Совсем не так... не так надо было рассказывать об этом. Не как на исповеди, под сумрачными сводами, под вдумчиво-грустными взглядами Архангелов, пред укоризненным лицом Священника, изъеденым глубокими морщинами мучительной праведности...
Надо рассказывать так, чтоб вы поняли... чтоб вы увидели это так, как храню это в памяти я. Бережно.... Бережно и ясно. Потому что поклялся Ангелу Того Дня, единственно хранящему меня в живых, безупречному и светлому, хранить это в памяти так, как это было... Если слово "тогда" уместно о том, что вне времени.
Кузина моя Аннушка... маленькая, но всегда взрослая. Я увидел ее впервые, когда схватился там, высоко за чьи-то пшеничные косы, и не упал... мне было два года, и она - шестилетняя, взрослая и рассудительная, как маленькая Мадонна, вошла в комнату, и комната осветилась... я качнулся, но не упал... устоял на кривых своих...
....с тех пор ее руки, ее голос... глаза ее... песни ее колыбельные, полные светлой печали, от которой заходится душа... всегда спасительной нитью были вплетены в судьбу мою...
...я так мало говорил с ней. От того ли, что так далеко?.. от того ли, что ближе не было. От того, что и говорить-то не надо было... глазами в глаза окунулся: перелил печаль из двух темно-серых глубоких озер в бездонные синие... и покойно и светло на душе сделалось... понимаешь, что в Поднебесной слова ни к чему...
...и как кубарем летел с горы, расквасив нос... и как Аннушка домой меня вела. Меня и Ленку. И как сказал я, размазывая кровь под носом: "я женюсь на тебе, Аннушка" ...и она засмеялась звонко-звонко, и звонким эхом ответили холмы, и гривой снежной тряхнула зима... а потом замерла, и я увидал кристаллы снежинок, застывшие в воздухе... И прозрачный зимний день вглядывался в меня пристально, и два тревожно-серьезных зеркала отразили смятение моей души, точно собственной: "ты чего, Люшенька?.."
...сколько Ленка потом таскала меня за волосы! Сколько требовала, чтоб я женился и на ней тоже "ну хоть на чуточку!" сколько мы шутили об этом, Аннушка, кривляясь в пузатый электрический самовар... примеряя "взрослый мир" бесшабашно, по-скоморошечьи...
И другой день помню... четверг. Ясный. Прозрачный. Мы шли из церкви и молчали. Молчали, задевая друг дружку рукавами неловко, не нарочно, заставляя осыпаться с мохнатых оторочек прирученные было снежинки...
Помню, эту зиму истошную, что щипала за нос, пробирая аж до сердца морозом... не спасешься нигде. Только у сердца и согреешься. И белое-белое пространство, не сугробы - холмики, будто домовых несметно похоронено, и могилки неухоженные снегом занесло...
Как в уют нырнули с мороза. И как почувствовал вдруг, что сил нет.
- Чего не разуешься, Люша?
Улыбнулся вяло, и пошутил:
- Дома-то в одежде - в самый раз! - не холодно.
Сел на край дивана, и показалось - не встать. Бывает так... мигом все силы ушли - нутро словно выстыло. Рожу скорчил, будто дурачился...
...как Аннушка поняла?... без единого слова... подошла осторожно, и, как маленького, бережно стала из всей "капусты" одежек высвобождать... как маленького...Аннушка...
...и то сердце, что, казалось, остановилось, вдруг забилось-запрыгало...
...почему оно не остановилось тогда навеки, Аннушка?... злое, эгоистичное, холодное мое бездумное сердце?!...
ты взяла ледяными руками меня за горящие щеки и спросила:
- Что с тобой?..
...а я и сам не знаю, что со мной... я тебя... твои волосы... глаза твои вдохнул и ожил... и ладошки твои к щекам своим приколдовал...
и сам с тебя снял я шарф в сосульках... показалось, что кроме шарфа ничего и не было...
...Аннушка!.. не зима ли тебя намела: белую-белую, с холмиками, что вьюга всю ночь, воя, ровняла-гладила?.. с руками - ломкими ветками, что в немом томлении воздевают к небу березки?.. с глазами - в которые провалился, как в прорубь, обжигающую...
...и руки, что не оттолкнуть - уберечь от беды непоправимой меня пытались... и губы, что шепотом тщились докричаться до безумного сердца моего... и слова ласковые и мудрые, которые бездумно пил я из губ твоих, не желая их слышать, а лишь вдыхать и пить...
...и волосы твои пшеничные, что липли на мой горячий лоб... и слезы горячие твои, что омывали меня в моем беспамятстве, и прощения просили... не за себя ведь, я знаю... за меня пропащего...
Кто ворвался в Этот День, Аннушка?.. Кто подсмотрел эту тайну нашу?.. кто увидел не святое, а страшное, потому что СМОТРЕТЬ не умел?...
Уксус. Крик. Скорая.
И ты сидишь серая на табурете. И ждешь новостей. И покачиваешься в такт колыбельной, что напели, верно, черти.
А я леденею и не могу ни на шаг подойти. Прячусь в тенях. А тени от меня - проклятого шарахаются.
И равно молюсь: "Хочу, чтоб тетя жила!... И хочу, чтоб ни слова - матери..."
Так и было...
Да и "забылось" все. Ведь забылось же, Аннушка?!
Сколько я потом приезжал! Сколько был любимым племянником и желанным гостем!.. Сколько горестей тебе поверял!.. Сколько утешений выслушивал!..
Только от теней... от ТЕХ ТЕНЕЙ, что по углам замерли... всегда шарахался. Те тени ни тетя святой водой не вымыла. Ни Аннушка со свечей вечерней не прогнала. Те тени меня ждали-стерегли в доме том. Потому что они помнили Этот День. И помнили в нем не Святое, но Страшное.
А теперь?.. Я снова заблудился-потерялся, как маленький. Все проторенные стежки-дорожки бурьяном поросли. И куда бежать, прибиться к кому, как ни к тебе?..
- Да я просто буду... семьей вашей... буду краны чинить... мусор выбрасывать...
...говорю, а сам себе... верю ли?... или вернуться в прошлое ты, злодей, вознамерился?! Или как тать в ночи, украсть захотел, что твоим никогда не было?! Загляни в свою душу темную! Не напугает ли она Светла Ангела?..
- В гости приезжай, Илюш... а так... не надо. Пожалуйста. Не нужно, дорогой, хороший, Аннушка теперь счастлива... она замуж выходит...
- А она ТОЧНО СЧАСТЛИВА?..
спросил. А зачем спросил?... дурак-грешник! На что.... на что надеялся?.. или ты ЕЕ счастию не рад?..
...рад... рад, Господи! Дай ЕЙ, Боже, счастья, только счастья светлого и чистого, ясного, полной мерой дай!...
И услышал:
-Да, Илюша, очень.... очень счастлива...
- Слава Богу....
...Слава Богу, Аннушка...