__Болея, я работал между праздниками – Новым годом и Рождеством, и возвращался домой на электричке. До отправления поезда было полчаса, вагоны промерзли, и мне, взмокшему от слабости, не удавалось заснуть и согреться, так как все вокруг было ледяное – окно, стена, сидение.
__Напротив сидела женщина в черной цигейковой шубе, толстых очках, с толстой умной книгой и подчеркнуто серьезным лицом. Казалось, что электричка, не отправится никогда.
Подошла женщина с внуком лет пяти и большим пакетом. Мальчик был очень оживлен и размахивал огромным желтым шаром, внутри которого перекатывались маленькие разноцветные шарики.
__Я заметил, что вагон наполнился людьми с праздничным и хорошим настроением. Впереди целая неделя безделья, встреч с родственниками, вредных развлечений и восстановления здоровья после них. Вечерняя электричка разительно отличалась от утренней, в которой все ехали работать, кашляли и забывались в тяжких похмельных снах.
__Вдруг пришедший мальчик, заметивший, что бабушке неудобно с багажом, голосом, не терпящим возражений, сказал, указывая на меня глазами: ”Пусть он повесит твою сумку на крючок”. Я представил себя избиваемым по голове огромной коробкой всю дорогу. Вечер переставал быть праздничным и снова стал мерзко-холодным. Меня передернуло от контраста его воспитания - хороший для близких и хамящий чужим. Ни тебе пожалуйста, не будьте добры. Система «зацелованный деспот - любимый единственный внук».
“У сумки ручки оборвутся, деточка”, - прощебетала в ответ гармонично воспитанная бабушка, - «Да и вообще вагон не отапливается – пойдем в другой». И они ушли, вращая огромным желтым шаром над головой. А я подумал, что зря оскорбился и то, что дома у мальчика, возможно только женское окружение и нет отца. И только иногда приходит в гости к маме – НЕКТО ОН, который иногда вбивает гвозди, вешает люстры, чинит краны. И еще когда приходит другой НЕКТО ОН, мальчика не пускают к маме в комнату, а ОН с ним не разговаривает, только «привет» и «пока» или дежурно улыбается …
__Потом кто-то приходил и уходил в наш маленький мирок в электричке. Люди пересаживались, распихивая сумки с подарками. На углу сел мужчина в дубленке и фуражке жириновке.
Его лицо со шрамами любви к пиву и футболу по телевизору, сейчас было радостным, от предвкушения вручения подарков – он вез множество блестящих и разноцветных сумочек с ними. Напротив него сел уставший мужчина, явно ехавший с работы. Наконец пришла девушка-студентка с проводами из ушей и повадками ледокола. Она резко села между мной и уставшим мужчиной, да так, что тот почти упал в проход. Девица потребовала от меня, чтобы я подвинулся. Только что примирившись с действительностью в виде мальчика с шариком, я шутливо обещал ей больше не отъедаться и сообщил угодливо, что при всем моем желании угодить ей, я просто не смогу больше ужаться.
__Наконец тронулись, и электричка начала прогреваться. Я задремал, убаюкиваемый перестуком колес и мыслями о том, что уже скоро буду дома.
__Пришла и села женщина в огромном коричневом пуховом платке и легонькой белой куртке. В старомодных, видавших перевидавших сапогах. У нее были очень грустные глаза. Она поводила взглядом то в окно, то в проход, как будто внутренне, через боль с кем-то разговаривая. Натруженные руки ее, теребили или перебирали что-то, возможно носовой платок. Было видно, что ей очень нужно поговорить с кем-то. Никому, просто вслух она заговорила о погоде, о кашляющих людях вокруг. Соседка, в черной шубе, блеснув очками, вдруг резко ответила: «Успокойтесь, мадам!».
__Ехали дальше молча. За окном мелькали освещенные праздничной иллюминацией, пустынные московские улицы. На границе Москвы сошло много пассажиров. Сошла и дама в черной шубе. Женщина в платке пересела к окну напротив меня. Я засыпал и просыпался. Женщина сказала: ”Счастливые – уже приехали, а нам еще ехать”. Я ответил с потугой на философа: ”Они счастливы, потому что домой приехали. Мы приедем – тоже будем счастливы”. А она рассказала, что дочка забрала ее из Уссурийска, так как до туда очень далеко и некоторых стариков даже хоронить не приезжают.
__Она рассказала, что устроилась работать в Москве уборщицей в магазин. При деле, с людьми и зарплата опять же больше чем в области. На что я ответил, что в области, к сожалению, работы почти нет, и туда ездят только спать. Она сказала, что в магазине хорошо, все приветливые, только в двери дует, и она немного простыла, а директриса для лечения налила ей рюмку виски. Потом мы говорили, что многие сейчас простужаются и кашляют, какой- то инфекционный бронхит и о разном лечении малиной, лимонами и водкой с перцем. Водкой с перцем лечился и ее муж. Он умер три года назад. Всю жизнь проработал на Икарусе, а она в воинской части. И еще вздохнув, сказала она: “Как было бы хорошо, чтобы умирать в один день”. На что я сказал, что одному Богу решать: сколько - кому прожить. На это она вспомнила, как он говорил ей, что у нее линия жизни короткая и кончается бугорком. На что она спросила, что же я теперь умру скоро? “Нет, – тогда ответил он, - “не умрешь, ты за доброту свою долго жить будешь”.
__«Первое время, - сказала она, теребя невидимый платок, - я все говорила себе, что он уехал к родственникам в Находку, и я будто бы жду его из рейса.»
А потом дочь и зять забрали ее к себе под Москву, в общежитие, что там очень хорошо, только в душ в очереди долго стоять. А я подумал – как мелки мои переживания о встречах и расставаниях в моей жизни и вряд ли кто будет так же тосковать обо мне. Она все спрашивала меня и окружающих скоро ли Апрелевка - моя остановка, боясь, что я проеду, но когда мне пришла пора выходить, она все не могла наговориться. Неловко поздравив ее с праздниками, я скомкал разговор нелепыми извинениями, и быстро попрощавшись, пошел к выходу. Я сошел в темноту на платформу, но мне было тепло.
зима 2006