсь в окна соседних домов, где отражается багровый пожар умирающего дня. Мне бы хотелось подружиться с кем-нибудь из тех, кто может стоять на балконе, курить и отражать в своих зрачках оранжевый блин солнца. Вечером, теплым, безветренным и тихим… Странно, но мне всегда нравилось наблюдать, как умирает день: люди спешат скорее к холодильнику, распихивая бездомных котов и прижимая консервы Whiskas для своих домашних, троллейбусы с ревом несут свои рога в депо, а соседи дерутся за право обладать пультом от телека. Экстремальная любовь теперь не в моде, и я скучаю на подоконнике, заливая грусть бутылкой кефира. Когда тебе говорят "ариведерчи", будь готов увидеть эту пару наглых глаз еще раз у себя дома. Если уходят навсегда, то обычно молча, если хотят сделать это красиво, то говорят "прощай". Так мне казалось тысячу лет назад, когда по вечерам перед сном Ирка рассказывала байки о вечной любви. Она была просто помешана на мужчинах и если влюблялась, то с риском для жизни. За частую—для моей жизни.
 --Алло?
 --Добрый вечер.
 --Здрасьте.
 --Это Сергей.
 --Знаете, Сергей, я больше не смогу с вами болтать.
 --Почему?
 --Номер 666-00-00 больше не срабатывает. Консультации больше нет.
 --Но сегодня утром…
 --А сейчас вечер.
 --Нет, сейчас утро.
 делаю глоток кефира, смотрю на свежий кусочек луны.
 --Но вы же друг.
 --Я врач. Хотя уже нет…
 --У вас есть друг?
 --Нет, ни друга, ни подруги, ни кошки, ни даже рыбок…
 --Рыбок? О, это чудесные создания. Советую завести.
 --Чтобы сходить с ума, наблюдая, как они хлопают ртом и никогда не моргают? Дибильные существа…
 --Вы не правы. Почему вы закрываете свою консультацию?
 --Замуж выхожу и уезжаю в другой город.
 --Нет, не выходите. Вы поссорились со своим другом?
 --???
 --Голос выдает. Так говорят, когда все кончено. Дрожит, хриплый какой-то.
 --Курю.
 --Н-е-е-т.
 --Слушайте, Сергей. Всего вам хорошего.
 кладу трубку, одеваю чужие тапочки, топаю на лестничную клетку, звоню в 34-ую, кто-то семенит к двери мелкими шажками по голому паркету. грохот упавших кострюль. чертыхание. неловко улыбаюсь. почти смеюсь. где-то в глубине души. щелчок замка. открываю рот.
 -Пиццу не заказывали?
 ***
 Когда-то Doc говорил, что одиночество—это когда ты живешь среди множества людей, в семье, допустим, и тебе кажется, что твоя жизнь похожа на муравейник или большой многоэтажный дом, где все дышат друг другу в затылок и постепенно выдувают сознание. Я ничего не поняла, а он посмотрел в окно кафешки, где мы пили какое-то дешевое какао, и сказал, что я полный тормоз, если не понимаю таких простых вещей. Он сказал еще, что про одиночество писал какой-то там писатель, не помню фамилии, и если я буду конспектировать только "Франкенштейна", то меня не примут даже бомжи в свои тусовки около горящей бочки. Мол, бомжи—интеллигенты, слабые, но гордые. Я сказала, что мы не в Нью-Йорке, и у нас бомжи хоть и интеллигенты, но спят в люках, а туда мне вовсе не хочется. Потом он спросил про моих соседей. Так, вдруг и непонятно, зачем.
 --В 34-ой живет тетенька с собачкой Мусей и мужем.
 --Собачки?
 --Нет. Собственным. В 33-ей—какой-то парень небритый. Я его вообще почти не вижу. И все.
 --А у меня соседей нет. Живу в доме для сноса.
 До сих пор я не знаю: шутил он или нет. Может, ко мне хотел переехать?
 --А с семьей общаешься?
 --Не-а. Им не до меня. У них сын, невестка, внук. А я—в параллельном пространстве. Doc, почему вы волнуетесь за меня? У меня все О'К.
 --Да ладно. Я вижу. Просто в твоей жизни практически нет людей. Пустота.
 --Да? А кто сказал, что все мы в огромном небоскребе, где все дышат друг другу в башку и опустошают глупыми проблемами?
 Doc спрятал улыбку за чашкой какао. Окна кафе выходили на запад, но солнца не было видно: вдоль проспекта тянулись высокие столбики жилых домов с рекламными щитами, фонарями, людьми…Как определить—вечер сейчас или утро?
 ***
На уровне моих глаз—квартирный глазок, заляпанный и почти незаметный. Одев чьи-то тапки, вышла на лестничную клетку. В руках коробка с пиццей.
 --Пиццу не заказывали?
 Элис сделала ладонь щитком и поднесла ее к глазам. У нее на голове бала бандана и слегка рыжеватые волосы смешно ложились на шею.
 --I'm very glad to see you! Заходи!
 Грохотали вовсе не кострюли, а разобранные полки для для дисков. Элис перепрыгнула через них и отодвинула подальше, чтобы никто из нас вдруг не растянулся.
 --Переезд… Знаешь, воду дали.
 Она как-то совершенно наивно моргнула и заулыбалась. Так наивно.
 --А куда у тебя окна выходят?
 --В смысле?
