Шаг вперед, два назад. Стук сердца глушит гул машин. И важнее всего сейчас - выжить. Преодолеть дистанцию в восемь минут и найти свое пропащее Я. Добежать до границы, прорвать грани и разрушить то, чего нет. Медленной струйкой восемь минут вытекают из неба и пропадают где-то в пространстве. Мстительный город сгущается завтрашним дождем и старыми газетами. Странное рваное воспоминание о позапрошлом будущем навеяно бредом простуды и удивленными лицами прохожих.
- Вау! – кричит нечто, заботливо укутанное в три пары курток, и тычет пальцем в меня.
Хочется развернуться и сказать что-нибудь, что будет совсем не «Вау!» , но я терпеливо преодолеваю это препятствие на пути к большему и скрываюсь в городском тумане. Еще три поворота и меня поглотит одиночество безмолвной квартиры. Раз. Мимо пролетает счастливо улыбающаяся парочка и ветер сносит последнее воспоминание вчерашнего дня. Два. Из неизвестного подъезда вылетает злая собака. Три. Небо начинает рыдать навзрыд и смывать лица прохожих. Влетаю в подъезд и опираясь на стенку, всматриваюсь в отсыревшую пустоту. Еще четыре этажа размытых силуэтов квартир и наконец-то баррикада свободы...
***
Кто-то сокращает расстояние веснами, а я сокращаю его количеством выкуренных сигарет. Один на один с городом, который тебя отторгает с самого начала. Миниатюрная осень в ботаническом саду. Расхлябанная зима за гранеными стеклами бокалов. Кофе – как последний признак жизни. Руки сплетаясь в изогнутую линию холода, дрожат под удушливой волной отверженного счастья. Зыбкий песок пыльной вечности втекает в расширенные сосуды и вытекает примороженной простудой. Музыка. Тишина. Дробь спектрального чуда. И неизвестный художник на перекопанной мостовой. Нечаянная радость в виде вчерашних журналов и анонимного письма. Бред расширенных улыбок и потускневших зрачков. Заплывший закат пьяного, от количества дождей, дня и дробная будущее еще не оперившейся весны. Поразительный макет жизни, благополучно уложенный в один, всего один, день. Странно сложенные карточным домиком, жизни всех тех, кто протекает за окном моего остекленевшего взгляда. Мир построен на контрасте меня и его. Жизнь, как черно-белое кино, где яркими пятнами выделяются самые дорогие моменты жизни...
- Ты не прав. Ты, три тысячи раз, не прав! – врывается в исковерканную память чей-то уже забытый голос.
Помятая карта разукрашенного прошлого в рамке скупого настоящего. Подлое «нельзя» применяется на практике и кусает за руки оплавившийся асфальт.
***
Небо красиво переболело отчаянной зимой и вступило в обалдевшую весну с чувством пьяного счастья. Когда высунулись первые мерзлые чувства, город еще спал. Спал своей ни с чем не сравнимой чужой красотой мегаполиса. Тонкие изгибы топорных зданий в первых лучах не прирученного солнца. Запоздавший рассвет на продрогшую минуту. Я тихо вдыхал запахи новой весны и курил. За западе пропадали тающие скалы обледеневших новостроек. Кто-то с добрым взглядом, долго и вдумчиво смотрел мне в глаза. Но проиграл. И тихо, на цыпочках продал душу умершей зиме. Я сидел и курил. Шифруя и переписывая каждую колоду следующего дня. Красивая рамочка переплетенных пальцев и цветная вырезка крепко сжатых рук. Чьи-то упреки и кровать на две половины. Интрига в замочной скважине и что-то неописуемо другое в смятых простынях. Запах свежести и тумана. Дым по графику и любовь по часам. Закрытые двери публичных домов и безумные пляски пьяных монахинь. Город пьян. Город вне себя. Город громит каждую подвернувшуюся душу и мягко укладывает спать поседевшие мечты. Город сошел с ума. В город пришла весна.
***
Побелевшие костяшки замерших на ветру пальцев. Тихое дыхание в унисон счастья. Маяки в никуда и красивый силуэт девушки в голубом. Порванное первыми теплыми дождями, небо мягко улыбается своей косой улыбкой. Однозначное, впервые однозначное, «люблю» звучит тысячами голосов и тонет в океане проблем. Уже проснувшийся мегаполис, кишит усложненным муравейником. Четыре неизвестных на пятую, как на надежду. Читаемая по слогам авантюра и крашеный блондин в розовых шортах. Контрастное чувство уставшего моря. Бредовое восприятие атрофированного «не хочу». И вроде все спишется на весну, но где-то плачет непревзойденная обида и крошится очередной хрупкий фарфоровый рай. Акция помощи себе, превращается в попытку самоубийства чужих. Миловидная печаль удачно маскирует обычное отвращение. Брызги ржавого фонтана режут кожу и оседают железными шрамами на сердцах молодых влюбленных. Шепот французских ночей в английском центре. Или наоборот. Карикатура дня в одном слове. Смех, как лекарство от веры. Истерика. Не больше, чем пьяные выходки холодящего душу, мая. Винные стены отполированного мира на ближайшую неделю. И люди с размытыми лицами улыбаются уже больше себе, чем нечаянному счастью. Седая от стрессов, радость, грузит пожитки и улетает в более теплый климат отношений. Я глупо улыбаюсь предстоящему понедельнику и смело бросаюсь на шею азартной ночи. Игрок не тот, кто играет. Игрок тот, кто все еще в силах. Обрывается телефонная связь и долгие гудки становятся ответом каждому. Весна уходит. Уходит с жертвами. Оставляя после себя горы битых сердец и облетевшего счастья. Пьяные судьбы и неверную память. Весна уходит под занавес июня.
