Церковный хор допевал последние аккорды торжественной мессы. Главную партию вел аббат, вдруг он замолчал, не допев до конца. Хор, лишившись солиста, еще некоторое время тянул свои партии, потом наступило недоуменное молчание. Удивленная паства подняла головы, аббат стоял у алтаря, глядя на икону Христа так, как будто оттуда снизошел сам Иисус. Потом он резко повернулся ко всем спиной и молча убежал в ризницу.
Люди стояли, недоуменно переглядываясь, не зная, продолжать молиться, или расходиться по домам, затем по храму волной покатился громкий шепот:
- Сумасшедший, аббат сошел с ума….
Аббат всегда был несколько странным. Маленького роста, с впалой грудью и узкими плечами. Голова же, напротив была непропорционально большой, и, вдобавок, увенчанной огромной шапкой ярко-рыжих волос, за что и прозвали его рыжим аббатом. Впрочем, прозвище досталось ему в наследство от отца, который тоже был ярко-рыжим. Его большие светлые глаза смотрели на мир всегда немного грустно, казалось, он видел что-то такое, что было недоступно простым смертным.
Вот и сейчас он увидел нечто, что заставило его бросить службу. В первый раз он увидел это там, на кладбище. Было самое начало весны, природа только начала пробуждаться от долгого зимнего сна. Солнышко уже дарило свое тепло, и его яркий свет проникал во все самые темные уголки, давая людям надежду на будущее. Хотелось петь вместе с птицами, которые тоже, казалось, оттаяли и громко распевали свои незамысловатые песенки.
Но люди, которые медленно шли сейчас по дороге, хмуро опустив головы, не замечали этой всеобщей весенней радости. Небольшая похоронная процессия продвигалась к кладбищу, неся совсем маленький гробик. Малыш Антонио, родившийся 6 дней назад очень слабеньким, семимесячным, не смог выжить.
Убитая горем мать уже не плакала, просто шла, глядя в одну точку, как будто окаменела. Она так ждала этого малыша, представляла себе, как будет играть с ним, как будет любить его, и вот теперь не может даже взять на руки это маленькое холодное тельце. Подойдя к кладбищу, процессия остановилась у свежевырытой могилки и старый священник начал читать свою короткую речь.
Словно услышав его молитвы, Антонио очнулся от сна, почувствовав, что задыхается. Он жадно глотал воздух, который еще оставался в этом маленьком заколоченном гробике, и не было сил закричать, что он жив. Малыш смотрел широко раскрытыми глазами на деревянную крышку, сквозь щели которой пробивался яркий солнечный свет.
Вдруг света стало больше, намного больше, свет заполнил собой все это маленькое пространство, в котором он лежал, казалось, яркий свет окутывал его теплом, пытаясь согреть. Антонио увидел над собой чье то лицо. Незнакомый человек очень внимательно смотрел на него своими лучистыми, голубыми и прозрачными как небо, глазами. Малыш услышал чудесную музыку, она успокоила и позволила ему немного расслабиться. Страх, сжимавший в комочек маленькое тельце и не дававший вздохнуть, куда то улетучился. Антонио изо всех своих силенок вдохнул слабыми легкими оставшийся в гробике воздух и закричал.
Этот слабый крик услышала, а вернее почувствовала его мать, Камилла. Словно обезумев, она бросилась к гробику и начала руками отрывать крышку. Отец малыша, Джованни, попытался остановить ее, но мать не давала опустить гробик в землю и кричала, что их сынишка жив. Решив, что Камилла сошла с ума от горя, Джованни наклонился, чтоб обнять ее и увести с кладбища.
В этот момент ребенок закричал снова, и отец тоже услышал этот слабый звук. Джованни сорвал крышку и еще более яркий свет хлынул на Антонио, на мгновение ослепив его. Малыш зажмурился и снова закричал изо всех сил. Камилла схватила его на руки, крепко прижав к себе, как будто боялась, что кто-то опять попытается отнять у нее это слабое беспомощное тельце. Так Антонио родился второй раз.
С тех пор этот теплый, яркий согревающий его больное тело и душу, свет он видел очень часто. Свет возникал неожиданно, в самый неподходящий момент, а вместе с ним к Антонио всегда приходила музыка. Эта музыка была прекрасна, она казалась рожденной самим небом, солнцем, и он всегда торопился записать ее, пока она не исчезла, не улетучилась вместе с этим чудесным светом.
Вот и сейчас, во время мессы, он поднял голову и взглянул на икону Иисуса Христа, Иисус смотрел на него своими бездонными, печальными глазами. Они словно ожили, излучая тот самый волшебный свет, и пытаясь рассказать Антонио что-то важное. И в этот момент он перестал слышать хор, а в голове зазвучала совсем другая мелодия. Она переливалась всеми цветами радуги, звенела божественными колокольчиками, она парила там, под куполом, потом словно взрывалась скрипичными трелями и осыпалась вниз звуками кульминации.
Музыка звучала в нем так сильно, что он не мог ей сопротивляться, Антонио убежал в ризницу, схватил первый попавшийся листок бумаги и начал писать. Он писал, лихорадочно прислушиваясь к звукам, пока в его голове не прозвучал последний аккорд этой чудесной мелодии.
Только потом аббат повернулся лицом к молящимся, и, увидев недоуменное выражение лиц, услышав их перешептывания, понял, что этот поступок будет стоить ему сана. Впрочем, ему было все равно, он никогда не хотел быть священнослужителем. Его отец настоял на этом. Антонио хотелось заниматься только музыкой. Отец был скрипачом Капеллы Святого Марка, мама тоже умела играть на скрипке, и музыка окружала Антонио с самого детства. Ему безумно хотелось не только слушать игру родителей, но и самому играть те мелодии, которые звучали в его маленькой огненно-рыжей головке.
В 5 лет отец начал учить его играть на скрипке, малыш был настолько способным учеником, что уже к 10 годам мог свободно подменять своего отца в Капелле. Руководитель Капеллы так полюбил маленького рыжеволосого гения, что сам начал учить его композиции и игре на органе.
Настойчивость и целеустремленность Антонио поражала, он всегда очень много работал, несмотря на свое слабое здоровье. Приступы удушья мучили его с детства. Когда музыкант начинал задыхаться, ему казалось, что он снова там, в маленьком заколоченном гробике, воздуха остается совсем мало, и надо успеть сделать что-то очень важное. Что-то, ради чего он остался жить на этом свете. Он много и быстро писал, казалось, музыка жила в нем всегда.
Музыка стала для него жизнью, помогла забыть о непреодолимых, казалось бы, проблемах. Антонио Вивальди не только сочинял концерты, оперы, духовную музыку, но и был виртуозным исполнителем, много преподавал, был импрессарио в театре, ставил почти все свои оперы сам, объездил с гастролями всю Италию.
Неизвестно, откуда брались силы в этом маленьком, больном теле. Казалось, сам бог помогал ему выжить и рассказать людям о том, как можно победить болезнь и не сдаваться.
Невозможно найти другую музыку, в которой было бы так много жизненной силы, энергии и гармонии, солнца и света, как в его концертах.