 --На запад? Или восток?
 --Восток. А что?
 --Так просто.
 В ее однокомнатной квартирке стояло кресло-раскладушка, стол, компьютер. Кругом был новосельный бардак, но мне впервые показалось, что вокруг все живое глубоко дышащее. Моя квартира казалась мне склепом. Даже если окна не выходят здесь на запад, мне лично не хотелось выходить отсюда ни на юг, ни на север—никуда. И еще был какой-то запах… Не знаю чего, но такой обалденный, что хотелось сесть посреди комнаты и просто вдыхать его.
 --Ты пользуешься благовониями?
 --Нет, а что?
 --Просто чем-то пахнет. Приятно очень.
 А потом она смешно вбивала кнопки молотком в бетонную стену, пытаясь впечатать постер "Metallikи", 2-х погибших небоскребов-близнецов и лист форматом А-4 с весьма неоднозначной фразой. Я не пыталась ей помочь, а только нагло сидела в углу и охлаждала пальцы банкой ледяного пива "Tuborg". Мне хотелось зевнуть, но тут Элис резко повернулась ко мне и, сорвав бандану, швырнула ее прямо в мой угол. Ее глаза так дико блестели, как тогда, в первый раз, когда она сунула мне чьи-то тапки (кстати, сейчас я была почему-то именно в них).
 --А ты действительно веб-дизайнер?
 --Действительно.
 --И много работаешь?
 --Ну так: десяток сайтов оформляю, плюс всякие неофициальные проекты… Я в общем-то живу в "компе". Сплошные дабл-ю-точка-ру… Если бы существовала виртуальная еда и не надо было бы ходить в маркет, наверное, поселилась бы там насовсем.
 --Интересно говоришь.
 --Я больше думаю.
 --У тебя, наверное, друзей много.
 --Да, но я их никогда не видела. Все живут под nickами, дышат Сетью… Это образ жизни такой и другого не надо. Меньше ранит—меньше боли. Понимаешь? Вокруг слишком много плохих людей, и от этой мысли становится страшно. А здесь мне не страшно. Моя работа—соприкосновение пальцев с клавиатурой. Мне не приходится соприкасаться с кем-то душой. Душа—это святое. Это твое и ничье больше. Я тут недавно с Хэтвилдом в чате всю ночь просидела.
 Элис кивнула в сторону распятого постера. От пива в моей голове извилины танцевали румбу, а перед глазами стелился какой-то прозрачный туман. И это от пива-то?
 --А чем занимаешься ты?
 Я закусила краешек банки зубами.
 --Ну и как там Хэтвилд?
 Неловкая пауза и снова ее детская улыбка.
 --Я… Изучаю искусство. Ну…живопись в большинстве. Хочу изучать живопись… А так пишу диплом на тему "Влияние мистической литературы на…(хочу сказать "психику", но запинаюсь) формирование эстетического вкуса" (полный бред)
 --А что предпочитаешь в изобразительном искусстве?
 Тупо всматриваюсь в потолок, где через банку пива будет 2 лампочки.
 --Энди Уорхолла.
 --Здорово! Я ведь сама художник, только кисть пришлось заменить "мышкой", но не жалею.
 --А еще хочу заняться разведением аквариумных рыбок…
 Боже, по-моему, пьянею вовсе не от спиртного…Язык, как помело, несет всякую чушь…Какие рыбки?!!
 --Такие милые, успокаивают, как думаешь?
 Элис с радостью соглашается. Это они-то милые? Ох, лучше уж три лампочки…Все это время Элис украдкой поглядывала на свой "комп", почему-то включенный, и в момент моих рассуждений о рыбках, вдруг вскочила и, подбежав к монитору, крикнула:
 --Есть! Четвертый уровень!

 6-ой этаж

 Говорят, что в разных странах существуют тайные лагеря по подготовке всяких наемных убийц, снайперов, киллеров и прочей нечисти. Странно, что говорю "нечисти". В принципе, Doc занимался тем же: готовил ложных психоаналитиков, задачей которых было не освобождение пациентов от различных душевных недугов (временных, неустойчивых), фобий, психических проблем, а вызывание всех этих отклонений с еще большей силой. Зачем он это делал? Не знаю. Возможно, по той же причине, что и я: везде мерещились сиреневые чертики, кругом сплошная безжизненная пустыня, а ты—подыхающий от жажды верблюд. и никого рядом, только дибильно-зеленый кактус, и чтобы не сойти с ума, приходится лежать около него и прятать свой высохший язык в его тени. Но время проходит, и начинаешь понимать, что кактус тебе не друг: он выживет, а ты, не способный дышать раскаленным воздухом пустыни, погибнешь.
 Наверное, по этой причине мне пришлось уйти от Docа, заставив его поверить в свою мнимую симпатию по отношению к его персоне, а на самом деле просто завуалировав свою ненависть к нему сексуальным желанием.
 --Посмотри, что у меня есть. Это совершенное орудие убийства. Это совершенный транквилизатор. Хочешь убедиться?
 Doc швырнул в меня какой-то дискетой и кивнул в сторону компьютера. Я открыла файл и прочитала: "ПАРАНОИК-хаус. 5 уровней общения. 1-ый уровень—знакомство, 2-ой—выбор общих интересов, 3-ий—беседа, 4-ый—откровение, 5-ый—переход на более интимный уровень отношений". Что это значит?