***
Лето вступает в свои права, как новый правитель в разрушенный город. Как лекарь, оно залечивает колотые раны на потемневших душах или же наоборот, как упрямый наблюдатель, оценивает шансы на надежду дожить до осени. Немного прибитые люди, пока еще сами шокированные тем, что весны больше нет. Дикая копилка битых сердец пополняется новыми жертвами. А лето цветет тополиным пухом и пивным счастьем. Кто-то заведомо ложный, творит чудеса ночами и срывает маски при ярком солнечном свете. Абстрагированное понятие чувств входит в новую эпоху. Эпоху золотых отношений. Когда новые встречи заканчиваются в дешевых мотелях. А давно дружеские отношения, благополучно превращаются в полыхающий костер страсти. Я сижу в своей пустой холодной квартире с видом на мир и думаю о том, как все это глупо. Позади, красивая фигура с длинными волосами и тихим голосом. А я сижу и мешаю ее с сигаретным дымом и сухим воздухом кондиционера.
***
Жаркий август разбрасывается последним теплым дождем и палящей красотой знойного мегаполиса. Абрикосовая красота молодящихся блондинок и топорное упивание заходящей красотой брюнеток. Шпильки, как попытка стать старше... Интрига в каждом жесте. Сирень и мартини. Закаты и шампанское за гроши. Романтика в последней стадии. Утихомиренное солнце и бушующий океан отпусков. Коррозийные восходы и холодеющая листва. Облетающая метель желтеющих мечт и странное расписание красок. Время тащится в ускоренном темпе. Отмирающие клетки позавчерашних побед и осточертевшая пошлость по утрам. Сигарета на завтрак, обед и ужин. Сюрреальная картина перетекающих писем. Потоки тончайших, но красивейших мысленных нитей из города в город. Каждый увозит с собой, что пока еще может. Эксклюзива нет. Все равно не отдадут. Тяжелые вздохи виснут на вокзале серыми тучами и разгоняются наивными дворниками. Все как-то тоскливо-прощально. Смех кажется карикатурной злой шуткой. А чье-то действительно запоздавшее счастье, расценивается, как вызов обществу. Брошюрка приближающейся осени и три пачки кофе в подарок на похороны. Попса по радио, как признак полной деградации и тихий шепот, как нудное щебетание. Потускневшие обои деревьев и ярко раскрашенный сквер. Миниатюра начинает разрастаться до размеров чудес. Интригующей тишиной, сваливается осень.
***
В Ботаническом саду, как всегда запоздавшая весна. Контрасты и противоречия замерзают под раскаленным дождем. Пришибленные голуби, дружными рядками теснятся на крышах театров. Опубликованный рай загнан под непробиваемый глянец. Отшумевший парк и скрытые а куртках сердца. Одичавший ветер злобно нагоняет потяжелевшие тучи и рвет в клочья зародышей тепла. Прохожие, уже не больше чем воспоминания. Текучая масса вязких фотографий и сожженные мостики хрупких чувств. Иероглифичная мета уехать на восток и бренный город в объятиях себя. Исковерканный каркас стандартных страстей и покареженного времени. Снова расписанная по минутам судьба и ни намека на тебя. Я сижу на крыше. Свесив ножки с тринадцатого этажа. Сижу и вежливо думаю. Внизу шебуршится обленившаяся городская жизнь. Шпильки сменены на лодочки. Рюкзаки на кейсы. Все входит в рамки стандартов и все кажется уже почти прекрасным. Страх начать новую жизнь постепенно сменяется стойкой паранойей. Мыслительный процесс упорно плывет в ритме забытого лета и пока трудно представить, как пройдет далекое завтра. Сентябрь раскачивает впавшую в ступор душу и медленно, проведя по всем кругам осени, вводит ее в ноябрь.
***
Последние, самые стойкие письма, унеслись в чужую жизнь и растаяли. Снова оборванные связи и сожаление о бессмысленном, но столь прекрасном лете. Позитивно настроенные хозяева элитных бутиков и рыдающие разносчики газет. Обреченное утро и красивый, но чахлый букетик ромашек. Три слова карандашом на сорок пятой странице и разбитая чашка. Витражи снова кажется смертельно-нелепыми, а темные цвета моментом входят в моду. Кровь, как писк сезона. Японская мода на западный манер. Модницы снова оживают на короткий миг в тридцать дней. Озябший город не может укрыть себя опавшей листвой и ходит ходуном, проливая слезы. Эстеты с красными зонтами и шумные поминки на свадьбе абсурдов. Интрига снова просыпается от спячки и расправив крылья, парит над зачарованным мегаполисом. Самолеты все чаще падают, но это мало кого волнует и снова уподобившись птицам, треть несчастных окунается в небо. Угарный туман медленно стелит ковер из душ. Уже заледеневшая гладь слез выглядит удачным гримом. Я изучаю город под микроскопом. И страшно подумать, что я нахожу в нем себя. Последняя капля все-таки скатывается по щеке невесомости и разливается первым снегом. Зима приглашает себя в опустевший город.
***
Шаг вперед, два назад. Стук сердца глушит гул машин. И главное сейчас – выжить... Зима.