 --Это значит только то, что я создал игру. Душа человека—это музыкальный инструмент. Научишься на нем играть—обретешь власть.
 --Так тебе нужна власть? Всего лишь власть?
 --Во-первых, не называй меня по имени и не обращайся ко мне на "ты". Во-вторых, мы все параноики, бегущие от людей, думая, что от них одно зло, но в сущности, желающие быть с кем-то и, возможно, погибнуть от чьей-то руки. Даже самые сдвинутые психи-одиночки ищут кого-нибудь—так уж мы устроены.
 --И вы полезли в Сеть, чтобы…
 --В Сети живут одни параноики. Они, как монахи, уходят от реальности повседневной в реальность виртуальную. В сущности, все они слабые люди, одинокие, боящиеся общения непосредственного. Они цепляются за любую возможность найти кого-нибудь там, в дебрях I-netа, во всяких там чатах под вымышленными именами. Они боятся. Боятся людей, боятся себя, своих комплексов, своих имен…Даже сидя за монитором, они оглядываются: БОЯТСЯ, что кто-нибудь увидит их в порно-сайте. Страх—вот, что всегда сидит в нашей душе. Я это знаю, ты это знаешь, мы это знаем. И они знают, но БОЯТСЯ признаться себе в этом. А я их вылечу от этого страха. Добро пожаловать в "ПАРАНОИК-хаус"! Шоу начинается!
 Передо мной стояло лицо Элис, спешащей к своему "компу".
 --Четвертый уровень!
 От этих двух слов пиво выветрилось из моей головы, и я. медленно выйдя из на лестничную клетку, стала искать что-нибудь, что могло вырубить все лампы в этом чертовом доме.
 …через час я лежала посреди комнаты в окружении десятка бутылок. В полной темноте…

 7-ой этаж

 --меня нет, сообщений оставлять не надо, искать на том свете…
 --"…он не сошел с ума, ты ничего не знала…… никто не жде-от…пустые города, в которых никогда ты раньше не бывала…" Гениальный писатель!
 --???
 --ну который написал "Полковника". Это просто гениальный писатель
 --Сергей?
 --да.
 --да пошел ты, мать твою! я сейчас направляюсь в туалет, ты понял? меня тошнит, придурок! сучило!
 --ой-ой! какие слова!но ведь он гениален, правда? и она это знает…
 --кто?
 --сволочь! оставь меня!
 --а ее?
 --господи…
 --она говорила: "Я умру, но буду возвращаться из ада к вам каждую ночь…" Вроде бы так. Или нет. Я сбегаю посмотрю в текст, а?
 --сукин сын…
 прихожу в сознание следующим вечером. кошкой в бочке журчит вода. у соседа снова проблемы. салат?

 ***
 Прошлялась по городу безмерно долго. Нюхала пьяную весну, вдыхала чужое настроение, ждала дождя, как будто дома нету душа. Даже стих сочинила, сидя в парке и пялясь на целующихся девятиклассников.
 Я просто сладкий параноик,
 А может, грязно-чистый стоик,
 Возможно, пошло-черный грех,
 Или застывший в горле смех.
 Странно, но мыслить стихами намного проще, чем прозой. Рифмовать какие-то эпитеты, образно выражать свое отношение к своей похмельно-истеричной душе… Никогда в жизни не сочиняла стихов, всегда считала поэзию смертельной тоской. В отличие от Docа. Как-то он устроил мне лекцию на лоне природы за 100км от города, где моя голова гудела от неестественной тишины.
 --Ты в бога веришь?
 хороший вопрос. но не по характеру—по силе выбиваемости из колеи.
 --Вы задали этот вопрос, чтобы изложить свою версию, а вовсе не услышать мой ответ.
 --Да-а. Студент-психолог—ужасный человек. Уничтожает иллюзию, как воздушный шарик иголкой. Бог есть. И он на земле.
 --И что же это?
 --Музыка.
 --???
 --Да, музыка. И ты счастлива уже тем, что можешь соприкасаться с ней, с богом соприкасаться.
 --То есть путь познания бога—слушание музыки? А способ—уши?
 --Способ—твое восприятие. Результат—твоя реакция.
 --А беснующаяся толпа неврастеников на рок-концерте? А желание оторвать что-нибудь у своего кумира на память, пусть даже голову? Это тоже реакция?
 --Музыка—это бог, музыкант—Христос, доносящий до толпы сущность бога.
 --Это слишком круто сказано. Хотя параллель с Христом мне понравилась. И в том и в этом случае толпа готова принести в жертву своего кумира. Распять, чтобы потом оплакивать. Какая ничтожность. Какая ненависть вскипает после всего этого, после этих мыслей к людям…Выродки…
 Doc сладко улыбнулся. Он достал сигарету и, не закуривая, держал ее губами. Вокруг шелестели листья, стрекотали кузнечики, порхали бабочки—кипела настоящая жизнь, а мы были всего лишь ее частью и никак не центром. Я почти задремала в густой пожелтевшей траве, как вдруг он заговорил:
 --Музыка—это прямой раздражитель. И очень верный. Стопроцентно срабатывающий. Почему в фильмах музыкальная часть так важна? Что является последней каплей для того, чтобы твои эмоции выплеснули через края? Нужный аккорд.
 --Получается, не слово?
 --Поэзия может тронуть, но только очень чувствительную душу. Если у тебя на душе панцирь, нужен более тонкий раздражитель, способный проникнуть через поры твоего панциря. А это может только музыка.
 --"…достать чернил и плакать…"
 --Любишь Пастернака?
 --Нет, просто мне всегда казалось, что он так же неразборчиво мыслит, как и я.
 --Это называется футуризм.
 --Ну да. Вот и я по жизни футурист.
 --Только без этого самого футура.
 Doc закрыл глаза и похоже задремал. Наверное, ему снилась моя жизнь, которую он хотел лишить futurа.

 8-ой этаж

 Кто бы мог подумать, но именно воспоминания об этом разговоре ударили меня, как током. Черт возьми: до этой минуты моя жизнь была разбросанным пазлом, мозаикой, постоянно перемешиваемой Docом и моими собственными нездоровыми амбициями. И у меня нет будущего… Потому что нет семьи, друзей и элементарного желания дать кому-нибудь хоть каплю тепла, своего собственного, пока оно еще во мне присутствует.
 чувствую, как глаза поднимаются и пытаются найти какой-нибудь объект, живой и движущийся, столбы и скамейки не в счет…Парочка влюбленных подростков давно исчезла, и в парке остались только хромые голуби и я. Как будто мои мысли превратились в хромых голубей и не хотели разлетаться, пялясь на меня тупыми глазами и надеясь дождаться подкормки.
 --А черта с два!
 Луплю ногой по пустой банке от пива в сторону испуганных птиц и иду за помощью. Пока под свитером еще ощущается тепло еще человеческого тела…
 ***
 Мы учились с Артемом Сухановым в одной школе, одном классе и сидели за одной партой. Когда people всего мира решил, Интернет—это наше все, мы заканчивали школу. Если моим ВСЁ были горы видеокассет и творения Брема Стокера, то Артем делом своей жизни избрал порталы, сайты, свитер грубой вязки и в жертву принес свое зрение. Короче, на сегодняшний день типаж: greek с блестящей логикой, линзами и томиком Макса Фрая под…ковриком для "мышки". Это был единственный человек, номер мобильника которого жил в моей записной книжке, которую посоветовал завести Doc. Еще там был номер Славы и собственно Docа. Этот "ботаник" оказался настоящим умницей, сколотив себе приличные деньги. делая виртуальный продукт и продавая его пока еще живым людям. Теперь он хозяин Интернет-кафе, где я сижу за одним из окон в виртуальный мир и наблюдаю, как "колбасится" Масяня, предлагая одну из своих бредовых историй.
 --Привет, студент. Кофе и час в Netе за счет заведения. По старой дружбе.
 Артем в черном джемпере с надписью "livejournal.com" и синим карандашом в виде рисунка сел на соседнее кресло и чмокнул меня в уголок рта.
 --Oops…Новая модная штучка?
 --Нет, просто приятно. И тебе. И мне.
 Сегка ошарашенная таким теплым приемом, я чувствовала себя неизлечимо больной. Горел уголок рта, и понимание или даже объявление о том, что я кому-то "старый друг" заставило меня таращиться на Суханова, его длинную с красным отливом челку и рождающуюся под нижней губой бородку. Меня начинало "колбасить", как Масяню и просто кофе ничем бы не смог помочь.
 --У тебя нет ничего, чтобы…добавить?
 ощущаю дрожь в суставах, пытаюсь уголок дрожащей нижней губы.
 --Ты принимаешь?
 Наверное, Артем подумал о наркоте, или в лучшем случае о травке, но через пару минут мы уже сидели у него в офисе и пили кофе с коньяком. Его глаза излучали какое-то облегчение. Может, это и впрямь дружба?
 --Артем, дело в том, что я не могу лечить людей. Мне самой нужна помощь. Я совершенно не чувствую. До сегодняшнего дня мне казалось, что я ненавижу весь мир, а он ненавидит меня. Но у меня есть преимущество: я не боюсь, а мир боится. А вот сегодня я поняла, все-таки и сама боюсь. За одного человека. По-моему, он пытается скрыться там, где ты и все, кто в твоем кафе, чувствуют себя, как рыбы в воде.
 Табличка на столе со словами "Артемий Sуханов" слегка покосилась и внезапно упала. Резкий стук заглушил приглушенный , словно из Сети, голос Суханова.
 --И кто тебе сказал, что ты не чувствуешь? Разве волнение—это не чувство? Вот все думают, что greek—существо бесчувственное, только пальцы и мозг. Сердце—просто клапан. Ни фига. В Сети есть все: любовь, секс, дружба. Если мы все без чувств, то кто создает это все здесь?
 Артемий указал на "комп".
 --Бог? Правильно. А кто здесь бог? Человек. Я. Как это цинично не звучит. И каждый может быть богом. Ты, я, они, твой друг, за которого ты так беспокоишься. Все. Кстати, кто он, этот человек?
 глоток горячего кофе. С коньяком.
 Ее nick—Alis, мы познакомились сегодня. Точнее, вчера.
 --Или год назад?
 --Нет, вчера.
 --А где она зарегистрирована?
 --Что-о?
 --В Яndexe, Yahoo!, Rumbler?
 --Ты спятил?! На кой хрен мне это знать?
 --Ну и кто из нас больше без чувств? А может, она типичный greek, что ты тогда будешь?
 --Нет. Тут есть разница: ты ищешь чувства в Сети, а она пытается их заблокировать.
 --Ну затащи ее в постель…
 --???
 --Ладно, забыли. Есть еще секс по Интернету. Если она предпочитает все делать виртуально. О! Поцелуй ее в губы—сработает сразу. Ты бы видела себя сейчас. Как будто не я, а ты живешь в Сети.
 --У меня есть еще просьба. Тебе известна программа "ПАРАНОИК-хаус"? Если нет, ознакомься с ней. Отличный кофе. Спасибо.
 Почти в дверях меня настиг голос Артемия:
 --Я видел твоего брата. Сидел тут всю ночь как-то.

 9-ый этаж

 Дома было ужасно неуютно: ощущалась тяжесть утреннего похмелья и где-то в коридоре прятался дух телефонного звонка недоумка Сергея. Вот и вся петрушка: Doc запустил в меня дипломной, пациент нуждается в помощи, но без пяти минут практикующему врачу она нужна сама…Где-то за стеной сидит человек, дошедший до 4-ого уровня сводящей с ума компьютерной real-игры, еще мгновение—и 5-ый уровень станет последним. Смотрю на себя в зеркало: бледное лицо, серые круги под глазами, белая рубаха почти расстегнута, черные джинсы еле держатся на бедрах. А родители думают, что их ребенок на пути к светлому будущему, как когда-то они сами. Так вот значит оно каково? Light future? "Я видел твоего брата. Сидел тут всю ночь как-то." Зачем моему братцу дебри никогда не интересовавшего его Интернета? Или его жена стала менее живой, чем та фотография искусственных прелестей в порносайте?
 звонок в дверь. Лицо в черной кепке со смешно спадающими на шею волосами, сплетенными теперь в хвост.
 --Так мы идем за рыбками?
 --Только после того, как я узнаю, на сколько тщательно ты зашифровала свои чувства.
 --??????
 …Способ, посоветованный Артемом, сработал на 200%. Выяснение волновавшего меня вопроса затянулось на минут 5, после чего еще минут 20 пришлось востанавливать дыхание.зачем? кто скажет, зачем мне это было нужно?это было нужно. После были куплены рыбки, полуфабрикаты на ужин, корм для рыбок (у них, оказывается, тоже бывает ужин), и вот мы уже сидим на полу, лопаем полуфабрикатные котлеты с салатом, а рядом плескаются 3 скалярика, и Масяня рассказывает о том, как ей не удалось узнать, где же находится Каракалпакский переулок. Лучше бы, конечно, без Масяни…
 --Честно говоря, я не совсем понимаю, откуда в тебе это дикое беспокойство?
 Элис вытащила из пачки Davidoff тонкую сигарету, что придало ее совершенно не элегантному виду какую-то элегантность.
 --Ты лучше объясни мне структуру всех этих уровней. Как они работают?
 Мило улыбается, выпускает дым и сверкает каким-то затуманенным взглядом.
 --Да все предельно просто.
 Ловкими пальцами нажимает нужные клавиши и отправляет Масяню спать.
 --Входим в Yahoo!, ищем www.worldarthouse.com…Короче, это сайт, здесь все о современном художественном искусстве, только последняя пятилетка, молодые художники, дизайнеры, их работы, интервью, выставки и т. п. (так и говорит: "тэ-пэ"). Здесь же чат. Но не простой, а пятиуровневый. Нестандартное общение, что-то вроде такого…И все. И при чем тут какой-то "ПАРАНОИК-хаус"? Хотя подожди…
 Возвращается на сайт, "мышкой" листает страницы, сигарета тлеет в пепельнице.
 --Вот! "ПАРАНОИК-хаус"—арт-проект молодой художницы from Moscow с интересным псевдонимом дочь Уорхолла.
 что-то сжалось глубоко в груди при прочтении "уорхолла".
 --А фото можно посмотреть?Ее?
 --Дочери Уорхолла? Сейчас найдем.
 Не знаю, кого я надеялась увидеть на фото, но в любом случае я была уверена: эта дочь и Doc как-то связаны.
 --Нечетко. Да и фото излишне оригинальное…
 На мониторе появился фотомонтаж: Энди Уорхолл, на руках которого маленькая девочка…
 Беру сигарету из пепельницы и подхожу к окну. Действительно, окна выходят на восток. Те же пейзажи, что и у меня. Даже страшно как-то.
 --Я могу чем-нибудь помочь?
 Элис стоит за моей спиной, и я слышу, как бурлит кровь в ее висках. Уже слышу.
 --Ты уже помогла. Но поможешь еще больше, если не станешь входить в этот чат. Никогда.
 --Но почему? Кто этот Doc? Что за "ПАРАНОИК-хаус" и кто ТЫ?
 хороший вопрос. ОЧЕНЬ хороший. А кто Я? Тоже, что и Doc. А что же такое Doc? Если узнаю, то пойму, и кто же Я. Но неужели мы одно лицо? Как в самом страшном триллере? Как в "Бойцовском клубе"?
 глубокая затяжка, собственное отражение в мутном стекле.
 --Я—ПАРАНОИК. Я ТО, что получилось после общения с ТЕМ, с кем ты хочешь выйти на 5-ый уровень. Я пью. Очень много пью. Я ненавижу всех. ВСЕХ. Я способна УБИТЬ. И если ты хочешь стать МНОЮ, включи свой "комп" и дай ЕМУ тебя уничтожить.
 ***
 Предпоследний разговор с Docом (перед тем, как он швырнул в меня дипломной и подколол грязные ботинки) состоялся у меня дома. Он спрашивал про соседей, делая безразличный вид, но постоянно вздрагивал, когда кто-то из них буравил замочную скважину ключом от квартиры. А потом вдруг вставил:
 --Люблю осень. Конец августа. Тогда я выезжаю за город с томиком Басё и слушаю, как умирают листья.
 Я подумала, что он начнет опять балакать про поэзию, но Doc свернул в совершенно другой переулок размышлений.
 --Знаешь, что такое сойти с ума?
 --Да не дай бог…
 --Это тогда, когда начинаешь слышать тишину.
 --?
 --Вроде бы тихо, но сквозь эту звуковую пустоту, вакуум, начинают звучать голоса, шорохи, скрипы, даже крики…
 --Галлюцинации?
 --А кто сказал что они блеф? Может, это мы, наш реальный мир—это блеф, а то, что мы слышим в тишине—правда? Древние японцы слышали тишину. Разговор лепестков, песня вишни в период цветения…Все это есть!
 --Но они же не психи?
 --А кто сказал, что псих—это псих? Phichos—душа, а душа—это целый мир, реальный…Может, те кого мы лечим, видят то, чего не видим мы? Без пейота, расширителей сознания? Может, они—совершенные существа?
 Мы стали невольно слушать тишину. Но колючки моих кактусов не пели песен, и уши воспринимали только журчание воды у соседей и стук чьей-то входной двери.
 --Кто живет справа от тебя?
 --Какой-то парень. Я его даже не видела толком. Это его дверь стукнула.
 --Мне пора. Завтра принесешь дипломную.

 DELETE

 Сигарета окончательно потухла, и тут у меня что-то стянуло в горле. Господи, я же совсем забыла про аллергию на табак!..Кашель сдавил горло, и в глазах стало с катастрофической скоростью темнеть. Элис здорово испугалась и оттащила меня от окна.
 --Что с тобой?
 Ее голос казался каким-то далеким и глухим, словно барабанные перепонки окутал густой и едкий дым.
 --Ал-лер…гия…Табак…
 Элис бросилась из комнаты. Через какое-то время я почувствовала облегчение и в глазах стало светлее.
 --Я дала тебе противоаллергическое. 15 минут назад. Ты словно в обмороке была. Как ты?
 --Сунула в рот?
 --Да это тюбик такой…А что?
 --Мне казалось, что кто-то хочет продырявить мне глотку…Бред…Элис, мне нужно кое-куда съездить. Обещай: пока я не вернусь, ты не включишь компьютер.
 Элис пощупала мой нитевидный пульс и молча кивнула.
 …в метро меня знобило, бросало в жар, тошнило и моментами клонило в сон. Слава богу, не нужно было переходить на другую линию, так что еще минут 20—и я на юго-западе. В голове черными буквами вертелось-мелькало возможность возможность возможность…Где, черт подери, я видела это слово? ЕЩЕ ОДНА ВОЗМОЖНОСТЬ. Как будто кто-то написал на моих мозгах эту фразу или обрывок и постоянно востонавливал на мониторе моей моей памяти.
 …Doc выходил из подъезда. Словно, неведомая сила привела меня вовремя, и через минуту наши глаза встретились.
 --Ты?
 --Я не знаю. Мне кажется, что уже нет.
 Doc достал пачку сигарет.
 --Не надо!
 Закуривает.
 холодный пот на шее, на лбу.
 Выпускает клубень дыма.
 темнеет в глазах.
 Смеется.
 провал.
 …
 --Эй! Очнись! По-моему, тебе хватит пить. Ты подумала и приняла верное решение? Ты ведь понимаешь, что нам не обязательно спать вместе, чтобы достичь НАШЕЙ цели? Теперь ты свободна? Все? Теперь ты наконец свободна?
 такая дикая сухость во рту. слабость по всему телу. такого никогда не было.
 --Кто…такая…дочь Уо…уорхо…ла?
 Лицо Docа перестает улыбаться.
 --У Энди Уорхолла не было дочери. Он был геем. А может, и нет. ФИГ ЕГО ЗНАЕТ…
 --Ирка???
 Doc присел ближе и сунул мне сигарету под нос.
 --Она дико курила. Помнишь? А у тебя ведь была скрытая аллергия на табак. Я тебя спас от НЕЕ. И она все о тебе знала. Я ей ВСЕ рассказал. Я спас ее от ТЕБЯ.
 Однажды я попросила ее нарисовать свой собственный страх. Она закурила и спокойно ответила:
 --Тогда мне придется нарисовать твой портрет.
 твой портрет. мой портрет. наш?
 Doc резко встал и снова закурил. Только теперь дым шел в противоположную сторону от меня. Он решил убивать медленно.
 --Она посылала свои работы на worldarthouse. Великолепная серия рисунков "Параноик-хаус". Дом, этажи, люди. На каждом этаже своя жизнь. Медленно ведущая к смерти. И жильцы знают об этом. Иногда им кажется, что их жизнь—небоскреб, где каждый вечер кто-то незаметно переступает подоконник, а к утру люди в белом увозят чье-то тело. И все знают, что каждый вечер становится чьим-то вечером, и все знают, что какой-то из этих вечеров станет их собственным…Я познакомился с ней в чате. Когда она ушла из вашей квартиры, мы достигли 5-ого уровня. Знаешь, какова цель моей программы, каков ПЕНТ-ХАУС моего небоскреба параноиков? Бегство. От близких. От людей. А что значит жить вне общества? Значит ПОГИБНУТЬ. И твоя Ира достигла вершины моей игры. Сказать, как?
 --Ублюдок!
 хватаю его за шею, но тут же получаю ответный удар в лицо.
 --Сейчас на подходе некая Элис и некий Сергей, у которого порок сердца, но его психоаналитик из "горячей" линии советует ему пить кофе. Много кофе!!! Кто бы это мог быть???
 сергей. гениальный писатель, который написал полковника. ЕЩЕ ОДНА ВОЗМОЖНОСТЬ.
 --Ты не сможешь ничего сделать Элис.
 --Почему же?
 --Потому что она обещала мне.
 --И Сергею обещала.
 --Она не включит компьютер.
 --Зато откроет дверь. Твоему соседу справа. Небритому парню. Которого ты почти не видишь. Психу. С больным сердцем. Это его тапочки почему-то валяются у тебя. А знаешь, как его зовут?
 --О ч-черт…
 повернувшись спиной к дикому смеху больного зверя, кидаюсь на обочину.
 Через мгновение слышу визг автомобильных шин, глухой удар, скрип тормозов. Оборачиваюсь—Doc неподвижно стоит на тротуаре, черный Audi, нагнувшийся над девушкой водитель. Как же это ее угораздило?..Подхожу ближе. Девушка. В белой рубахе. И черных джинсах. Где-то совсем близко нечеловеческие рыдания. Doc?
 …Все? Свобода?

 ESC?
 
 Какая в сущности нелепая получилась история. И вот ее результат: на столе свечи, почему-то торчащие из бело-коричневого торта, рядом—маленький аквариум с тремя скалярами. В вены вливается что-то наподобие тоника, а мысль о тонике вызывает глубокое отвращение. Так вот значит, как выглядит ад… А может, это и вовсе рай? Свечи, рыбки, сладкое спокойствие—это, может быть, и есть рай?
 --С днем рождения!
 А…Наверное, ангел.
 --Узнаешь?
 С лицом Артемия. А он-то что тут делает?
 --Ну слава богу! Ты снова с нами! А то целая неделя жизни коту под хвост!
 Артемий зажег свечи и сел рядом, держа в руках две упаковки, перевязанные бантиками.
 --Это от меня. Это от Элис. А вечером придут родители.
 --Что со мной?
 Артемий кладет подарки на стол.
 --Сильный токсикоз. Кто бы мог подумать, что у тебя экстрааллергия на табак. Дым еще воспринимать можешь, а вот курить… Ты что никогда не курила?
 --Нет.
 --Элис тоже бросила. Сразу же. Да и я с пластырем и жвачкой уже.
 Смотрю на вены.
 --А что с той девушкой?
 --С какой?
 --Ну с той, что под машину попала? Там еще Doc был…Он вроде как плакал…Кто она ему?
 Артем вопросительно посмотрел на меня и отошел к окну.
 --Так это была ты. Ну не то чтобы тебя сбила машина, просто ты влетела в нее, в бок прямо. Пара ушибов, а вырубилась больше от аллергического приступа. Почти неделю не приходила в себя. Ты все помнишь?
 --Да. Сергей собирался причинить вред Элис. Это все работа Docа. И еще он убил Иру.
 --Ира умерла от передозировки. А вот с Сергеем и Docом…Элис ждала тебя, и тут ей позвонили в дверь. Это был Сергей. Он представился и сказал. что они общались в чате. Стал нести бред какой-то, про тапки, что как будто они у тебя. Ну в общем, чушь. Через какое-то время позвонили опять. На пороге стоял твой препод. Они вышли на площадку, говорили, а потом Элис услышала, что вроде бы они дерутся, а через минуту—звук битого стекла и 2 трупа, упавших из окна, уже валялись около подъезда. Вот так…
 Артем смотрел на догоравшие свечи. Я тоже.
 --У преподавателя в доме нашли картины Иры и вот это…
 Он протянул мне фотографию, которую достал из портмане. Девочка, сидящая на руках Энди Уорхолла. Фотомонтаж.
 --Видимо, они общались не только в Netе. Знаешь, о чем говорили твой "светило" психодиагностики с Сергеем на 2-ом уровне—выборе общих интересов?
 Отрицательно качаю головой—пересохло во рту.
 --О Маркесе. Тот, что написал "Сто лет одиночества" и "Полковнику никто не пишет".
 Закрываю глаза.
 Одиночество—это когда ты живешь среди множества людей, и тебе кажется, что твоя жизнь похожа на муравейник или на большой многоэтажный дом, где все дышат друг другу в затылок и постепенно выдувают сознание. Вот это одиночество. О нем писал еще Маркес. Не знаешь? Ну если ты будешь конспектировать только "Франкенштейна", то тебя и бомжи не примут в свою тусовку…
 Гениальный писатель, который написал полковника. Она говорила:"Я умру, но буду возвращаться из ада к вам каждую ночь…" Я сбегаю посмотрю текст?
 --Я вспомнила. Да, они оба говорили о нем. Я только, ха, фамилию запомнить не могла. Маркес…Как просто.
 --Вон он, на стене висит. Это тебе Элис принесла. Ее любимая фраза.
 КАЖДОЕ МГНОВЕНИЕ ЖИЗНИ—ЕЩЕ ОДНА ВОЗМОЖНОСТЬ.
 Г.Г.МАРКЕС
 ***
 Артемий проводил меня до порога своего кафе и подал похожую на дипломат, широкую, с ручками папку.
 --Сегодня Элис приезжает. Не задерживайся. Устроим маленький ужин на троих в честь тебя.
 --И долго нам у тебя контоваться?
 --Ну…Пока не снимите квартиру. А куда спешить? Да и Элис у меня нравится.
 --А…Ну-ну.
 Я зашагала к выходу.
 --А ты не зайдешь к родителям?
 Останавливаюсь.
 --Твой брат отрицает, что сидел в чате в те дни, но недостает одного звена. Кто бы это мог быть?
 --Это был он. Просто как всегда трусит. Но у него была ВОЗМОЖНОСТЬ измениться. Doc мог изменить кого угодно, просто его вовремя остановили.
 Последние слова Артемий не слышал—это были мои мысли.
 Наверное, чувство свободы сопровождало меня теперь везде, даже несмотря на то, что нам с Элис пришлось поселиться на время у Артема. Хотя это и не создавало ему неудобств: я провалялась в больнице, а Элис уехала куда-то по делам. Кстати, ее я не видела со времен нашей последней посиделки, когда вырубилась из-за выкуренной сигареты. Как будто ее никогда и не было…
 Сейчас Артем вернется в свой кабинет и начнет читать почту. Там будет и мое электронное письмо. Вот он садится в кресло, нервно смотрит на пепельницу, дотрагивается пальцами до пластыря и быстренько забрасывает подушечку Orbit в рот. А тем временем мое письмо уже всплывает на мониторе.
 Привет, Sуханов. Прости, что не сказала это минуту назад лично, но так будет проще обоим. Троим даже. Думаешь, новую жизнь хочу начать? Возможно. В другом месте? Стоит подумать. Жаль, что мне память не отшибло тогда, а то может, я бы тебе не писала объяснительную, как в школе. Да, без тебя и без Элис, без Масяни и Маркеса. Наверное, стоит попробовать. Поцелуй за меня Элис. Можешь даже "своим же" способом. Хотя это уже будет не за меня. Через минуту вы про меня и забудете. Это я точно знаю. Учила когда-то. Ну пока, друг. Спасибо.
 P.S. пачка в последней шуфлятке.
 P.P.S. хотя попробуй все-таки сдержаться.
 И он не сдерживается. Открывает шуфлятку, достает сигарету и закуривает. Глубокая затяжка. И ведь самое интересное: ему не легче. Еще ХУЖЕ.
 …Солнце медленно катилось на запад. Мутное, в какой-то туманной дымке, словно, яичный желток, оно висело над шумящим городом. Мне был очень хорошо виден запад, впервые за долгое время, и совершенно не нужен балкон. Свобода—это когда нет обязательств, и пускай кто-нибудь попытается доказать мне обратное. Ни перед Docом, ни перед Ирой, ни перед Элис, Артемом…Ни даже перед собой. Свобода—это когда у тебя есть будущее, future, которое можно обменять на работы Иры, лежащие в моей папке. Работы, которые на выставке в Сети заняли 1-ое место и баснословно огромный гонорар уже ждал их автора. Свобода—это когда можешь выбирать себе любое имя и использовать его в любой момент. Мое имя? Теперь мое имя—Ирина. Художник from Moscow, способный нарисовать клубень сигаретного дыма. За считанные секунды. И которому уже вовсе не обязательно рисовать. Зачем? Ведь у нее есть все: будущее, свобода и имя. Которые дают ВОЗМОЖНОСТЬ. И миллиарды МГНОВЕНИЙ новой ЖИЗНИ. Остается только лишь составить завещание. Как когда-то мечтала Ирка. Чтобы про ее жизнь сняли фильм и титры шли под Turn the Page Metallicи. Так хотела она. И да будет так.
 ______
 Настоящие проблемы приходят тогда, когда начинаешь понимать: чтобы стать личностью и при этом самодостаточной личностью, нужно получить образование; чтобы зарабатывать деньги, надо найти стопроцентно стабильную работу, а чтобы не заседеться на рельсах перед зеленым семафором, нужен надежный друг. Мое детство прошло, как серый осенний дождь, после которого еще долго будет мокро в ботинках и грязно на улицах. Моя личность воспринималась, как факт, мои начинания не воспринимались никак. Может, в силу природных возвышенных амбиций меня тянуло на придуманный моим же мозгом пьедистал, но кроме меня и давно умершей домашней кошки (или хомячка, не помню) его никто не видел и не видит до сих пор. Первые годы жизни прошли за шкафом, который был той границей, отделявшей меня от мира взрослых, мира запретных плодов. Пропуск в этот мир—горшок, который еще пока никто не мог отменить. Но если бы можно было, отменили бы и эту привилегию. Речь, конечно, шла о ночных мирах. Что касается дневных будней, все было просто и обыкновенно: игры с родным братом, уличные потасовки, выбитый молочный зуб (борьба за справедливость), самоутверждение в пацанских группировках, привычка шлятьсятам, где не стоит детям с неустоявшейся психикой…